Когда она влюбляется

При упоминании о моем женихе у меня сжалось горло.

Рафаэле стал новым доном в Нью-Йорке, когда его отец умер от рака в прошлом году. Папа ликовал. Он пытался свести меня с Рафаэле еще до болезни патриарха Мессеро, а теперь брак окажется еще более выгодным, поскольку я выйду замуж за дона.

Я не думала, что Рафаэле заинтересуется мной, судя по тому, как мало мы общались лично, но Папа каким-то образом все устроил.

И он дал мне понять одну вещь.

Это союз, в котором Гарцоло очень нуждаются.

— Ты видела, что происходит, когда мы вступаем в войну с другим кланом. Может, мы и победили Риччи, но заплатили за эту победу высокую цену.

Погибли три двоюродных брата, два дяди и полдюжины солдат.

Я присутствовала на всех похоронах. Держала на руках плачущих матерей и жен. Я дарила подарки растерянным детям, некоторые из которых были так малы, что не могли понять, что случилось с их Папами и братьями.

— Наши враги знают, что мы ослабли. Ты - наша последняя надежда на восстановление позиций в город.

Я сжимаю руки на коленях. Моя семья в беде. И, по словам папы, их будущее находится в моих руках.

— Ты почти не знаешь Рафаэле, — говорю я Клео. По правде говоря, я тоже не знаю Рафаэле. Я на пальцах одной руки могу сосчитать, сколько раз я разговаривала со своим женихом.

Клео морщит нос. — Спасибо, не надо. Проломить череп об асфальт будет лучше, чем выйти замуж за этого черствого урода.

Холодный страх струится по моей спине. Клео никогда ничего не скрывает, но иногда мне хочется, чтобы она это сделала.

Проходит секунда, прежде чем Клео осознает, что она сказала, и она бросает на меня извиняющийся взгляд. — Извини.

— Все в порядке.

Это ложь.

Давно уже ничего не было в порядке. Но эта неделя должна была стать передышкой перед тем, как я должна буду встретиться с музыкой и спланировать свою свадьбу с человеком, который мне незнаком.

Незнакомцем, который в тринадцать лет стал убийцей.

Я перестаю ковыряться в кутикулах, когда случайно пускаю себе кровь.

Хватит.

Я пообещала себе, что не буду думать обо всем этом, пока мы на Ибице. В конце концов, мы здесь, чтобы праздновать. Одна неделя - две свадьбы.

Последняя свадьба недели - между Валентиной и Дамиано Де Росси, новым доном Казалези. За два дня до них женятся Мартина Де Росси, сестра Дамиано, и Джорджио "Наполетано" Джирарди, советник Дамиано.

Я не очень хорошо знаю Де Росси, но моя сестра говорит, что Дамиано - ее идеальная пара.

Я счастлива за нее. Правда.

Они действительно хотят пожениться.

Наверное, приятно делать то, что хочешь.

Клео открывает окно, впуская теплый влажный воздух внутрь лимузина, и делает глубокий вдох. — Чувствуешь, как пахнет? Это запах свободы.

— Закрой окно, — огрызается мама, проводя тонкими руками по волосам, чтобы они не пушились. В самолете она целый час готовилась к нашему торжественному приезду в дом Вале и Дамиано, и хотя она никогда бы не призналась, что нервничает, от нее исходит злое беспокойство.

Это первый раз, когда вся наша семья будет вместе с тех пор, как Валентина сбежала из Нью-Йорка. Я не виню свою сестру за то, что она так поступила - ее бывший муж был чудовищем, заставлявшим ее мучить людей. Она сделала то, что должна была сделать, чтобы выжить. Но пока она начинала новую жизнь на этой стороне света, мне приходилось наблюдать за тем, как наши друзья и родственники испытывают такие трудности, каких у них еще никогда не было.

Сейчас между нами существует разрыв. Это заметно по нашим телефонным разговорам. Всякий раз, когда я называю имена погибших членов семьи, Вэл зажимается и меняет тему разговора.

Я знаю, что ей больно, и она так справляется. Но в моей голове эти имена повторяются.

Карло. Энцо. Ренато. Бруно. Тито.

Клео выдыхает и нажимает на кнопку, чтобы свернуть окно.

— Нам нужно переговорить до приезда, — говорит мама, продолжая гладить ее по волосам. — Есть некоторые правила.

— А когда их не бывает? — бормочет Клео.

Папа откидывает плечи назад и бросает на нас с Клео серьезный взгляд. — Дамиано де Росси собирается жениться на твоей сестре и таким образом присоединиться к нашей семье, но, учитывая обстоятельства, при которых это произошло, это не означает, что мы сразу же будем доверять ему или его людям.

Обстоятельства заключались в том, что на этот раз Вэл выбрала себе мужа.

— Формально они уже женаты, — добавляет Клео.

Я поджимаю губы. Свадьба - тема щекотливая, ведь Папа и мама не были приглашены на него. Я была единственной, кому разрешили прийти. Когда я вернулась домой, мне не задали ни одного вопроса об этом. Наши родители решили сделать вид, что этого не было.

— Они поженились, когда я сказал, что они поженились, — кричит Папа. — Держи себя в руках. Не разговаривай с мужчинами без крайней необходимости. Не выходи за пределы участка. Ни в коем случае не задавай никаких вопросов о делах нашей семьи.

— Как будто мы много о нем знаем, — ворчит Клео.

— Ты знаешь больше, чем думаешь, — огрызается Папа. — Не болтай, Клео. Твои выходки достаточно утомительны, пока мы в Нью-Йорке, но здесь их не потерпят.

Моя сестра сужает глаза, бросая кинжалы на нашего отца. Они уже почти не разговаривают друг с другом. А если и разговаривают, то это обычно заканчивается бурным спором.

Папа разглаживает морщинистой рукой галстук.

— Самое главное, помни, что мы - Гарцоло. Наше имя что-то значит, даже когда мы находимся вдали от Нью-Йорка. Не давай никому повода относиться к нам с меньшим уважением, чем нам причитается.

Уважение.

За последний год я возненавидела это слово, потому что видела, на что готов пойти Папа, чтобы оно у него осталось. От своих капо, от своих союзников, от своих врагов.

Он боится, что однажды он войдет в комнату, и люди не будут склонять перед ним головы в знак почтения. Но он никогда не пытался заслужить уважение от нас, его семьи. Для него наше уважение - это данность. Он считает это само собой разумеющимся, полагая, что мы поклоняемся земле, по которой он ходит. Долгое время я так и считала, но только не после того, как он поступил в ситуации с Валентиной. Вместо того чтобы признать, что это была ошибка - отдать Валентину человеку, которого следовало поместить в больницу, - он обвинил в этом кого угодно, только не себя. Главной его заботой была его репутация.