Когда налетел норд-ост

— Заводи свою керосинку, — приказал матросу Дмитрий.

Глава 20 ТЕНЬ ВЕРТОЛЕТА

Вернувшись в Джубгу, они втроем переволокли обе лодки по мелководью галечной косы в речку. Дмитрий отпустил Кольку домой, а сам пришел минут через двадцать, и очень кстати, потому что, явись он на десять минут позже, от Кольки, может, не осталось бы ничего, настолько свирепа была бабка. Она колотила его и за эту поездку, и за какого-то дельфина.

— Отставить! — Дмитрий оттащил Кольку от бабки. — Сбегай за Женей.

Колька обрадовался, выскочил из калитки и припустился вдоль забора. Лизка была во дворе — гладила платье возле летней кухни.

— Женя дома? — спросил Колька.

— Уехала. — Лизка послюнила палец и дотронулась до утюга. — Эх вы, мореплаватели!

— Как уехала? — Колька подошел поближе. — Она ведь только что вернулась.

Лизка пожала плечами.

— Не знаю… Собралась в десять минут, расплатилась с мамой — и на станцию. Хочешь посмотреть, что она мне оставила?..

Колька со всех ног бросился назад. Лизка что-то крикнула ему в спину, но Колька не остановился. «Уехала, — думал он, — уехала… Как же она могла уехать от такого, как он? И все-таки уехала. Решилась. Не захотела… А ведь казалась такой несерьезной, хохотушкой и трусихой — и уехала! Вот, значит, какие бывают девчонки…» Колька влетел в комнатку Дмитрия.

— Дима… — крикнул он, задыхаясь, — дядь Дим, Лизка говорит, она уехала.

Дмитрий повернул к нему внезапно похудевшее лицо и стал рассматривать Колькины глаза, нос, подбородок, точно ни разу не видел.

— Что ты сказал?

— Лизка говорит, совсем недавно собралась и ушла. К автобусу.

Дмитрий вышел из комнаты, сбежал с крыльца. За ним резко стукнула калитка. Он побежал по улице вдоль реки. Какая-то сила подтолкнула Кольку, и он помчался следом. Он мог бы запросто нагнать Дмитрия, но не хотел и держался метрах в десяти от него.

Дмитрий влетел на откос шоссе у моста и ринулся к автобусной остановке, где стояло несколько человек.

Жени там не было.

Дмитрий заглянул в ожидалку, потом стал что-то расспрашивать у людей с чемоданами и свертками.

Колька не подходил, он глядел на него издали.

Дмитрий неподвижно стоял у края шоссе и смотрел туда, где оно плавно изгибалось, уходя на Туапсе. Он стоял так минут пять, а может, больше, и Кольке стало не по себе. А когда Дмитрий повернулся в его сторону, хотел, чтобы он не заметил его. Но Дмитрий заметил, крикнул: «Пошли», и они зашагали назад, к мосту, к тому самому мосту, которым когда-то так любовался Дмитрий и спрашивал у него, что означают цифры перед въездом на мост «10 т» — с грузом больше десяти тонн не въезжать — и на самом мосту — «4» — груз с габаритами выше четырех метров не уместится.

Шли молча. Ни слова. Даже дыхания Дмитрия не слышал Колька.

Потом он, не сказав ни слова, заперся в своей комнатке на ключ — это отчетливо слышал Колька. И долго не выходил.

Вечером во двор зашла Лизка и подозвала Кольку:

— Ты чего убежал как угорелый? Передай ему. — Она сунула в Колькину руку какую-то сложенную бумажку и ушла. Он взял ее и подумал: «То-то, не смогла иначе… Э-эх». Он нырнул в коридорчик и тихонько стукнул в дверь Дмитрия.

— Кто там?

— Я… Колька.

— Чего тебе?

— Вам записка тут… Лизка принесла… Только что…

Дверь скрипнула, и показалась рука.

— Давай.

Колька дал, и дверь закрылась.

«Что теперь будет? — подумал Колька. — Что она там написала ему? Может, еще вернется?» Утром Дмитрий сказал бабке:

— Сколько я тебе должен — подсчитай.

«Значит, не вернется», — понял Колька.

Бабка, чистившая перед летней кухней рыбу, заворчала:

— Уже и уезжаешь… Простыни мыть дороже обходится…

Дмитрий не ответил. Он быстро взял с полочки у рукомойника мыльницу, зубную щетку в футлярчике и зубную пасту.

— Вы куда — на катер? — оробевшим вдруг голосом спросил Колька, когда Дмитрий вынес из комнаты лыжи в брезентовом чехле и ружье.

— На вертолет.

— Можно мне с вами?

— Зачем? Хотя ладно, — Дмитрий махнул рукой, — иди.

— Дайте я лыжи понесу.

Дмитрий не возражал, и Колька взял под мышку лыжи, нес, но радости не чувствовал. Он не мог даже представить, что вернется домой, а Дмитрия уже не будет. Не будет его повелительно-веселого голоса, цепкого взгляда, его бесцеремонных шагов в коридоре, и вместе с его голосом не будет звучного голоса Жени. А ведь все в Джубге — и кафе, и пляж, и лодочная станция, и даже башня маяка — все было полно их голосами, взглядами, шагами.

На вертолетной станции, у маяка, сидело несколько человек с чемоданами. Они сидели на бревне возле заборчика, ограждавшего маячный городок, и молча ждали.

Дмитрий с Колькой присели на то же бревно.

От шоссе к калитке шел начальник маяка все в том же берете. Заметив их, он подошел.

— Уезжаете? А мне казалось, вам понравилось у нас.

— У вас хорошо, — сказал Дмитрий и, видно, хотел улыбнуться, потому что в неподвижном лице его что-то стронулось.

— А где ж девушка?

— У нее раньше кончился отпуск.

— А-а, тогда счастливо. Приезжайте.

Где-то вдали, за зелеными горами, раздался характерный треск вертолета, и вот он, по-крабьи нелепый и неуклюжий, косо вынырнул из-за горы и пошел к Джубге. Все похолодело внутри у Кольки. Он знал, что никогда больше не увидит ни Дмитрия, ни Жени. Этого нельзя было представить. Так внезапно, так неожиданно все случилось.

Дмитрий высвободил плечи от ремней рюкзака. Лицо у него все почернело, натянулось на скулах. Губы были сжаты. Но чем крепче сжимал он их, тем отчетливей видел Колька, как они все время подрагивают. В черноте глаз появилось что-то пугающее, глубокое и горькое. Таким ли впервые увидел его Колька у калитки с непонятными предметами в чехлах две недели назад?

Рука Дмитрия коснулась его плеча.

— Не сердись, брат, что не научил на лыжах.

— Ну что вы, что вы! — Колька старался казаться веселым, а внутри у него, в горле и еще глубже, что-то сдавилось, напряглось до предела — вот-вот сорвется.

— Должен был, а не научил.

— Да что вы! — Кольке так хотелось сказать Дмитрию что-то ободряющее, благодарное, но на ум ничего не шло. — Я и сам когда-нибудь научусь. А не научусь, так…

Со страшным ревом и тарахтеньем, поднимая смерчи пыли, вертолет пошел на снижение, коснулся площадки одним, потом другим колесом, оперся на оба. Лопасти завращались медленней, рев чуть стих.