Княжеский отпуск

Добрались, наконец, до богатого двухэтажного дома, перед которым стояла огромная десятиместная дорожная карета, и дворовые люди складывали в неё вещи.

– С приездом, князь!
– крикнул граф, выбегая из дома.
– А мы собираемся - завтра уезжаем отсюда: домой хочу - в Киев.

– Из таких-то мест уезжать?
– спросил князь, слегка позёвывая.

– Понимаешь, голубчик Сергей Петрович, жить здесь почти безвыездно - тоска смертная: охотиться надоело - зверей уже жалко; рыбалки никакой - только едь до Волги сорок с лишним вёрст по жаре и пыли, а домой, дай Бог, полбочонка в четверть пуда наберётся, да и рыба, в последнее время - дрянь. Неудобно, право, очень неудобно - даже дворня по углам хохочет. Хочешь, ведь, как лучше, побаловать их. Человек я мягкий, ругаться не стану, а неприятно, знаешь ли. Это раньше, лет десять - пятнадцать назад, я б им задал - тихонечко бы ходили, чтоб ковыль не колыхнулся, а уж об разговорах каких-нибудь потешных и речи бы не было. У меня в подчинении полки были! Э, брат, да что там! Кто бы генералу стал перечить, а?

– Да, Борис Борисыч, нелегка жизнь мирская, - усмехнулся Сергей Петрович.

– И не говори, Серёженька, и не говори. Жуть берёт, когда понимаешь, что у тебя под начальством десяток солдат, что у ворот стоят, ну ты видел, да целая охапка дворовых - я их и считать перестал. Так что, завтра ранёхонько я с детишками и поеду, по пыли и духоте. Будешь тут барствовать.

– А что же я буду здесь делать?
– оторопел князь.

– Так, ведь, поэтому, только поэтому я и прислал за тобой, дружище! Имение на малолетних не оставишь, - граф начал загибать короткие пальцы, - тебе здесь будет райская жизнь - это два... Так ведь это только на несколько деньков! Мишке моему всего шестнадцать исполнилось, Любке - тринадцать, остальных - кого женил, кого уже на Кавказ служить отправил, в капитанском чине. Посему, хочу тебя, друг мой, попросить остаться здесь. Прими это, как отпуск: природа шикарная, - пальцы снова стали загибаться, - вода чистейшая, в прудах купайся сколько хочешь, это только им вот нельзя, - он кивнул на дворовых.
– Яблоки, груши, вишни: всё своё, всё огромное!.. Не пожалеешь, уверяю тебя! А лес какой, а?
– он улыбнулся и хлопнул князя по плечу с такой силой, что пыль взвилась с золотого эполета, - таких лесов и в Подмосковье нету! Ну? А? Князь!

– Будь по-вашему, если только я тоже, как вы, со скуки не помру.

– Да какая там скука - ты, ведь, молодой, горячий. Тут тебе и охота, и рыбалка, и баб - пруд пруди... Да что там: здесь на любой вкус найдёшь и все простые. А?
– он подмигнул, обнажив здоровые белые зубы.
– А ввечеру - тишина и покой, не то что в твоём городе. Вот поживёшь с моё, так не раз вспомнишь это чудное место.

Князь тоскливо поглядывал на высокие деревья парка. При его-то жизни на широкую ногу, он и не такие "чудеса" видывал. Граф, видимо, понял, что таким манером князя не заманить и, энергично кивнув, сказал:

– Это ты не осмотрелся ещё.

И тут же, потирая руки, спросил:

– Так, теперь обедать?

– Мне бы прилечь с дороги - мутит очень.

– Конечно, конечно, - заторопился граф, - там, на втором этаже, тебе всё приготовят. Глашка!
– крикнул он.

Подошла нехотя, вразвалку худая остроносая девка.

– Барину - постель в гостевой, да закрой шторы получше, чтоб ни одной щёлки не было. Ну, быстро!

Глашка, также вразвалку, пошла в дом готовить покои.

– Иди, дружок, отдыхай, а мы продолжим общие сборы, - улыбнулся граф. По всему его поведению чувствовалось, что он уже там - в Киеве, и здесь его держит какая-то официальная причина, некий долг, который необходимо выполнить.

– Фимка!
– снова зычно крикнул он, - проводи барина.

Фимка, обликом похожая на Глашку, такою же медлительной походкой побрела впереди князя, ведя его в дом. Те, кто попадался на пути, ходили как варёные - вездесущая жара, проникавшая и в имение, словно, высасывала у них последние жизненные силы. Многим было не по себе, один только граф веселился, как молодой.

Князь, ведомый Фимкой, прошёл через высокую парадную, потом повернул налево и оказался в небольшом, с двумя маленькими оконцами, коротком коридорчике, который вёл в жилую часть дома. Князь мельком взглянул в одно из окошек и увидел два приготовленных, густо позеленевших, могильных камня, прислонённых к рассохшимся деревянным бочкам, и он понял, что стоят они так долгие годы. Он успел разобрать лишь две последние полустёртые строчки на одной из эпитафий: "Молись, деточка, за папу и маму".

Пройдя дальше, Фимка и князь поднялись на второй этаж по тёмной широкой мраморной лестнице. Князь задел носком сапога ступеньку и его качнуло вперёд. Он чуть не ударился лбом о гладкий, отшлифованный полукруглый край одной из них, но вовремя выставил руку.

– Тьфу, ты, чёрт, - ругнулся он. Фимка обернулась, но ничего не сказала.

Пройдя ещё немного, они оказались в гостевой комнате. Глашка к тому времени почти закончила готовить постель. Князь осмотрелся. Кроме персидского ковра на стене и какой-то старинной гравюры, ничего не было, за исключением двух курительных трубок с длинными мундштуками, прислонённых к не высокому бюро.

Глашка задёрнула шторы в единственном окне, выходящем в парк, и ушла. Князь попросил Фимку помочь ему снять узкие сапоги, и повалился на кровать, не снимая мундира.

4

Проснувшись в восьмом часу вечера, не помня ни единого сна, князь спустился и прошёл в большую гостинную, где ужинали сам граф и двое его детей - молодой человек и девушка.

– А, Сергей Петрович, проснулись уже? Как спалось?
– спросил граф, на секунду оторвавшись от тарелки с дымящимся супом.

Князь вяло махнул рукой, подняв глаза к потолку.

– Понятно. Давай-ка к столу: у нас сегодня суп грибной. Мои вчера ходили за подосиновиками: три дня назад дождь вдруг случился, короткий, правда, но сильный, вот они и повылезали. Только в моём лесу такое возможно, в середине-то лета!
– граф победно щёлкнул пальцами.
– Отведаешь ветровских подосиновиков?

Князь кивнул. Ему налили супу, побольше набросав туда грибов. Он покрутил ложкой красноватые шляпки, пожевал одну - самую большую.

– Горчат что-то, - сказал он, отодвигая тарелку.

– Так, ведь, они не успели влагой напитаться. Вот ближе к октябрю, когда погода наладится - это будет прелесть, а не грибы - лучше всякого мяса!

Князь не чувствовал голода. По-прежнему болела голова.

– Никак не могу отойти от дороги, - сказал он, - не понимаю, что со мной творится.

– Наверное, это всё от большой любви, Сергей Петрович, - пошутил граф.

– Ой, вы опять хотите мне поднять настроение, - ехидно ответил князь, и снова подвинув к себе тарелку, продолжил крутить грибные шляпки.

– Ну чего ты их крутишь? Ешь лучше.

– Не могу.

– Ничего, ничего, - граф стараясь меньше смотреть на унылое княжеское лицо, приступил к опустошению второй тарелки супа.
– Завтра отойдёшь. Жара - она, брат, не шутка: бывает и голова болит, а то и кровь носом пойдёт, но это реже. Здесь, в основном, воздух хорош - сухой. Тут чахоточным самая благодать жить.

Князь перестал вращать то круглое, что лучше всякого мяса, и, съев ещё две маленькие шляпки, отставил суп дальше, чем в первый раз:

– Нет, действительно, не могу.

– Я же говорю - завтра, - равнодушно ответил граф, не отвлекаясь от супа.

– Ну, завтра, так - завтра, - вздохнул князь.

– Мы уедем рано, - сказал граф, - ты ещё спать будешь. Ведать всеми делами я оставил Дмитрия Степаныча, управляющего моего. Толковый мужик, в общем-то, вот только выпить не дурак, но - трудяга. Ты, если что, обращайся к нему: в город ли съездить, или на Волгу, ну и всё такое прочее. Дворня у меня смирная - не перечат, не пререкаются по каждому слову. А всё потому, что я их понимаю - простых русских мужиков. Я с такими же воевал вместе, бок о бок с ними врага побивал в турецкую, в Польше, и в двенадцатом годе. Я знаю, что он, мужик то есть, никогда меня не подведёт.