Когда налетел норд-ост

Виктор громко рассмеялся:

— Ну и тип ты! Тебе ли с твоими отвратительным характером и способностями заниматься черной работой на море?

Да, Виктор смеялся, но опять, как и вчера, что-то стало беспокоить его, потихоньку давить изнутри, мешать радоваться морю, чайкам, дальним берегам и невольно сбивать с нужного лада и настроя. И потом, Виктору было не совсем ясно, как Перчихин относится к нему.

— Никакой я не тип, Витечка, — ответил тот, — просто вижу все не так, как хотелось бы, а как оно есть. Писать можешь все, что от тебя требуют, но сам-то должен знать, почем все стоит. Рыбаку надо заработать, и побольше, чтобы получше обставить квартирку, если есть жена, чтобы получше одеться и напиться. Для этого и ходят в море и терпят тяготы, а не ради этой синевы и белокрылых чаек…

— А ты зачем ходишь в море? — посмотрел ему в глаза Виктор.

— И я хожу ради денег, — с невозмутимым спокойствием, вроде бы даже слегка любуясь своей откровенностью, ответил тот и щелчком выбросил в море сигарету, докуренную до самых пальцев. — А ты разве откажешься от положенного тебе гонорара за то, что напишешь о «Меч-рыбе»?

— Нет, зачем же… — замялся Виктор, — но я ведь приехал сюда не ради заработка…

— А кто тебя знает, зачем ты приехал… — Перчихин вдруг улыбнулся, подумав о чем-то своем, и Виктор понял; хорошо сделал, что не поспешил вчера открыть перед ним все карты: дружба дружбой, но что-то надо оставлять и при себе. — И командировочные небось получаешь, и оклад идет… Все мечтают, чтоб побольше загрести… Ну не надо, не обижайся, Витечка! Прости, если не то сказал… Я уж без выкрутасов и подхода, по-честному. Все мечтают, чтоб побольше, и я такой же. Какой дурак будет ходить за Полярным кругом, мерзнуть и мокнуть за так? Я тоже прилично зашибаю, но не спешу с деньгами в «Арктику» и в другие места. Денежки мне пригодятся на более важное, когда вернусь во Львов… Кому мы нужны без них? А пропивать… Нет. Ненавижу пьянчуг и толстокожих. За это кое-кто из команды меня не жалует. Хочешь, чтоб тебя любили, — будь как все, прими их образ мысли, опустись до них, и ты будешь свой парень, кореш и в чести… Ну как тебе штурманы? Как Лаврухин?

Виктор знал, что хотел услышать от него Перчихин, и сказал:

— Хорошие ребята. Свойские. Я уверен, что они ходят в море не только ради денег…

— Верь, пожалуйста… Кто тебе запрещает? — с вымученной улыбкой сказал Перчихин. — Тебе нужно в это верить, иначе не пойдет то, что ты напишешь, но сам-то, Витечка, ты должен знать, что нет таких в тралфлоте, да и в «Мурмансельди» днем с огнем не сыщешь. И никому здесь ни до кого нет дела, каждый думает о себе…

— Отойдите, ребята, — попросил Северьян Трифонович, растягивая возле них полотно трала, и они перешли на другой борт.

Мимо них то и дело проходили рыбаки, без особого любопытства поглядывали на Виктора и довольно неприязненно на Перчихина. Тот, видно, уже привык к этому и не обращал на них внимания. Впрочем, иногда обращал, когда проходили особенно нелюбимые им рыбаки: тогда по его лицу пробегала едва уловимая тень недоброжелательности. Но, видно, хуже всех относился к Перчихину, а заодно и к Виктору Гвоздарев. Неопрятный, в грязной стеганке с клочьями торчащей ваты, он злобно поглядывал на них.

Виктору стало неуютно и вроде бы зябко. Он поежился и осмотрелся. По правому борту уже черной тучей проходил крутой остров Кильдин, по левому — рыжела низкая полоса, очевидно, полуострова Рыбачьего. Кое-где по живому серому горизонту темнели дымки почти невидимых отсюда судов.

— Спустимся ко мне, — предложил Перчихин, — чего здесь торчать? Успеешь намерзнуться.

— Пошли.

Виктору вдруг захотелось тепла и уюта, хотя настроение было плохое. Как и в Мурманске, над ним нависла тень недовольства собой. И все сильней и отчетливей рождалось несогласие с Перчихиным: уж слишком легко и просто объясняет он все… Почему? Чтоб удобней было жить? Чтоб всегда казаться непогрешимым и правым? Чтоб доказать себе что-то? Но что в таком случае? Что?

В кубрике Перчихин мигом вытащил из чемодана колоду истрепанных карт и ушел в соседний кубрик кого-то позвать. Когда он открыл дверь, Виктор услышал переборы гитары и негромкое пение. Пел, без сомнения, Гена, ему кто-то подтягивал, и Виктор четко представил себе его лицо, строгое, но вместе с тем ясное и чем-то очень счастливое, его взгляд, его светлые волосы.

Надо было с утра зайти к нему и поговорить обо всем. Ведь решил же… «А вдруг его сейчас приведет Перчихин?» — внезапно подумал Виктор.

Нет, надеяться на это было трудно.

Перчихин привел какого-то незнакомого длинноволосого парня с пронырливыми мышиными глазками и мелкими частыми зубами. Присаживаясь за стол, Перчихин сказал:

— Не захотел Вовка — и черт с ним. Втроем будем играть.

Играли вяло, зато непрерывно сыпали анекдоты. Но Виктору все равно было не по себе. Тянуло на палубу, под тусклое заполярное солнце.

— Слушай, а ведь Северьян добрый мужик, — неожиданно сказал Виктор, козырем червей кроя десятку Перчихина и выходя из игры.

— Ничего… А почему ты вдруг вспомнил о нем?

— Да просто так…

— Ничего мужик… — рассеянно согласился Перчихин. — Ты хочешь, чтоб я сказал, как оно есть или как тебе хочется?

Виктор опустил на кулак голову.

— Валяй как есть…

— Не знаю, добрый ли он мужик, но промысловик он идеальный: не ломает голову над высшими проблемами бытия. Для него весь смысл жизни — не потерять трал, правильно вооружать его, чтобы хорошо раскрывался и черпал как можно больше рыбки. Самоотвержен до чертиков! Стоит ему оставить на грунте последнюю шкуру — свою готов содрать и пришить к тралу. В буквальном смысле живет на износ! Ради трески и окуня… Поэтому в большой чести у судового и флотского начальства. Да и сам стал маленьким начальником: предсудкома выбрали, властью наделили, отсюда в нем и апломб… Любит поиграть и в благодетеля: пытается выбить комнатушку для Шибанова. Да пока что не удается. Еще любит он поиграть в скромника: судовой комитет решает, чьи физиономии приклеивать на доске Почета, так вот несколько раз голосовали за его, курзановскую, конопатую личность, да он ни в какую — сам, дескать, председатель комитета, неловко. А в общем-то он мужик отчаянный, не то что Васька, тот законченный трус: сколько ходит в море, а волны боится…

— Что так? — спросил Виктор.

— Смыло его года два назад волной за борт вместе с отходами от шкерки, швырнули ему спассредства, да он от страха не заметил круга, зато новая волна пожалела, зашвырнула его на ту же палубу. С тех пор он трясется, видеть не может даже небольшой волны — бледнеет, речь теряет и норовит уползти с палубы…

— Почему же он не списывается на берег? Другой бы на его месте…

— Где он еще столько заработает?

Пока они играли, несколько раз отворялась дверь, и в кубрик зачем-то заглядывали разные люди — то Бубликов, то бородатый Грунин, то еще кто-то.

Через три партии Виктор не выдержал и сказал:

— Ребята, не надоело еще? Хватит. Да и некогда мне: ведь я на работе… Пошли наверх?

— Чего вы там не видели? — сверкнул мышиными глазками Петька. — Насмотритесь еще…

Виктор вышел из кубрика и двинулся по трапу вверх.

Лучше б и не спускался к Перчихину. Наверно, тот прав почти во всем. Но легче от этого не было. Ругал или хвалил тот тралмейстера? Скорей хвалил. Но лучше бы уж молчал. Впрочем, кто его знает… И потом… потом… Так ли уж плохо, что Северьян Трифонович не ломает голову над высшими проблемами? Так ли они нужны рыбакам? У них полно своих… К тому же не совсем еще ясно, что Перчихин имеет в виду, говоря об этих проблемах. А что даже небольшая профсоюзная власть на судне немного изменила старшего мастера по добыче рыбы — так это ж и понятно. Но какой он в целом — стоящий или только кажется таким?

На палубе все оставалось по-прежнему: те же люди возились с тралом, задувал тот же ветерок, но уже было не так прохладно. Солнце, что ли, вошло в силу?

Курзанов и Василий работали на разных краях расстеленного трала. Виктор присел на корточки рядом с Василием, помедлил немножко, чтоб помтралмейстера привык к нему, и спросил:

— Скоро мы придем к своему квадрату?

Воткнув в борт куртки деревянную игличку, Василий пожал плечами:

— У них спросите, — он кивнул на ходовую рубку, где за стеклом виднелись Шибанов, Лаврухин и капитан. — Они знают точней.

Виктор решил подняться в рубку, но, увидев холодное и безучастное лицо рулевого, раздумал. Постоял на корме, содрогавшейся от работы гребного винта, и, заметив на полубаке Бубликова — совершенно рыжего и нескладного Бублика, чем-то напоминавшего Колю, но более уверенного и общительного, — полез к нему по трапу. Тот сидел на толстых мотках сетей.

Шмыгнув носом, Бубликов вежливо пододвинулся, и Виктор присел рядом. Что знал он об этом парнишке? Да почти ничего: приехал в Мурманск с периферии, завалил какой-то экзамен в мореходку и пошел матросом в траловый… Хотелось потолковать с ним, вызвать на откровение: неужели он настолько безвольный, что во время стоянок в порту ему требуется «конвоир»? Разговор предстоял не короткий, а здесь, на полубаке, дул такой пронизывающий до костей ветер, что Виктор вмиг закоченел.