Когда наступает рассвет

Отсюда, с крутого берега Сысолы, открывался живописный вид на реку, на маячившую вдали Золотую гору, на чуть видневшуюся слева Вычегду.

Здесь было светло и привольно. Под легкими порывами ветра мягко шелестели блестящие листья тополей, покачивались пушистые ветки кедров.

Затерявшись в шумной толпе парней и девушек, Домна с Анной шли не спеша и только успели завернуть за угол каменной церковной ограды, как над высокой колокольней взметнулась стая галок.

Сестры невольно взглянули вверх.

— Аннушка, смотри! Что это с ними? — с недоумением спросила Домна.

— Вспугнули, — отозвалась та. И не успела сказать, как вдруг из черного проема колокольни появилось странное белое облачко, точно выпорхнула стайка белых голубей.

Но это были не голуби.

— Листовки! — раздался чей-то звонкий голос.

Покружившись в воздухе, листки падали вниз, на толпу гуляющих. Многие кинулись ловить их.

— Смотрите! Тут что-то написано.

— Видите: «Долой грабительскую войну!»

Кто-то вскрикнул, словно прикоснувшись к раскаленному железу:

— Эй, полиция!

В толпе замелькала черная, как у цыгана, борода кожевника. Он завопил, словно на пожаре:

— Это дело ссыльных! В Сысолу их, утопить всех до единого!

Вокруг старого собора все задвигалось, закипело. Замелькали фуражки полицейских. То тут, то там раздавались сердитые окрики: полицейские бросились собирать разлетевшиеся листовки, вырывали их из рук у тех, кто пытался утаить, запрятать в картузы, в карманы. Домна, впервые попав в такую перепалку, больше с любопытством, чем с испугом, смотрела на происходящее.

Где-то около самой колокольни раздался ликующий голос кожевника:

— Держите! Вот он!..

Домна с Анной побежали за хлынувшей в ту сторону толпой.

— Где, где он? — спрашивали друг у друга всполошенные люди.

— Только что тут видел! — кричал кожевник осипшим голосом, красный и потный от усердия. — На колокольне был, поганец, там прятался! Тут он! Ищите…

— А это не он ли? Смотрите, смотрите, бежит к сторожке! — кто-то показал на мелькнувшую у церковной сторожки фигуру человека.

— Он! Держите дьявола! — захлебываясь от ярости, гаркнул кожевник и бросился догонять бегущего.

Через минуту голос его был слышен за углом:

— Попался-таки!..

— Да это же Терень, дурья башка! — спохватился бойкий и вертлявый дербеневский приказчик.

— И вправду он, дурак! Куда ты бежал, болван этакий?

— Не бейте меня, не бейте! — защищая голову от удара, взмолился Терентий.

— Лешак кривоногий! Дубина! Добрых людей только с толку сбил! — И, поддав ногою нищему под зад, кожевник помчался обратно.

Толпа зевак хлынула за ним и дербеневским приказчиком.

Вскоре Домна вновь услышала голос кожевника:

— Караульте выход с колокольни! Здесь он!

Жандармы заметались, как собаки, почуявшие зверя. Они бросались то в одну сторону, то в другую, раздавая тумаки и подзатыльники путающимся под ногами ребятишкам.

В суматохе трудно было что-либо понять.

Но вот Домне показалось, что в одном месте в толпе мелькнула взлохмаченная голова Проньки.

— Проня! Пронь-ка-а! — закричала Домна. Но кругом было шумно, она еле расслышала свой голос.

— Может быть, не он? — выразила сомнение Анна.

— Что ты! Будто я его не знаю? — возразила Домна.

Парень, за которым охотились стражники, ловко ныряя в толпе, добежал до обрыва, на миг остановился у края и прыгнул вниз.

— Ловите его, ловите! Вот он, шельмец! — размахивая черным картузом, кричал запыхавшийся кожевник.

Подбежав к обрыву, Домна успела заметить, как далеко уже под горой мелькнула фигура и исчезла за прибрежными постройками.

Между тем полицейские свистки все еще перекликались на Соборной горе. Но было уже поздно: парень успел скрыться из виду.

— Аннушка, видела, как он сиганул с угора прямо вниз? Ай да Пронька! Как ты думаешь, это он раскидал листовки?

— Сказала тоже… Разве Пронька так бегает?

Жандармы продолжали шнырять, подбирая тут и там листовки. Люди же, опасаясь попасть в полицию, быстро расходились.

— Ну и сорванец! — рассуждали в толпе. — Бегает, как олень, аж пятки сверкают!

— А что написано в листовках — знаешь?

— Не читал, что ли, сам-то?

— Да не учен я.

— Про войну написано: сколько народу побито, сколько денег переведено на прорву…

— Эх, война, будь она проклята!

2

Когда сестры покинули Соборную гору, Домна спросила у Анны:

— Ты подобрала хоть листок?

— Зачем он мне, коли не умею читать!

— А я взяла. В коты [4] под подстилку засунула. Придем домой, я тебе прочитаю, — пообещала Домна. Она полтора года училась в начальной школе и хотя с трудом, но читала.

Сестры поднялись по Покровской улице к пожарной каланче, пересекли Спасскую улицу, прошли еще несколько десятков шагов и остановились у двухэтажного каменного дома с большими, в рост человека, светлыми окнами. Здесь помещалась женская гимназия.

4

Коты — национальная летняя кожаная обувь.

— Вот бы где поучиться! — мечтательно проговорила Домна, любуясь гимназией, которая казалась ей сказочным дворцом.

— Ишь чего захотела! Когда будешь купеческой дочкой, может быть, и сюда попадешь, — съязвила Анна. — Пойдем дальше, а то глаза прилипнут… В городе раньше всех открывается лавка Есева, к нему и заглянем. Хорошо бы купить матери в подарок ситцевый платок, а то у нее уже старенький. Знаешь что? Давай-ка разуемся. Ногам нашим ничего не будет, а обувку надо беречь. — Она села на край деревянных мостков и начала снимать коты.

Домна охотно присоединилась: босиком даже лучше.

Одеты они были в старенькие, поношенные, но Чисто выстиранные сарафаны. На Домне, кроме того, была коленкоровая кофточка с вышитыми рукавами и белый передник. За спиной темно-русая коса, к которой бы очень подошла яркая шелковая лента. Но ленты не было, и пришлось вплести узенькую тесемочку. Незатейливый туалет девушек дополняли пестрые шерстяные чулки домашней вязки.

Разувшись, девушки закинули коты с чулками за спину, босиком пересекли грязную Троицкую улицу, сполоснули ноги в лужице и, свернув к нужной им лавчонке, несмело открыли входную дверь. Над их головами весело протенькал колокольчик.