Когда не горят костры

Уж лучше она будет думать, что всё с ним хорошо – насколько это может быть хорошо в его состоянии.

Под ногами хлюпало, тяжёлый затхлый воздух словно сопротивлялся дыханию, к тому же Холли постоянно чудилось в терпком удушливом запахе привкус чего-то сладковатого и гнилостного. Тёплая непроглядная темнота не спешила развеиваться. При очередном шаге Холли поскользнулась на влажной грязи, каблук поехал в сторону и вперёд, и она упала бы, если б жесткие руки не схватили её поперёк живота и не дёрнули назад.

– Я б сказал, смотри под ноги, но тут ни зги не видно, – проворчал над ухом Дик.

Холли прикусила щёку, сдерживая изумлённый вскрик. И хорошо, что вокруг тьма такая, что хоть глаза выколи – Дик не увидит, как залились краской стыда щёки, не поймёт, что Холли, которая совсем недавно обещала выручить его, уже позабыла о самом его существовании за мыслями о брате.

Свод становился всё ниже и ниже, идти приходилось, согнувшись в три погибели, и всё равно Холли ощущала, как что-то липкое и мерзкое касается волос, как за ворот падают тёплые капли и стекают по позвоночнику. И лучше думать, что это всего лишь капли.

Темнота становилась прозрачней, распадаясь на оттенки серого, на неровные пятна и полосы. Тишина загустела, слизнув даже звуки шагов, и Холли подумала, что оглохла.

– Откуда ты смог узнать о своей сделке, Дик?

– Узнать? – Он фыркнул за спиной, и короткий звук множественным эхом обрушился со всех сторон. – Ты думаешь, я что-то разнюхивал, кого-то расспрашивал? Нет! Мой папаша оказался достаточным дураком, чтоб торговаться с тилвит тег, и первостатейной сволочью, чтоб завести детей, зная, что первенца заберут! Я б на его месте член узлом завязал, а не детей плодил!

Холли слабо улыбнулась, хоть по спине мурашки бежали от ненависти, звеневшей в голосе Дика.

– А что он попросил у фейри?

– Как самый настоящий имбецил – денег.

– Они обернулись сухими листьями?

Дик расхохотался:

– Если б! Тогда и вместо меня он был бы вправе подсунуть Мари Луид манекен! Нет, он просто прокутил их. Говорю же, имбецил. А потом вместе с матушкой наплодил кучу детей – меня на откуп, остальных, как он выразился, для утешения. На деле, чтоб хотя б в чужих глазах себя хорошим отцом почувствовать! Вот уж лучше меня б сразу забрали!

– О чём ты?

– Об условии, которое папаша выторговал у тилвит тег. Они заберут первенца только после того, как последняя монета из горшка будет потрачена. Ты не представляешь, какой простор для хитрости и уверток это открывало! Например, можно было б вообще ни монеты не тратить и жить с процентов. Но нет, папаше золото руки жгло. И если б матушка не припрятала монетку, за мной пришли б раньше, ещё когда я не понимал, что мои родители – твари хуже, чем тилвит тег.

Он тяжело сглотнул и тихо добавил осипшим от злости голосом.

– А потом им не хватило денег на подарок любимому наследничку, и папаша весь дом вверх ногами перевернул, но отыскал монету и потратил её. Чувство было – словно тебя ещё раз продали, но на этот раз за айфон твоему младшему брату.

Холли сдавленно вздохнула. Может, и к лучшему, что она не знает, в уплату чего забрали её саму? Смогла бы она жить день за днём рядом с теми, кто променял её на какой-нибудь пустяк?

– Но он же пытался защитить тебя…

– Только делал вид! – резко отрезал Дик. – Есть один только способ не пустить Мари Луид в дом, и ты сама его знаешь. Крики и угрозы к ним не относятся. Он просто хотел, чтоб мои братья и сёстры, такие же глупые, как и он сам, запомнили его поверженным героем, а не мелочным работорговцем!

Холли не выдержала, обернулась и обняла Дика – ибо слов утешения для него не было. Да и чем утешить этого озлобленного волчонка, которого семья предала ещё до рождения? Дик несколько раз дёрнулся, пытаясь вырваться, проворчал под нос несколько ругательств и замер. Он сдавленно и прерывисто дышал у Холли над ухом, она чувствовала, как дёргается его грудная клетка – сплошные кости и острые углы, даже сквозь одежду жёстко.

– Он сам рассказал. Даже врать не стал. Или хотя б молчать. – Дик говорил тихо, рублеными фразами на выдохе, сдерживая рыдания. – Оправдывался, почему не любит. Не пытается любить. Давно я думал – я приёмный. Но я хуже. Проданный.

«Как и я, – мысленно добавила Холли. – Как и я». Кто заключил ту злополучную сделку? Что попросил у этих кошмарных подземных созданий? Мать, после развода уехавшая в Америку, старательно выстроившая новую, спокойную, правильную жизнь? Отец, который медленно спивался год за годом, блуждал по Уэльсу, но нигде не нашёл покоя? Который однажды вернулся в свой дом, только чтобы повеситься на чердаке?

Хоть кому-нибудь принесли счастье дары тилвит тег?

В отдалении снова начал нарастать звон, и Дик дёрнулся, высвобождаясь из объятий.

– Валим, – он обогнул Холли и, схватив её за руку, потянул вперёд. – Кажется, нас ищут.

Свод стал выше, а воздух холоднее и чище. Тихо плескало о камни чёрное подземное озеро, и идти стало труднее – ноги скользили, один неосторожный шаг – и уйдёшь под воду. Мигнули и расцвели звёздочками над головой колючие синие искры – то ли подземные растения, то ли камни, то ли магия. Они отражались в неспокойной тёмной воде, и Холли не могла отделаться от ощущения, что это озеро следит за ними тысячей синих глаз.

Дик, казавшийся неутомимым, со стоном опустился на камни.

– Не могу больше, – прохрипел он и потянулся к воде. – Пить.

Холли едва успела перехватить его руки.

– Если ты во всём прав, – затараторила она, пока Дик не вырвался, – если это настоящие фейри вокруг и мы у них под холмом, то нам нельзя здесь ничего есть и пить! Мы же тогда не вернёмся!

Дик взглянул на неё исподлобья, Холли только и уловила что диковатый блеск в глазах.

– Даже не знаю, что милее: то, что ты веришь в сказки, или в то, что мы отсюда выберемся.

Холли выдержала его взгляд и твёрдо сказала, не отпуская его ладони:

– Мы попытаемся.

– Попытаемся… ага, как же. Я сейчас думать ни о чём не могу, кроме как упасть лицом в эту лужу. И могу поспорить, стоит мне напиться, как тут же захочу есть… жрать, словно меня голодом морили. Сама-то разве не чувствуешь?

Во рту было сухо после выпивки, но желудок спазмами отзывался на любую мысль о еде и воде, и царапины на шее снова начали пульсировать болью. Холли коснулась их, и пальцы окрасились чёрным.