Когда не горят костры

– И после этого выживают?

– Ты сам видел. Я не знаю, как они живут, не могу понять. Мать описывала, как она видит мир, вернее – как больше не видит его. Плоская бесцветная картинка там, где раньше были ширь и глубина. Пустота без запахов и вкусов. Покорность вместо эмоций. Ты думаешь, мы с братом были единственными детьми в семье? Нет, мы просто единственные выжили. Остальным даже имён не дали. Старейшина говорил: мы особенные. Кровь мира, надежда мира. Лив и Ливтрасир. Старейшина говорил: от нас пойдёт новый, свободный род, а теперь…

– И ты веришь ему?

Омела осеклась, замерла со слегка приоткрытым ртом, словно очнулась от гипноза и не могла понять, что вокруг происходит. Устало опустила веки, склонила голову:

– Верю – всё ещё.

Гарм промолчал. Медленно, не разгоняясь, вернулся на трассу, долго слушал, как монотонно шуршат шины по асфальту.

– Если это правда, и вы с братом действительно единственные свободные от воли богов, то зачем ты помогла ему подключиться к Биврёсту?

– Потому что это был его выбор. – Голос у Омелы стал бесцветным, как и она сама, словно все соки из неё выпустили. Голос мёртвой вёльвы, не иначе. – Его свобода – его ответственность. Только Ясеню было выбирать свой путь. Если б я осмелилась запретить, то слова старейшины о нашей свободе обернулись бы ложью. Потому я не запретила. И другим не сказала, чтоб не посмели вмешаться.

Она замолчала, в задумчивости водя пальцем по стеклу, словно рисуя цепочки рун. Снова съёжилась, поджав под себя ноги, став совсем маленькой и жалкой. Пробормотала едва слышно – скорее, своему отражению в стекле, чем Гарму. Он только из-за обострённого пёсьего слуха и уловил:

– Даже если б знала, как всё закончится, – не запретила б.

* * *

Когда Омела проснулась, они уже подъезжали к мегаполису – он зубчатым скальным массивом вырастал впереди, жуткой стеной чернел среди зыбкого серого рассвета. Башни вспарывали низкие плотные облака и терялись за ними.

– Я никогда не видела, как встаёт солнце.

Гарм коротко оглянулся через плечо и снова уставился на пустынную дорогу.

– Я тоже. И само солнце видел только сквозь хмарь. Тусклый белый шар. Может, и нет его уже там, а вместо – спутник с мощными лампами.

– Нет, – тихо, с непонятной убежденностью отозвалась Омела, – нет. Солнце ещё есть. Скёлль еще не нагнал Соль, ещё нет. Я так надеюсь, что успею увидеть рассвет до того, как Скёлль проглотит её.

Гарм нервно усмехнулся. Ему каждый раз становилось не по себе, когда девчонка говорила о богах. Каждое слово её звучало чуждо и дико, как кощунство, как суеверие. Может, всё дело в её непонятной убеждённости. Может, в том, что Гарм уже не мог относиться к ней непредвзято, после того как увидел, в какой секте, под чьей рукой она росла.

А может, в том, что Гарм знал богов иными – огромными, необъятными разумами внутри виртуальной сферы, всемогущими лишь в её пределах. Силы, в равной степени удерживающие виртуальный мир, сколь и порождённые им. Искусственные интеллекты, программы, подчинившие себе людей. Но земля оставалась землей, а не Ёрд, солнце оставалось солнцем, а не Соль. В мире Гарма в богах было больше технологии, чем магии, и древнее, хтоническое мышление Омелы вызывало когнитивный диссонанс.

– Успеешь. Вряд ли трёхлетняя зима наступит на нашем веку. Жарковато для неё, – голос звучал ровно, девчонка не должна уловить фальшь. Гарм так и не смог понять, зачем поддерживает этот диалог, подыгрывает Омеле, словно действительно верит ей.

С неприятным холодком в желудке, он осознал – да, верит. После встречи с Локи проще поверить в первобытную хтонь, чем в холодное торжество прогресса.

– Ей и не нужно наступать. – Голос Омелы звучал всё так же безмятежно, словно она рассказывала о приятном сне, а не о сумерках богов. – В море столько мусора, что можно по нему идти. Да и вряд ли теперь Нагльфару нужна толща льда.

Гарм промолчал, только сильнее вцепился в руль, когда по телу прошла легкая судорога, как эхо далекого смеха Хель. Не стоит говорить девчонке, что она права.

Когда они въехали в Тронхейм, вокруг потемнело, словно снова спустились сумерки. Среди теснящихся высоток даже самый широкий проспект казался узкой улочкой, затянутой мутной мглой, и Гарму пришлось сбавить скорость и снова включить фары. Машин прибавилось. Их узкие, изящные силуэты скользили мимо старого внедорожника, который казался жутко громоздким и неповоротливым рядом с ними.

– Ты знаешь, куда мы едем?

Гарм кивнул, не отрывая взгляда от дороги.

– Не только ты умеешь заключать сделки, омела колец. Один бог одалживал мои глаза – и теперь должен мне. Если кто и проведёт тебя в Сердце Асгарда, то только он.

– Сердце Асгарда? Я слышала о нём, но… почему ты думаешь, что нам… мне нужно именно оно?

Гарм выдохнул, сморгнул, и перед глазами снова разбежались энергоканалы виртуальной реальности, а контуры зданий дрогнули и раздвоились.

– Потому что каждое здание, каждый камень в Тронхейме существует в двух мирах. Кроме одной башни. Вернее – её верхних этажей. Их всё равно с земли не увидишь, они выше хмари, они там, где видно солнце. В виртуальной сфере их просто не существует, а значит, и власти асов там нет. Никому из людей не дозволено туда подниматься.

– Ты уверен, что эти этажи вообще существуют? Что это не городская легенда? – недоверчиво усмехнулась Омела, неловко приглаживая встрёпанные волосы.

– Нет. Но придётся рискнуть.

Ближе к центру города скорость пришлось сбавить. Мало кто ходил по улицам настоящего города – бедняки предпочитали районы попроще, рабочие сновали под землей, обслуживая паутину проводов и серверов, из которых вырастал другой город – тонкий, изящный, с башнями-иглами, садами и мостами-радугами. Город, выстроенный бесчувственными алгоритмами из энергии и информации. И на его улицах прохожих было гораздо больше.

Гарм смотрел на них – довольных, спокойных, ступивших в радужный мир Биврёста – и одной ногой в Хельхейм. Он зачем-то притормаживал, когда аватар выскакивал на дорогу совсем рядом с автомобилем, словно Гарм мог задавить его. Пару раз сквозь внедорожник пронеслись серебристые рыбки виртуальных автомобилей, и Гарм вздрагивал, словно от лёгкого удара статического электричества. Омела ничего не замечала.

Башня выплыла из-за поворота, одинаково тонкая и изящная в обоих мирах. Спираль из тёмного матового стекла почти не отражала свет и взрезала плотную пелену хмари подобно ножу.

– Это она? Жуткое место. И красивое.

– Да, – согласился Гарм, паркуя внедорожник. – Жуткое. Особенно когда вспомнишь, что здесь было раньше. Мои родители коллекционировали открытки, старые, ещё чёрно-белые. И Тронхейм там был другой. Много деревьев, маленькие, словно игрушечные, дома… Вместо башни стоял собор. Тёмный, с огромной розой витража и узкими стрельчатыми окнами. Я всё детство мечтал побывать в нём, а потом узнал, что и в виртуальной сфере от него ничего не осталось.

Омела подошла к ступеням, задрала голову, но быстро отшатнулась и зажмурилась, став ещё белее, чем была.