Книга юного конструктора, том 1

В этот миг с ним что-то произошло. В диафрагме, где гнездилась боль. Казалось, там лопнул сосуд, и теперь в животе горячо и приятно растекается кровь. Мыслей не было, в голове не возникло ни фразы. Веки вдруг отяжелели, он с трудом держал глаза открытыми, чтобы видеть, как эта женщина смотрит на него, ему хотелось побыть в этом взгляде, вкусить тоску, которой он не знал, и чувство защищенности, которое знал, но забыл, однако теперь оно возникло в памяти: вот он ребенком, в сильном жару, словно сквозь туман видит лицо матери, она с улыбкой склонилась над постелью больного. Этот образ матери, явившийся будто в тумане, унял тогда весь страх, в том числе и страх умереть, если он таки уступит и закроет глаза. Дешевка, китч. Он уже не ребенок, поневоле стал жестким, презирал сантименты. То, что он сейчас ощущал, было смутно, расплывчато, как это воспоминание. Тоску по защищенному детству, оттого что оно было или оттого что его не было, разделяют все — и террористы, и пацифисты. Он хотел только… ее взгляд… но женщина уже шла дальше. Просила прощения за задержку вылета, просила помочь в предотвращении депортации. Мартин Зусман смотрел ей вслед, пассажиры молчали, сидели не шевелясь, по некоторым взглядам он заключил, что они симпатизировали женщине, другие закрывали глаза, наклоняли голову, и тут рядом с ним возник стюард:

— Вы должны незамедлительно занять свое место, сядьте, пожалуйста, и пристегните ремни! — Стюард мягко нажал Мартину на плечо, потом надавил сильнее. Рухнув в кресло, Мартин услышал мужской голос:

— Заткни варежку и сядь, наконец!

Другой голос:

— Прекратите задерживать вылет! Вы не в том самолете! Чеченец находится в самолете, который летит в Варшаву! В листовке же написано!

Женщина:

— Его пересадили на этот рейс. Из-за протестов против его депортации. Я получила СМС, что он в этом самолете. Хотят втихаря отправить его в Польшу.

Молодой парень, сидевший прямо перед Мартином Зусманом, встал и воскликнул:

— No deportation! [58]

Далеко впереди женский голос:

— Solidarite! [59]

Мартин Зусман высунулся в проход, глянул назад, женщина стояла возле последнего ряда, он видел, как она наклонилась к какому-то пассажиру. Из-за неудобной позы спину пронзила резкая боль, прошла по всему позвоночнику, от поясницы до затылка, надо бы встать, подумал он, но не хотел рисковать… чем рисковать-то? Встал, потянулся, прижал ладони к спине, молодой человек впереди снова сел, стюардесса и стюард исчезли, и он услышал, как женщина говорит кому-то в заднем ряду:

58

Нет депортации! (англ.)

59

Солидарность! (фр.)

— Мистер Ахматов? Вы мистер Ахматов?

— Yes!

Мужчина встал. Вправду он? Ни наручников, ни полицейского сопровождения. Но с виду неповоротливый, как бы заторможенный.

Женщина показала ему листовку с фотографией, чтобы убедиться, он ведь сказал yes!

— Все хорошо, — сказала женщина. — Не бойтесь, стойте здесь, просто стойте, а мы покинем самолет.

Мужчина заплакал. Закрыл лицо руками, прижав запястья друг к другу, словно в наручниках.

На борт поднялись полицейские, увели обоих. Пассажиры зааплодировали. Чему? Гражданскому мужеству женщины? Или вмешательству государственной власти? Или тому, что самолет наконец-то может взлететь? У каждого своя причина. В сумме же — аплодисменты!

Самолет Фригге вылетал через четыре часа. Дубра собрала чемодан. А ему еще предстояла встреча с коллегой Джорджем Морландом из гендиректората «Сельское хозяйство». Между «Сельским хозяйством» и «Торговлей» всегда хватало конфликтов и разногласий о сфере деятельности — прямо-таки традиция, чтобы не сказать старая игра. Но сейчас конфликт усилился, от него уже не отделаться улыбкой, временными компромиссами и последующими посиделками с пивом или, если контакт с крестьянами, занятыми экологически чистым производством, не получался, вежливым сожалением, что на пиво, увы, нет времени. Сейчас шла война, сейчас надо вооружаться и искать решение. Спорным пунктом, приведшим к эскалации, стали, как назло, свиньи. Именно это Фригге именовал «свинством», другие же в Комиссии и вовсе называли конфликт между ГД «Торговля» и ГД «Сельское хозяйство» «войной свиней». Сокращая субсидии, «Сельское хозяйство» стремилось достичь уменьшения производства свинины, чтобы остановить падение цен на свинину на европейском рынке. А «Торговля», напротив, хотела усиленно стимулировать производство свинины, потому что усматривала во внешней торговле, прежде всего с Китаем, большие возможности роста. Потому-то «Торговля» хотела заполучить мандат, чтобы от имени всей Европы вести переговоры касательно экспорта продуктов из свинины в третьи страны, и добиться, чтобы производство свинины по всей Европе развивалось в соответствии со спросом на мировых рынках, а «Сельское хозяйство» хотело регулировать только внутренний рынок, пробивать общие стандарты, причем ветеринарные стандарты опять-таки подпадали под компетенцию гендиректората «Санитарный контроль». И оба эти гендиректората предпочитали оставить внешнеторговые соглашения за отдельными государствами.

Так или иначе, в результате их распрей каждая европейская страна вела переговоры с Китаем в одиночку и только за себя, Европа разделилась, в силу конкуренции европейских государств цены упали еще ниже, как на внутреннем рынке, так и на внешнем, а ведь никакое государство уже не могло в одиночку обеспечить международный спрос, поскольку крестьяне-свиноводы в то же время были вынуждены сворачивать производство. Фригге считал это подлинным безумием. И Морланд приводил его в ярость. Собственно, почему? — спрашивал себя Фригге. Почему он возмущался? Мандата действовать от имени всех государств-участников Комиссия сейчас не имела, государства-участники радовались возможности использовать ситуацию в собственных интересах и выжать максимум выгоды для самих себя. Конечно, это ошибка, рано или поздно ее заметят, однако сейчас он ничего изменить не в силах, мог бы просто без эмоций смотреть, как документы странствуют через его стол, никому не действовать на нервы и когда-нибудь вновь шагнуть наверх — но нет! Ситуация представлялась ему настолько нелепой, что он не мог остаться безразличным. И as usual [60] блокировал это дело, где только можно, стремясь добиться решения.

60

Как обычно (англ.).

Спор о подведомственности возник из-за того, что свинья находилась, так сказать, на пересечении компетенций: живая свинья в хлеву «принадлежала» гендиректорату «Сельское хозяйство», после забоя, как окорок, рулька, шницель, колбаса и все прочее, то есть как «processed agricultural good» [61] , — гендиректорату «Производство» и, только когда покидала Европу, так сказать как свинина на транспортном судне или в автомобиле, относилась к гендиректорату «Торговля». Проблема в том, что, если ты не вправе распоряжаться судьбой свиньи в родном хлеву, вести переговоры о свинине в контейнере невозможно. «Производство» в этом смысле держалось миролюбиво. Там занимались правилами по составлению перечней ингредиентов, определением верхних границ при использовании фармацевтических средств и химикалий, критериями качества. На свинью они плевать хотели, главное — снабдить ее правильной этикеткой. Так что все решит матч между «Сельским хозяйством» и «Торговлей».

61

Переработанный сельскохозяйственный продукт (англ.).

Джордж Морланд уже которую неделю избегал разговора с Фригге. На мейлы отвечал отговорками вроде: «Потолкуем об этом в ближайшее время, выложим на стол все факты». Однако на конкретные предложения Фригге о встречах обычно отвечал ссылкой на крайне плотный график. Комиссары держались в тени. Были новичками и хотели сперва получше войти в курс дела. Но время подпирало. Нидерландское, немецкое и австрийское правительства продвинулись в переговорах с Китаем дальше всех. Немецкая канцлерша в минувшем календарном году восемь раз посетила Китай. На следующей неделе австрийский президент с полным самолетом министров, представителей интересов промышленности, торговли и сельского хозяйства вылетит в Пекин, и первым пунктом повестки дня обозначена торговля свининой. Затем в Пекин снова отправятся голландцы. Если одной из этих стран удастся заключить с Китаем основополагающий двусторонний договор, тогда с политической точки зрения весьма маловероятно, чтобы ЕС получил мандат на переговоры. И начнется большая беспощадная драка, сбивание цен, попытка вывести соседа из игры. Вместо того чтобы действовать сообща, они станут убивать друг друга и в жажде национального роста устроят европейский кризис. Ясно как бульон с клецками, пользуясь выражением Кая-Уве. Морланд, конечно, знал, что в этот день Кай-Уве Фригге уезжает в командировку. И в конце концов коварно предложил ему встретиться не когда-нибудь, а за три часа до посадки в самолет.

Фригге держал себя в руках и невозмутимо согласился. Вот и сидел сейчас напротив этой свиньи. Дешевая ассоциация, но Фригге иначе не мог. Он на дух не выносил Морланда, считал его хитрым, циничным и безответственным. Так что крепкое словцо вполне оправданно. Вдобавок внешность Морланда — круглая розовая физиономия, маленький широкий нос, точно электрическая розетка. Лет тридцать пять, но выглядит этот отпрыск британского высшего общества куда моложе, будто только-только начал бриться и щеки вечно розовые от раздражения. Волосы густые, рыжие, подстрижены ежиком. Щетина, подумал Фригге.

Сам Фригге родился в семье гамбургских учителей. Ганзейский интернационализм, понимание исторической немецкой вины, огромное абстрактное стремление к миру и справедливости на свете, личное прилежание и порядочность, недоверие к модам и господствующим тенденциям — такими вот вехами родители обозначили пространство, в котором он рос. Он знал, что несправедлив к Морланду. Но знал и другое: у него есть для этого все причины.

Излагая свою точку зрения, Морланд рассматривал собственные ногти. Фригге закрыл глаза — смотреть тошно на эти чванливые повадки. Морланд прав по всем пунктам. Да-да, прав. Ситуация именно такова. Разница не в том, что Фригге оценивал ее иначе, а в том, что Морланд находил ее разумной и защищал, тогда как Фригге хотел из нее выйти.

— О’кей, Джордж, — сказал Фригге, — представь себе, что ты — крепостной крестьянин!

— С какой стати?

— Ну, просто вообрази! Так вот…

— Не хочу я воображать такое!

— Ладно. Некогда существовало крепостное право. Right? [62] Это тебе известно. Теперь представь себе: крепостной крестьянин приходит к своему господину и говорит, что должен с ним потолковать.

— Разве рабы могли вот так запросто потолковать со своими господами?

— Не знаю, речь лишь о том, что именно скажет крепостной, не раб, хотя пускай и раб, все равно, он скажет: Господин, я считаю крепостное право дурным, оно недостойно человека, противоречит Писанию…

62

Верно? (англ.)