Князь

– Но я признал своим покровителем хана Джамбеча, - сказал Тлизанд.
– Так требует закон Аллаха: мусульмане должны быть едиными и повиноваться одному правителю. А меня обвиняют в том, что я сдружился с заклятым врагом адыгского народа, хотя мать хана - адыгейка.

– Это смешно, - сказала Мэзанэф.
– После того как твой отец принял Ислам, Крым больше не угрожает нам. Хан тоже повинуется турецкому падишаху.

– Но для адыгов это серьезно: сдружиться с теми, в сражениях с кем погибло много лучших адыгских мужчин.

– Если из-за бессмысленной гордости Карбеч изменит тебе, - сказала Мэзанэф.
– то пусть он в одиночку сражается с крымским ханом. И это будет заслуженный удел мятежника.

– Я, конечно, завтра же прикажу послать за ним, - сказал Тлизанд.
– но он очень упрямый человек.

– Но и ты, и он желаете добра живущим на земле твоего рода адыгам, - ответила Мэзанэф.

– Я - да, - сказал Тлизанд.
– Видит Аллах, что это так, хотя я, быть может, где-то нарушил адыгский закон. А в Карбече я уже засомневался.

– А в твоем младшем брате ты тоже сомневаешься?
– спросила Мэзанэф.

– Нет, я знаю, что Атлеш - достойный адыг, - сказал Тлизанд.
– и потому мне особенно горько, что он предпочитает верить Карбечу.

– Атлеш - достойный адыг, - сказала Мэзанэф.
– и если ты убедишь его оставить Карбеча, пусть даже он не примет религию Аллаха, ты лишишь Карбеча возможности оставить служение тебе, не нарушив адыгский закон. Ведь дворянский дар его роду предоставили твои предки, и он не может покинуть тебя, не вернув тебе всю землю, людей и оружие. Это сейчас он прикрывается спиной твоего брата, который может потребовать раздела владений. Скорее всего, он думает, что если Атлеш провозгласит себя самостоятельным князем, он пойдет к нему на службу со всем дворянским даром.

– И будет ему указывать, как управлять в своем владении, - задумчиво проговорил Тлизанд.
– потому что больше из наших дворян Атлешу не на кого опереться. А ведь Атлеш не глуп, но его упрямство застилает ему глаза!

– Я думаю, - сказала Мэзанэф.
– что Атлешу просто неловко быть христианином под властью брата-мусульманина, среди дворян-мусульман. Но он не желает принять религию Аллаха, потому что она ему не нравится. Ему не по нрав совершать намаз вместе с тфокотлями и людьми. Поэтому он переселился к Карбечу, который единственный из твоих дворян не принял Ислам.

– Да, ты права!
– кивнул Тлизанд.
– Я с утра же пошлю, иншаЛлах, за ними обоими. И да поможет мне мой Господь сохранить мир и единство во владениях моего рода!

– Амин!
– сказала Мэзанэф.
– Я знаю, что ты никогда не принимаешь неразумных решений, мой князь!
– склонившись вперед, она обняла мужа за плечи, а тот бережно прижал ее к груди. Затем, немного высвободившись из рук Тлизанда, Мэзанэф сказала:

– А наши мальчики рождены свободными - в семье тфокотлей. Если кто-то упрекнет тебя в том, что ты хочешь наделить их дворянским даром - напомни ему об этом...

Как обычно, Тлизанд проснулся до того как бледные лучи первой зари засветились над возвышенностью на востоке. В доме было довольно прохладно, так как печи и камины за ночь прогорели; за окнами княжеский двор спал, погруженный в темноту, и россыпи серебристых звезд холодно блестели в черном небе. Князь оделся и при тусклом свете догоравшего камина стал тихо читать зикр, пока не увидел в окно, что край неба над восточным предгорьем начал светиться. Тогда он стал будить мирно спавших на тахте, закутавшись в теплые одеяла, маленьких прислужников. Дети сонно пробормотали что-то, зашевелились, затем, спросонья моргая глазами, посмотрели на князя. Им не хотелось вылезать из-под теплых одеял в остывшей комнате, а крепкий после вчерашней охоты сон не хотел их отпускать.

– Вставайте бисмиЛлах!
– стараясь придать голосу бодрости, сказал Тлизанд.
– Аллах послал нам новый день. Давайте принесем благодарность Аллаху!

Псекабз и Ужи вылезли из постели, оделись и вышли за водой. Поначалу они еще выглядели сонными и шевелились не слишком расторопно, но довольно быстро ожили, стали бойко переговариваться, обсуждая виденные в эту ночь сны. Стоя на ковриках за князем, они совершили с ним утреннюю молитву. На дворе рассветало, строения и ограды уже четко вырисовывались из утреннего сумрака; загавкали собаки, охранявшие двор, зазвучали голоса приступавшей к хозяйственным делам челяди. После намаза Тлизанд велел мальчикам заправить все постели в мужской части дома, и, управившись с этим делом, Псекабз и Ужи снова забрались на уже застеленную ковром тахту и улеглись дальше досыпать, накрывшись одной старой княжеской буркой.

Когда окончательно рассвело , и ранневесеннее солнце засияло в высоком чистом небе, пригревая задышавшую запахом молодой травы землю, Тлизанд позвал молодого раба Хаче и велел ему быстро собираться в путь и ехать в поместье Карбеча Бгэжико Пщаго, чтобы вызвать самого Карбеча и находившегося у него брата князя Атлеша. Пщаго находилось у начала крутых гор, близко к земле абадзехов, и Атлеша с Карбечем следовало ожидать в княжеском доме вечером. Пока Хаче собирался в дорогу, сказав конюхам, чтобы седлали коня, на княжеский двор прибыли несколько тфокотлей с просьбой рассудить их. Когда Тлизанд вышел к ним, они поприветствовали его и пожелали мира и счастья его дому. Одного из них князь сразу узнал: это был Нух, живущий на лесной пасеке возле Гогута, у него недавно умер брат. Рядом с Нухом стоял сын брата его отца Ащамез, лучший лазутчик княжеского войска. Двух других: высокого старика, опиравшегося на толстую палку, и рыжебородого мужчину средних лет Тлизанд по именам не знал, потому что они были не из Гогута, а из более отдаленного селения Чистый Пшиш, но знал, что это - другой брат покойного отца Нуха и его сын. Тлизанда сначала удивило, что родственники по своим делам обращаются за княжеским судом, а не спрашивают своих старейшин, но затем понял, что они не могут решить, последовать в каком-то деле закону Аллаха или адыгскому закону. Нух и Ащамез были мусульманами, а их родственники из Чистого Пшиша следовали религии тфокотлей.

– Какое дело привело вас в мой дом, мужи?
– спросил Тлизанд, стоя перед четырьмя тфокотлями. Слева и справа от него стояли привратник и управляющий хозяйством княжеского дома Тлич. На тфокотлях были чистые, хотя не новые, темные кафтаны и высокие сапоги, которые они надели на встречу с князем вместо потертой от ежедневного труда обычной одежды и неуклюжих чувяков. На плечах у них были бурки из серого войлока, на головах - шапки с высокой тульей и темно-серой опушкой. Лица тфокотлей, с которых за зиму еще не сошел загар от прошлого лета, густо заросли бородами и усами. У тфокотлей было мало времени заботиться о нарядной одежде и красоте лица, потому что следить за скотиной и полем надо было каждый день, тогда как князь с дворянами ходили в походы только в военное время, а на охоту ездили раз в месяц. Но исполнение княжеского долга и служба дворян были очень опасным делом: княжеская дружина, постоянно упражнявшаяся в военном мастерстве в то время как тфокотли и княжеские люди пасли скот и пахали землю, являлась основной ударной силой адыгского войска. За это князь и дворяне могли позволить себе выглядеть красиво и мужественно.

Первым, как того требовал обычай, заговорил старый тфокотль:

– Зиусхан! Меня зовут Пцашхо, а это, - он указал кивком на рыжебородого тфокотля.
– мой сын Убыт. Это Нух и Ащамез, сыновья моих покойных братьев. Ты их, вероятно, хорошо знаешь, зиусхан, потому что они живут возле тебя в Гогуте. Также ты, вероятно, знаешь, что родной брат Нуха совсем недавно умер. Поскольку все сыновья покойного умерли еще мальчиками, некому наследовать его дом. Адыгский закон велит в таком случае отдать подворье Нуху, но Нух отказался от него, потому что у него есть пасека. Тогда наследовать подворье должен старший из моих сыновей, то есть, Убыт. Но Нух вдруг заявил, что не допустит этого, если половина того, что принадлежало его брату, не достанется женщине - младшей дочери покойного. Разве возможно такое, чтобы женщина владела двором и скотом? Конечно, ни один адыг не оставит без пищи, крова и призора девушку из своего рода, но зачем женщине право распоряжаться такой собственностью? Это - дело мужчины, который ее кормит и одевает. Разве не так положено по адыгскому закону? Разве можно легкомысленным девушкам отдавать в собственность двор со скотом?

– Ты все сказал, почтенный тфокотль?
– спросил Тлизанд.

– Да, - кивнул старик.

– О чем же ты споришь с собственными родственниками, мужчина из Гогута?
– спросил князь Нуха.

– Мой зиусхан, - сказал Нух.
– девушка, о которой сказал Пцашхо, была единственным по-настоящему близким человеком для моего брата. Когда он доживал свои последние дни в этом мире, она отходила от его постели только чтобы принести ему воды или пищи, которую он больше всего любил, которую она сама для него готовила. Мой брат был мусульманин, и он очень обрадовался, когда Абдулькарим-мулла сказал ему, что по закону Аллаха его дочь должна получить после его смерти половину его имущества. ВаЛлахи, мой зиусхан, эта добрая весть - единственное, что вселяло бодрость в сердце моего брата в его последние дни. Ведь по адыгскому закону дочь ничего не наследует от своего отца. Закон Аллаха же принес облегчение моему брату. Перед смертью он взял с меня слово, что я обеспечу соблюдение закона Аллаха относительно его дочери. Поэтому я воспротивился тому, чтобы кто-то завладел домом моего брата, пока его дочь не получит свою половину имущества. И к этому меня обязывает и адыгский закон - исполнить предсмертную волю брата.