Когда цветут камни

Это возмутило Скосарева. «Вот так и бывает в конце войны: генерал ждет, когда подчиненные припадут к земле, а те, разыгрывая из себя бесшабашных героев, словно приманивают дурацкую смерть. Это очень опасные симптомы конца войны.

Сколько глупых людей на свете! Ни черта не разбираются в законах военной психологии и вынуждают рисковать своей жизнью тех, кто глубоко и грамотно мыслит».

В штаб полка Скосарев пришел в дурном настроении. И надо же было в эту минуту появиться Вербе! Он вышел из-за тесовой перегородки вместе с женой и дочкой. Ему только что удалось уговорить по телефону начальника санслужбы дивизии принять жену и дочь в изолятор медсанбата, откуда их направят в диспансер.

Окинув взглядом сухие, длинные ноги девочки и запятнанный кровью платочек, зажатый в руке седой женщины, Скосарев вежливо поклонился им и так же вежливо, взяв Вербу под руку, увел за перегородку.

В подвале установилась тишина. Жена и дочь Вербы тревожно поглядывали на перегородку. Оттуда донеслось:

— Где обязан находиться политработник, когда часть выполняет боевую задачу?

— Разрешите…

— Научитесь офицерской выдержке и слушайте, что вам говорят старшие… Идите в штаб дивизии и доложите там… да, да, доложите там командующему фронтом, что я застал вас в подвале в то время, как ваш полк выполняет боевую задачу…

Скосарев вышел из-за перегородки и, уже не замечая ни испуганных глаз девочки, ни окровавленного платочка в трясущихся руках женщины, щелкнул портсигаром. Затем подозвал к себе капитана Лисицына:

— Позвоните в штаб дивизии, спросите, приехал ли командующий?

— Вероятно, приехал, — ответил Лисицын, — с наблюдательного пункта, товарищ генерал, сообщили: возле ангарных сооружений стоят две машины. Надо думать — машины командующего.

— «Надо думать»! Лексикон-то у вас черт знает какой! — возмутился Скосарев и, снова щелкнув портсигаром, спросил спокойнее: — Где ваш НП?

— Здесь, на пятом этаже.

— Хорошо, ведите меня туда.

В комнате на пятом этаже был проломлен потолок. Моросил дождик. Посреди прогнувшегося пола уже образовалась лужица. Скосарев осторожно обошел ее и сразу шагнул к телефону.

— Ну как, прибыли? — спросил он комдива.

— Говорят, проехали на аэродром.

— «Говорят»… Где они сейчас?

— Не знаю.

— Что же ты сидишь? Ну-ка, давай сюда, живо!..

Положив трубку, Скосарев пригнулся, пряча голову от дождя, или он чувствовал опасность, подстерегающую всякого, кто поднимался сюда?

Обдумывая все, что произошло сегодня в штабе дивизии, по дороге в штаб полка и здесь, в подвале, Лисицын поглядывал себе под ноги, на лужицу. В ней, как в зеркале, отражались толстые тучи дыма и туман. Кое-где между туч проглядывали клочки высокого весеннего неба, и тогда лужица казалась неизмеримо глубокой, словно сквозная дыра через всю землю. И, словно не давая обмануть себя, Лисицын играючи ступил в центр лужицы ногой, и кажущаяся ее глубина исчезла.

4

После осмотра аэродрома и прилегающих к нему сооружений, командующий фронтом поехал дальше по берлинскому кольцу.

Завтра с утра во взаимодействии с 1-м Украинским фронтом начинается штурм Берлина с юга и запада, с севера и востока. Командующий решил побывать на исходных позициях своих войск. Генерал Бугрин проводил его до стыка флангов с правым соседом и тотчас же повернул машину обратно, в Темпельгоф. Хотя маршал не сделал Бугрину никаких замечаний и остался доволен тем, что гвардейская армия за первые дни штурма Берлина не уронила своей чести (средний темп «проходки» через кирпичные и каменные стены — до трех километров в сутки), все же Бугрин считал: успокаиваться нельзя. Разведка доносила: в центре Берлина фашисты срочно приспосабливают магистральные улицы для взлета и посадки самолетов.

Но больше всего волновали Бугрина потери. «Что греха таить, — говорил он себе, — в минувшие дни было много неоправданных потерь и в технике и в людях. И больше всего несут урон те полки и дивизии, командиры которых только на бумаге переформировали роты и батальоны в штурмовые отряды, а посмотришь на деле — бой ведут, как в полевых условиях, все тем же построением боевых порядков, углом вперед, уступ вправо, уступ влево… Слишком много говорим о шаблонной тактике противника и слишком мало обновляем собственные тактические приемы. Надеемся на силу — дескать, зачем богатырю ломать голову, когда в его руках силы хоть отбавляй…»

Обгоняя колонну танков, Бугрин нахмурился: ему не нравилось скопление танков на участке его армии. Странно, силы армии увеличиваются, а он недоволен. Почему? «Не хочу тешить противника кострами горящих машин», — ответил бы он, если бы его спросили. Ведь это уже случалось — такой же вот косяк ринулся через аэродром в атаку, потом растянулся вдоль улицы, и многие танки поставили свои бока фаустникам. А теперь попробуй заставить тех фаустников поднять руки, когда они поверили в силу своего оружия!

Проезжая мимо переправы через канал Тельтов, Бугрин посмотрел на ту сторону Шпрее, и ему вспомнилась встреча с одним занятным артиллеристом, который чуть было не поднял на него свои кулаки.

Случилось это вчерашним вечером у переправы через канал. Бугрин был в плащ-палатке, в каске и в темноте мало чем отличался от солдат.

— Куда вы этакие дубины тянете? — спросил он артиллериста, остановившись возле орудия большой мощности.

— К рейхстагу, — ответил артиллерист, — на помощь моему земляку генералу Бугрину. Он уже вплотную к Адольфу подошел, да взять не может: там, говорят, такие мощные крепления, что только мои орудия сумеют их разбить. По личному, так сказать, вызову генерала Бугрина мы и продвигаемся.

— Прямиком, в тесные улицы, с такой неразворотливой дубиной?

— Разумеется.

— Ну и дурак же твой земляк.

— Это Бугрин-то дурак?!

— Дурак, если такое распоряжение сделал.

Артиллерист соскочил с лафета, поправил пилотку на голове и, оглянувшись на товарищей, сказал зловещим голосом:

— За земляка могу на твоей физиономии беспорядок устроить. Так сказать, за себя не ручаюсь.

— Ого! А если сдачи дам?

— Сдачи… — Артиллерист подал знак товарищам: будьте начеку. — Сдачи не возьмем, потому как оскорбляешь человека, который солдатскую душу насквозь понимает.

— Впервые это слышу…

— То-то же. Знать надо, на кого голос поднимаешь. Побывай у него в армии — и увидишь. От Волги до Берлина с полной обоймой пришел.

— Ну, это сомнительно, что с полной, — заметил Бугрин.

— Говорю тебе — почти с полной.

— Как же это удалось?

— А вот так… Если какой командир забудет о живой солдатской душе, такого дрозда получит, что будь он палкой, и той станет больно.

— Палку Бугрин давно забросил, — заверил артиллериста Бугрин.