Кобзарь: Стихотворения и поэмы

Разгулялись по хоромам, Даже не вспомянут! Знай пируют да порою Те Deum затянут. С корнем вырвали… Постойте! Вон над головою Старый Жижка^{139} из Табора Взмахнул булавою.

10 октября 1845

с. Марьинское

Слепой Поэма Перевод Н. Асеева

Думы мои молодые, Те, что в небе реют, Не вернутся с того света, Стен не обогреют. Покинули сиротою, С тобою одною — Сердцем моим, светом моим, Раем, тишиною! Никому мой рай не ведом, Ты сама не знала, Что звездою путеводной Надо мной сверкала. Я гляжу, не налюбуюсь… Вот сверкнула снова, Вот склонилась, уронила Ласковое слово, Вот мелькнула, улыбнулась. Гляжу — и не вижу; А проснусь — и плачет сердце. Из глаз — слезы брызжут. Спасибо, звездочка! Темнеет Мой день печальный. Вечереет. Над головой уже трясет Косою смерть. Срок подоспеет, — Умру, и след мой занесет Холодный ветер. Все стареет. Быть может, и тебя овеет, Брызнувши слезами, Моя дума. И тихими, Тихими речами Ты промолвишь: «Я любила, Я его любила, А он не знал!» Звезда моя! Над моей могилой Гори, звезда… А я буду, Святая, родная, Петь о тебе, с того света К тебе прилетая. Этот — бродит за морями По белому свету, Ищет счастья — не находит, Нигде его нету. Как вымерло! Другой рвется Из последней силы За удачей… Вот-вот догнал И — сразу в могилу! А третьему — как нищему; Ни хаты, ни поля, Одна сума, а из сумы Глядит его доля, Как ребенок. А он ее Хает, проклинает, Продает и пропивает — Нет, не покидает! Как репей, что прицепится К нищенской заплате И с чужого урожая Колосья прихватит. А там снопы, а там скирды.  Глядишь — и в палате Сидит себе побирушка, Словно в своей хате. Вот оно — какое счастье! Не догнать — упрямо, А полюбит — дастся в руки С колыбели самой. В рубахе чистой, отбеленной, Веселый, в новых сапогах, Сидел на троицын день зеленый Старик с бандурою в руках, Седой казак. «И так и сяк… И нужно бы, да неохота… А все же нужно. Хоть два года Пускай по свету он порыщет И сам судьбу свою поищет, Как я искал ее… Ярина! А где Степан?» — «А вон под тыном, Как в землю вкопан, нем и глух!» «А мне и невдомек… Эй, друг, Иди сюда! Идите оба! Как вам такая дробь на пробу?» И грянул по струнам. Он играет, а Ярина Со Степаном в пару. Он играет, подбавляет Каблуками жару: «Кабы мне такого бы горя: Со свекровью жить, да не споря, Кабы мне молодой муженек, От меня б не отходил весь денек! Ой, гоп, чики-чики, Кабы новы черевики, Еще бубен да цимбалы, Я бы только то и знала — Молодого обнимала! Ой, гоп гопака, Оженили казака! Он и печь затопил, И борща наварил!» «А ну, дети, еще этак!» Разобрало старика. Как ударит, как ушкварит, Кулаки упер в бока… «А и то не беда, Что выросла лебеда! Кроши густо, На капусту — Будет добрая еда! А вот это — так беда, Что женили смолода, Оженили, Не спросили — Не осталось и следа!» «Нет, не то уж — подкосилась Бывалая сила! Утомился. А это вы Подбавили пыла. А, чтоб вам! Года-годочки К земле клонят низко… Состарился. Иди, дочка, Готовь чашки, миски. Сказать правду — я голоден, Солнце над стеною. А ты, сынок, до полудень Останься со мною. Садись, браток. Как отец твой В Польше пал убитым, Ты после него остался Сиротой забытым…» «Так я, значит, не родной вам, Я не сын ваш? Боже!..» «Слушай, милый! Вот вскорости Мать умерла тоже. Остался ты, я и сказал Покойной Марине, Жене своей: «Возьмем его Себе вместо сына», — Тебя, значит. Она рада. Вот вы близнецами С Яриною и выросли… А что дальше — сами Посудите. Ты в возрасте, Она взрослей стала. Надо думать, как жить дальше Вам бы подобало. Что скажешь ты?» — «Я не знаю… Я думал, что это…» «Что Ярина сестра твоя? А глядишь, не это… Дело просто: если люба, Можно повенчаться. Только вот что: нужно раньше В людях потолкаться, Приглядеться, как живут, То ль пашут, То ль по непаханому сеют, И прямо жнут, И немолоченое веют, А что размелют — прямо в рот, — Узнай народ! Так вот что, милый: нужно в люди Тебе пойти на год, на два. Чужая выучит братва! Тогда и порешим, как будет. Тому, чья не крепка спина, И в жизни будет грош цена. А ты как думаешь, дружище? Но если хочешь точно знать, Где легче горем торговать, То в Сечь иди: там хватит пищи. Поможет бог — найдешь свой кус. А мне на вкус До сей поры тот хлеб не сладок. Добра добудешь — принесешь, А не добудешь — проживешь Мной нажитым. Да повадок Запорожских наберешься, Увидишь широкий Свет совсем иным, чем в Братстве^{140}. Ты живые строки В синем море прочитаешь; В честном рукопашье Богу выучат молиться, А не по-монашьи Бормотать под нос. Вот так-то! Помолимся богу Да сивого оседлаем — И айда в дорогу! Идем, дружок, полудновать… Ну, как там? Готово, Яриночка?» — «Уже, отец!» «Вот, сын, мое слово!» Не естся, не пьется, и сердце не бьется, И разум затмился, и взор не глядит, Как будто глухой и незрячий сидит, Замест куска хлеба за кружку берется… Ярина глядит и тихонько смеется: «Что это с ним сталось? Не ест и не пьет! Уж не разболелся ль? То бледен, то красен!» Она его взгляда ответного ждет — Глаза он отводит. Старик же бесстрастен, Как будто не видит. «Что жать, что не жать, А сеять-то нужно, — в усы рассуждает Отец про себя. — Ну, пора и вставать. А я, может, в церкви еще побываю. А ты, Степан, ложись-ка спать — Ведь завтра рано нам вставать Да коня седлать». «Степаночко, голубчик мой, На что ты в обиде? Улыбнись мне, усмехнись мне… Разве ты не видишь, Как горько мне? Растревожил Тебя насмерть кто-то, И на меня глядишь так, что Заплакать охота. Я убегу, вот увидишь! Ответь мне, Степанко! Может, болен? Я достану С настоями склянку, Я побегу за бабкою… Может, глаз нечистый?» «Нет, Ярина, мое сердце, Цветок мой душистый! Я не брат тебе, Ярина, Я завтра покину Тебя с отцом сиротами И навеки сгину. А ты меня и не вспомнишь, Забудешь, Ярина, Какой я был!..» — «Перекрестись! То с дурного глазу! Я — не сестра?… Кто ж тогда я?… Он потерял разум! Что тут делать? Отца нету, Кого пойду звать я? А он, видно, в лихорадке — Совсем без понятья… Или ты меня дурачишь? Разве ты не знаешь, Что умрешь ты — и нас с отцом В землю закопаешь?» «Нет, Ярина, не умру я, Я уеду далеко… И вернуться раньше года Мне не будет срока. Возвращусь я с Запорожья Женихом — не братом. Пойдешь замуж?» — «Да ну тебя Со свахой и сватом! Шути еще». — «Не шучу я! Ей-богу, Ярина, Не шучу я!» — «Значит, правда? Ты завтра покинешь Меня с отцом… Отвечай же — Это все не шутка! Значит, правда — не сестра я?» «Нет, моя голубка, Сердце мое!» — «Боже ты мой! Как же я не знала! Разве б я тебя любила, Разве б целовала?… Ой, стыд какой! Отойди же, Пусти мои руки! Ты не брат мне… Ты не брат мне… Муки мои, муки!» И расплакалась Ярина, Как дитя, рыдает. «Он уедет! Он забудет!..» — Плачет, причитает. Словно явор, наклоняясь Над речною кручей, Сердце свое Степан выжег Слезою горючей, Как смолою. А Ярина Молит, попрекает, То замолкнет, поцелует, То вновь зарыдает. Не видели, как стемнело. И сестру и брата, Словно скованных друг с другом, Застал старый в хате. И день настал. А Ярина Не знает покою. Вот уже Степан выводит Коня к водопою. Подхватила ведра, мчится, Будто бы не тужит, Хозяйствует. В это время Старое оружье Отец вынес из чулана, Глянул, веселеет, Примеряет… Будто снова Старый молодеет! Прослезился. «Сабля моя, Сабля боевая, Годы мои молодые, Сила молодая! Послужи, мое оружье, Юношеской силе Той же верной той же службой, Что и мне служила!..» И Ярина держит саблю, А Степан седлает Коня — друга боевого, Жупан надевает; Он берет кривую саблю, Копье боевое, Самопал семипядевый Повис за спиною. Как взглянула — обомлела, И старик заплакал, Оглядевши верхового Доброго вояку. Ведет коня за уздечку И плачет Ярина. Седой отец идет рядом, Наставляет сына: «Нужно честно отслужиться, Правила держаться, С побратимами дружиться, В обозе не жаться… Пускай бог тебе поможет!» Напоследок стоя, При словах этих прощальных Зарыдали трое. Степан свистнул — пыль вздымилась, Закрыла дорогу… «Возвращайся, сын, скорее К родному порогу!» — Закричал отец сквозь слезы… Как елка в долине, Пошатнулась, наклонилась Без слова Ярина. Только слезы утирает Да путь озирает — Там лишь тень в пыли мелькает И вновь пропадает. Будто перекати-поле Катится, чернеет, Будто мошка исчезает, Только пыль над нею… И пропала. Долго-долго Вдаль, на ту дорожку Устремляла взор Ярина — А уже той мошки Нет, исчезла. И дивчина Тяжело вздохнула И с отцом своим печально К дому повернула. Проходят дни, проходит лето; Настала осень, шелестит Сухой листвой. Не видя света, Старик на приступке сидит. Яринина не слышно смеха — Отца единая утеха Больна. С кем будет век дожит? Чем старость обогреть? И снова Он вспомнил сына молодого, Свои цветущие лета. Припомнив, заплакал Седой богатый сирота. Заплату к заплате На плечи нашили лета. «В твоих руках все на свете, Свята твоя воля. Что случится — тому и быть. Знать, такая доля!»