Книжная девочка
Шрифт:
– Прости, малышка, дела.
Перезванивал раз в три дня. Коротко расспрашивал и отключался. Но как чувствовать себя заброшенной, если твоя палата напоминает ботанический сад? Если умнейший человек радуется беседам с тобой, а персонал благоговеет перед ним. Врачи раскланивались с Микаэлем, как простые священники с самим папой римским.
– Вы медицинское светило?
Микаэль замахал руками.
– Скромничаете?
– Капельку.
И оба залились смехом.
– Вы невероятная девушка, Арина. Искренняя и сильная. Я вас обожаю.
Галантно поцеловал ее руку, ненадолго задержал в своей. С сожалением отпустил.
– Седина
– Верно. Только бороды, дорогой профессор, у вас как раз и нет!
Их недолгие вечерние беседы невероятно повысили престиж русской пациентки. Самые строгие медсестры смотрели на нее, точно на кинозвезду.
Арина нашла себя в этих играх ума. Ее парадоксальные суждения и горький юмор приобрели новую силу. Вот чего ей всегда не хватало - заинтересованной публики. И в самом деле, что за прелесть постоянно рассуждать вслух, для себя самой? А видеть восторг в глазах умного человека? Было от чего потерять голову. Однако Микаэль не давал ей почивать на лаврах, умел вовремя огорошить каверзным вопросом.
– Софист!
Кипятилась девушка.
– Истинный софист!
– Возражайте по существу, дорогая. А не переходите на личности. Кстати, как дела с ногой?
– Вы все знаете лучше меня. Доктор Нейман проговорился, что вы звоните ему каждое утро и интересуетесь моим состоянием.
– Болтун - находка для шпиона!
– Как много поговорок вы знаете. Потрясающе.
– У меня способности к языкам.
– Тогда ответьте на вопрос двоечника.
– И?
– Почему здесь все говорят очень мягко, мелодично. Я была, простите, иного мнения о немецком.
– Милая моя девочка, вы же знаете, что в любом языке существуют диалекты. Берлинский, например, действительно покажется вам несколько отрывистым, суховатым. А что касается здешнего - Дюссельдорфского, он напевный. Ла-ла-ла. Ля-ля-ля.
– Вы смотрите на часы. Пора?
– Да. Увы. Могу я на прощание тоже проявить любопытство?
– Прошу вас.
Микаэль склонился к Арине.
– Рисунки! Герр Нейман пробалтывается не только вам.
– А, ерунда.
Отмахнулась Арина.
– Я не смотрю телевизор. Свободного времени масса. Вот и вспомнила детское увлечение.
– Вы работаете карандашом?
– Ручкой, фломастерами. Иногда помогаю пальцами.
Она изобразила, что слюнявит указательный и старательно трет лист. Высунув кончик языка от усердия.
– Позволите взглянуть?
– Конечно, только не относитесь к моему время провождению серьезно! Идет?
– По рукам!
И они поехали к корпусу.
– Но это очень интересно, Арина!
– А, бросьте! Я видела настоящую живопись, слава Богу. Моя мазня просто способ расслабиться.
Микаэль перелистывал рисунки. В основном цветочная тема, благо за натурщиками никуда ходить не приходилось. Новые букеты поступали чуть не каждый день.
– Почему эта орхидея такая злая?
– Плохое настроение. Мое плохое настроение.
Арина посмотрела на хищный цветок, испещренный пугающими силуэтами. И вытянула лист из руки профессора.
– Ради Бога, Микаэль. Я знаю себе цену. Не хватало только угодить в наивные художники.
– Но это, действительно, хорошо.
Арина вспомнила картину, выполненную дочерью Федора, и поскучнела.
– Не льстите мне, я уже сержусь.
Отшвырнула
стопку изрисованной бумаги прочь. Отвернулась. Сухая твердая ладонь оперирующего хирурга чуть коснулась ее плеча.– Раз вы так относитесь к своему... баловству, может подарите мне пару рисунков?
– Да, забирайте все.
– Я ведь так и поступлю.
– Пожалуйста.
– Действительно можно?
Арина уставилась на профессора. Издевается что ли? Но не обнаружила и тени усмешки.
– Берите. Я не знала, чем вас обрадовать, отблагодарить за цветы, внимание... А тут, такая удача привалила.
Микаэль поцеловал ее пальцы и встал.
– Мне, решительно, пора. Увы.
Рисунки он бережно держал у груди.
– Как дела, малышка?
– Замечательно, спасибо.
– Я говорил с твоим врачом. Он считает, что на следующей неделе тебя можно выписать. Я не смогу тебя забрать, к сожалению. В клинике дадут сопровождение до аэропорта, а у нас встретят. Пойдет?
– Да, Федор, конечно.
– Что так вяло отвечаешь? Обиделась?
Арина ответила со скрытой в голосе ухмылкой.
– Слегка.
– Говорят, ты уже можешь стоять?
– Учусь ходить с тростью.
– Все подживает?
– Да.
– Видишь, я выполняю обещания.
– Вижу.
– Говорят также, что ты не скучаешь в одиночестве.
– Ты имеешь в виду профессора Микаэля?
– Этот старый хрыч часто навещает мою девочку?
– Он не старый хрыч.
Арине стало грустно. Беспричинная ревность Федора показалась отвратительной. Но тут послышался смешок. Резкий и колючий.
– Ты пьян?
– Слегка.
– Ты же не пьешь!
– Очень редко. Не грузись.
Она предпочла промолчать. Но в предгрозовой паузе проскочила молния. С большим трудом Арина сосредоточилась на дальнейшем разговоре, заставив себя не обращать внимания на нетрезвые нотки, проскальзывающие в речи любимого человека. В конце то концов, с какой стати она обижается на Федора? Кто она ему, чтобы диктовать условия? Директор фирмы?
– Давай завязывать, малышка. Я позвоню в субботу.
– Лучше в воскресенье.
Горько пошутила девушка. И прикусила губу, чтобы не заплакать. Федор подковырки не заметил.
– В воскресенье, так в воскресенье. Пока!
И отключился. В последнее мгновение Арина расслышала женский смех. Трубка выпала у нее из руки. Абсурд ситуации делал положение безвыходным. Обязана. Целиком и полностью обязана! Каждый день пребывания в клинике, каждая процедура, уж не говоря о такой мелочи, как билеты, питание, книги и бумага - стоит недешево. И эти деньги принадлежат мужчине. Вот в чем правда. Доктор Нейман обещал, что вскоре она сможет ходить почти нормально. От участи калеки ее избавила щедрость Федора. Но что было причиной? Жалость? Одна лишь жалость? Господи! Уязвленная и несчастная девушка попыталась рассуждать здраво. Он ничего не обещал, никогда. Просто помог. А теперь потихоньку исчезает из ее жизни? Что ж, имеет полное право. Она постарается отпустить его легко и с благодарностью за помощь. Чтобы он запомнил Арину улыбающейся и осчастливленной его участием. А если это будет слишком больно? Она сумеет вытерпеть. Не самая бесхребетная девочка в мире все таки. Паскудная память мгновенно подбросила картинку. Щека Федора на ее бедре. Влажные губы улыбаются. Зачем? Зачем это было в ее жизни?