Княжеский отпуск

Князь стал отвязывать коня, торопливо распутывая, неизвестно как получившийся, узел. Сел в седло и ускакал прочь - опять через кусты и низкие ветви, не обращая внимания на хлёсткие удары по плечам и лицу, не прислушиваясь, более, к невнятному бормотанию болтавшихся листьев, забыв о далёких солнечных полянках - прочь отсюда: сзади волки... Он больше не оборачивался и нёсся так до самого особняка.

7

Отдав коня управляющему, он нашёл Фимку, и велел позвать Матрёну Тимофеевну. Не прошло и минуты, как он услышал прямо с порога:

– Звал, батюшка?

– Звал, звал, - сказал он, не глядя на старуху.

– Хотел узнать кое-что.

Матрёна Тимофеевна смиренно ждала вопроса, сложив руки на животе и несколько склонив голову на бок. Князь некоторое время не решался заговаривать. И вот, наконец, собравшись с духом, он начал свой допрос:

– Ты вчера сказку рассказывала. Так вот, ты упомянула о том, что Анютка до сих пор живёт. Что это означает?

– Сказку? Какую сказку?

– Как какую? Вчера, на ночь, ты рассказывала про деда и лису!

– Не помню я никакой сказки.

– Ну, ну, брось острить-то!
– сказал он громче.

– "Стрить-то" - чего это такое?
– не поддавалась старуха.

Тут он заорал, краснея шеей:

– Шутить, говорю, брось! За дурака меня держишь?

– А-а, шутить?!
– будто только сейчас догадалась она.
– Ну, какие уж тут шутки, батюшка? Нет никаких шуток - я правду говорю: никакой сказки не было, - она развела руками.

Снова наступило молчание. У князя дёрнулась голова и задрожала правая рука, которая хлопнула по боку, но там ничего не было.

– Ты не серчай, сынок, - продолжила она спокойно, - сабелькой всё не решишь, была б она у тебя. А только то правда, что накануне я вам с хозяином не сказку сказывала, а быль.

Князь не понял:

– А ну-ка, повтори ещё раз, - сказал он тихо.

– Я говорю, не сказка сказывалась, а быль: всамделишно всё было-то!
– теперь она говорила ему громче, как глухому.

Лицо князя на мгновение потеряло кровь, губы побелели:

– Не может быть.

– Может, батюшка, может, - закивала она, - в этих краях завсегда так.

– То есть, как? Не понимаю тебя!

– А вот так, соколик ты мой: дело-то было прямо здесь - в этом, значит, лесу. И Анютка до сих пор живёт в самой глуши. Чего же здесь непонятного?

– Быть того не может, не верю!
– крикнул он.

– Ну, это дело твоё: верь-не верь, а мне врать не пристало, - она повернулась к двери.
– Я пойду тогда: чего об пустом калякать-то?
– и вышла из комнаты.

Он рванулся за ней:

– Стой, куда ты пошла?!

– Да, к себе в комнатку - чайку попить, - ответила она спокойно.
– Ты не переживай, батюшка, испокон веку это было и никуда не проходило.

– Что - это?

– Ну, всё вот это - непонятное тебе, - она отвернулась и быстрыми шагами пошла прочь.

Он стоял столбом, не смея двинуться вслед старухе. Сергей Петрович опять почувствовал себя маленьким и беспомощным. "Это что ж получается? Куда меня занесло?" - замелькали вопросы. Он сорвался с места и, опять наткнувшись на Фимку, велел проводить его до Матрёны Тимофеевны.

– Зачем это вам?
– удивилась Фимка.

– Поговори мне ещё! А ну, быстро веди к ней!
– крикнул он.

Фимка молча его повела. Выйдя с парадного входа, обогнули правое крыло особняка, прошли мимо брошенных могильных камней, и остановились около маленькой дверки, ведущей в полуподвал.

– Стучи!
– сказал князь.

Фимка постучала. Дверь сразу открылась, будто их ждали. На пороге стояла старуха.

– Вот - к вам, Матрёна Тимофеевна, - сказала Фимка шёпотом, опустив глаза в землю.

– А, ну заходи, батюшка, заходи. А ты, милая, ступай себе с Богом, - старуха махнула рукой.

Он вошёл в маленькую тесную комнатку.

– Садись, батюшка, чайку попьём.

Князь сел на жалкий маленький стульчик, стоявший возле чёрного грубо сбитого стола. Старуха налила ему в кружку мятного чая и, что-то бросив туда, пока Сергей Петрович с любопытством озирался по сторонам, села напротив него на, такого же вида, стул. Она сидела и молчала, ожидая, пока гость сделает пару глотков прохладного напитка. Князь достал из кармана золотые часы с дарственной надписью, посмотрел на время: стрелки показывали ровно три часа. Он отхлебнул чаю, в котором болтались две-три клубничные ягодки, и тут будто очнулся от короткого сна - голова была совершенно без мыслей. Князь поглядел на старуху - та молча смотрела на него тёмными глазами. Его голова была как в тумане, будто не чай был в кружке, а крепкое вино. Тут он снова достал часы и, посмотрев на стрелки, не поверил глазам - прошло десять минут после того, как он отхлебнул из кружки.

Посидев ещё не много и окончательно придя в себя, он спросил:

– Откуда ты знаешь ту странную историю, и кто ты вообще такая?

– Да, вот уж, знаю: люди сказывали. А кто я такая - простая русская баба.

– Ага, простая, - сказал князь, опуская глаза в пол.

– Да какая уж уродилась: в нашем роду все простые, - она говорила так спокойно, будто ничего не произошло.

– Откуда ты пришла?

– Издалека, батюшка: камни монахов искала, да вот решила, покамест, здесь передохнуть.

– Это я уже слышал.

– Так чего ж тебе ещё надобно?
– удивилась она.

– А мне надобно знать про тебя всё!

– Ишь ты, какой прыткий - всё ему знать надо: я сама про себя толком-то ничего не знаю - не изведала ещё души своей, - в её словах сквозило не прикрытое ехидство, - да и вспомнить могу не много, хочу лишь сказать главное: уезжать тебе отсюда надо - нехорошее здесь место, тёмное.

– То есть, как уезжать? На меня весь дом, всё имение оставили! Нет уж, дудки! Что я потом графу скажу?
– удивился он.

– Это уж не моё дело, какие у тебя с ним разговоры будут, да и будут ли вообще, а одно верно - уезжай, пока не поздно.

Он опять начал горячиться:

– Так в чём же дело-то?

– Да в том самом, батюшка: ты, когда сюда ехал, по дороге хоть одну церквушку видал?

– Нет, не видал, вернее, не помню. Да я особо и не смотрел - степь одна, да и только, - князь пожал плечами.

– Вот то-то и оно, что степь. А высматривать купола и не надо - они сами в глаза бросаются.

Князь по-прежнему не понимал к чему она клонит.