Княжна Разумовская. Спасти Императора

— Не нужно угрожать мне вашим начальником, Георгий Александрович. Третье отделение уже прошляпило у себя под носом террористическую ячейку. Как можно доверить вам их поимку?

— Мне все ясно, — князь Хованский желчно усмехнулся и посмотрел на меня. — Идемте, Варвара Алексеевна. Нас здесь ничего не держит.

И он подставил мне локоть. Я взглянула на жениха, потом — на раскрасневшегося от злости обер-полицмейстера и накрыла протянутую мне руку ладонью.

— Вам это просто так не сойдет, князь! — уже нам в спину донесся голос Николая Устиновича. — Слышите, князь? Вы не сможете препятствовать проведению мной расследования! Никакие награды и любовь Государыни не спасут!

Я почувствовала ладонью, как вздрогнул князь Хованский. Он запнулся, сбился с шага и едва слышно охнул сквозь плотно сцепленные зубы. Сопровождаемые неприязненными взглядами офицеров, мы беспрепятственно вышли из здания. Я невольно начала дрожать, и жених накрыл ладонью мои пальцы, которыми я буквально впилась в его шинель.

На короткое мгновение это помогло. По телу разлилось приятное тепло, и я смогла обуздать захвативший меня еще в кабинете обер-полицмейстера страх. Но посмотрев на князя Хованского, я вспомнила все то, что произошло по его вине, и порывисто вырвала руку и отошла на пару шагов, запахнув на груди манто.

Смерив меня взглядом, он усмехнулся и отправился на мощеную булыжником мостовую ловить извозчика.

— Варвара Алексеевна? — голос обер-полицмейстера заставил меня отшатнуться.

Он вышел на улицу следом за нами, даже шинель не надел. За его спиной топтался поручик.

— Знаете, Варвара Алексеевна, — доверительно заговорил он. — Князь Хованский — далеко не единственный человек, который может вам помочь.

Я наивно похлопала глазами и посмотрела на обер-полицмейстера сквозь длинные, пушистые ресницы.

— Правда? А разве ж мне нужна помощь?

Какая-то эмоция мелькнула на его лице. Не то раздражение, не то умиление моей глупостью. Но заговорить Николай Устинович не успел.

— Княжна? — за моей спиной вырос князь Хованский. — Едем.

На обер-полицмейстера он даже не посмотрел, но я заметила остро проступившие на щеках жилы, когда он стиснул челюсть.

— До скорой встречи, голубушка, — на прощание пропел Николай Устинович, и мне захотелось немедля выкупаться и смыть с себя этот ядовитый елей.

— Что он хотел от вас?!

Я едва успела сесть на место, когда князь Хованский набросился с вопросами. Я выразительно посмотрела на него, попытавшись вложить во взгляд все то, что чувствовала, и он вдруг осекся. Сердито фыркнул и откинулся на спинку сидения, чуть нервным, беглым жестом поправив шинель.

— Сказал, что вы не единственный человек, который может мне помочь, — выждав немного, отозвалась я.

— Вот как? — брови князя взлетели вверх, губы скривились в презрительной усмешке. — С места в карьер решил взять Николай Устинович. Так и не пережил отказ вашего отца в сватовстве.

Я уже открыла рот, чтобы спросить, но вовремя опомнилась и лишь громко клацнула зубами, сумев остановиться в самый последний момент. Ох, как бы мне сейчас пригодилась память прежней Варвары! И сразу поведение многих мужчин обрело бы и смысл, и логику.

Выходит, не только из-за карьерных чаяний обер-полицмейстер мог затаить зло на старшего князя Разумовского. И не только желание продвигаться по службе руководило им.

Ох, представляю, как он, должно быть, взбесился, когда увидел вместе со мной у себя в кабинете князя Хованского. Моего жениха. Счастливца, которого мой отец предпочел ему.

Вот почему обер-полицмейстер отправил за мной людей в столь поздний час. Уверена, причина не в письме. Не только в нем одном. Быть может, он узнал, что тетушка уехала, и надеялся, что я буду одна. Хотел устроить себе свидание с не случившейся невестой?..

— Чему вы улыбаетесь? — резко, даже свирепо спросил князь Хованский.

Все это время он не сводил взгляда с моего лица и, верно, заметил появившуюся на губах усмешку.

— Неужто довольны? Отвергнутый жених проявляет внимание?

В его голосе жгучая обида мешалась в разочарованием и тоской. Я подняла взгляд и посмотрела ему прямо в глаза, и, не выдержав, он отвернулся первым.

Да он ревнует!..

Я сердито поджала губы. Ведет себя словно мальчишка!

— Вам должно быть стыдно, князь, — холодно произнесла я, — за такие мысли. А улыбалась я, потому что до ваших слов и не думала даже, что Николаем Устиновичем может руководить застарелая обида на моего отца.

Удивительно, но князь Хованский тотчас успокоился. Исчезло напряжение в плечах, и он чуть расслабился, вновь откинулся на спинку сидения.

— Простите меня, княжна, — повинился он. — Я и сам, признаться, не думал, что Николай Устинович позволил обиде взять вверх.

— Ненависть и любовь — самые сильные из чувств. Сколько жизней было отнято во имя любви? Сколько страданий причинено? — я пожала плечами.

Князь коротко взглянул на меня, и ощутила, как по рукам и шее невольно поползли мурашки. Что-то было в его глазах. Что-то, что прежде я не замечала. Какая-то глубокая душевная тоска; мука, терзавшая его.

— Вы меня ненавидите?

Мне показалось, что на меня вылили кипяток. Его вопрос заставил язык прилипнуть к небу, а сердце сперва подскочить к горлу, а затем рухнуть в пятки. С трудом сглотнув, я поднесла ладонь к шее, чувствуя себя так, словно ее обхватила тугая, мешавшая мне дышать веревка.

— Не отвечайте, — лицо князя Хованского исказилось, но спустя мгновение он натянул на губы привычную усмешку. — Не отвечайте, княжна.

Я не успела бы, даже если бы захотела: экипаж остановился, и донесся голос извозчика.

— Приехали, барин!

Князь вылетел прочь, словно его по пятам преследовал огонь. Подал мне руку, не глядя, и довел до особняка. Дворецкий распахнул перед нами двери, и мы вошли.

— Тетушка еще не возвращалась?

— Нет, Ваше сиятельство, — покачал тотголовой.

Я нахмурилась: сколько времени Кира Кирилловна уже провела там? Около десяти часов, если не больше!

— Где графиня Пален? — напряженным голосом спросил князь Хованский.

— Мы утром с ней говорили... решили, что тетушке следует попробовать попасть на аудиенцию к Государю, — ответила я, избегая на него смотреть.