Когда причиняют добро. Рассказы

— Так дела не делают!

Не ожидавшая такой реакции учительница уставилась на Ян широко раскрытыми глазами.

— Есть же правила! Если всё с такой лёгкостью переигрывать каждый раз, то далеко мы не уедем. В следующий раз, пожалуйста, заранее и конкретно договаривайтесь обо всём и со всеми.

Ян хотела казаться непоколебимым, волевым и твёрдым человеком. Создать такой образ перед учительницей музыки, перед председателем совета директоров, перед всем миром. Учительница музыки кивнула.

Ученица так и не приехала вплоть до окончания времени регистрации на посадку. Когда дозвонились до отца, выяснилось, что он думал, будто им надо в аэропорт Инчхон, и теперь на все вопросы лишь бранился в ответ.

— Если вы хотите, чтобы ваш ребёнок отправился в Японию, немедленно везите его к нам в аэропорт Кимпхо! — сказала Ян бесстрастным тоном и повесила трубку.

Все ученики были одеты в серые стёганые куртки, словно поверх обычной школьной формы надели ещё одну. Они стояли, столпившись около выхода на посадку, и громко переговаривались друг с другом. Некоторые парни уже начали толкаться и подзадоривать друг друга. Нервы Ян были напряжены до предела. Что, если они опоздают на свой рейс из-за одного-единственного ребёнка? Представлять самый худший сценарий развития событий, едва только что-то пошло не так, такая же привычка, как проецировать малейший промах на все аспекты жизни, сразу провозглашая себя полным неудачником. Они должны в назначенное время прибыть в аэропорт Ханэда, встретиться там с представителями школы, с которой у них завязались отношения, и сразу отправиться в Иокогаму, чтобы присутствовать на официальной церемонии и фуршете после неё. Если они пропустят свой рейс, то весь план, расписанный поминутно, полетит в тартарары. И всё это по вине учительницы музыки, которая безапелляционно руководила всем процессом вплоть до этого момента. Ян с трудом сдерживала злость.

— Вы все можете лететь сейчас, — неожиданно вмешался Чан и легко нашёл выход из ситуации. — Я дождусь опаздывающего ребёнка, и, если мы не успеем на этот рейс, прилетим следующим.

— А если не будет мест? — спросила Ян.

— Полетим бизнес-классом, — не задумываясь ответил Чан. — Не волнуйтесь. Скорее идите на посадку и летите спокойно.

И, улыбнувшись, добавил:

— Присматривайте за детьми.

Даже в здании аэропорта он не снял тёмные очки, поэтому Ян сейчас могла смотреть ему прямо в лицо чуть менее скованно. Чан был изящным в манерах и непринуждённым в общении. Он отличался от Пака. Он вообще не был похож на других мужчин. Уже сидя на борту самолёта и напряжённо ожидая опаздывающих, Ян с сожалением подумала, что ей, наверное, надо было поблагодарить Чана или извиниться перед ним. Но куда больше времени она провела, размышляя, что мог означать жест Чана, когда на прощание, стоя у выхода на посадку, он дважды мягко похлопал её по плечу.

Чан появился прямо перед самым закрытием дверей. Вместе с девочкой. Он уже успел поменять свои «Рэй-бэн» на очки в роговой оправе. Волосы школьницы были собраны в хвост, а по красным глазам можно было догадаться, что она плакала всю дорогу. Ян не любила людей в том возрасте, когда они уже не были малышами, но ещё не были взрослыми. Они бессовестно и нелепо всё преувеличивали. Чан усадил девочку и вместо того, чтобы сразу пройти в бизнес-класс, ненадолго задержался около Ян.

— Я же говорил вам, что не о чем волноваться.

Ян восприняла это однозначно, как желание покрасоваться. Она сильно смутилась. Самолёт набрал скорость и влетел в белые кучевые облака.

* * *

За все пять дней поездки Ян и Чан лишь дважды оказывались наедине. На второй день они поехали в музей современной литературы префектуры Канагава, и вопреки ожиданиям экскурсия в музее весьма затянулась. Экскурсовод решил один за другим показать все экспонаты, собранные в коллекции музея. Следуя за вереницей учащихся, Чан бегло осматривал чернильницы Нацумэ Сосэки и рукописи Ясунари Кавабаты. «Никогда не слышал ни об одном из них», — прошептал он чуть громче, чем следовало. Если бы это сделал другой мужчина, например её муж, Ян очень бы разозлилась. Но услышав слова Чана, она вдруг осознала, что всё это действительно несколько тягомотно и ещё секунду назад она сама пыталась подавить зевоту. Спустившись на несколько этажей, группа оказалась в тёмном хранилище.

— Вот комната для фумигации, — сказал переводчик. — Все предметы, переданные в дар, сразу после того, как их доставят в музей, необходимо поместить в специальные ящики и дезинфицировать методом фумигации в течение двух дней.

— Зачем? — спросил один из учеников.

— Потому что на предметах, которые до этого хранились в частых коллекциях в домашних условиях, заводятся всякие разные бактерии.

Кто-то из стоящих позади не услышал ответа и вполголоса уточнил, что говорит переводчик.

— Говорит, что грязное всё, — тут же послышался другой беспечный голос.

— Сейчас мы пройдём с вами в аудиторию и продолжим лекцию вместе с просмотром заранее подготовленных слайдов.

В полутьме помещения Чан слегка дотронулся до локтя стоявшей рядом Ян.

Они вдвоём вышли на улицу. После тёмного хранилища зимнее солнце казалось ослепительно ярким. Чан снял очки и поменял их на солнцезащитные «Рэй-бэн». Его движения были размеренными. Вдоль музея и дальше уходила длинная пешеходная дорожка. Пока они шли до смотровой площадки, откуда открывался вид на море, они не перекинулись и парой слов.

— Неудобно говорить это перед лицом педагога, но честно признаться: приехать в такое место и слушать лекции — так себе занятие, правда? — сказал Чан.

Ян улыбнулась:

— Обязательно учту в следующий раз. На самом деле я уже начала волноваться, как бы не заснуть там случайно, — Ян неожиданно для самой себя громко рассмеялась.

— Хорошо, что не холодно, — сказал он.

— Да, действительно, — ответила она.

— Какой же красивый город Иокогама, — сказал он. И хотя его замечание не требовало какого-то ответа, Ян снова с воодушевлением согласилась:

— Да, действительно.

— Это Токийский залив. Вот оно, море!

На смотровой площадке была установлена огромная подзорная труба. Чан опустил в щель монетку, и Ян придвинулась к окуляру. Синее море простиралось до самого горизонта далеко-далеко.

— Вечером очень красиво, но самые красивые виды открываются ночью.

— Да, и зимой, конечно, хорошо, но лучше всего здесь весной.

— Да, это точно.

И сказав это, оба почувствовали, будто находятся сейчас в чуть менее прекрасной Иокогаме, чем могли бы.

— Значит, после приближающегося зимнего вечера надо побывать здесь и весенней ночью!

Щёки Ян вспыхнули.

На третий день и до самого отъезда обратно домой Чан, сославшись на какие-то дела, уехал в Токио. У Ян всё валилось из рук от странного ощущения, будто этот незнакомый ей город вдруг опустел. Ей не давала покоя мысль о том, что, будь она единственным сопровождающим учителем в этой поездке, Чан как минимум не так поспешно бы покинул Иокогаму. В последний вечер, когда дети вернулись к принимающим семьям, чтобы поужинать вместе с ними, сопровождающий повёл учителей в бар недалеко от вокзала. Чан ждал их внутри. Если бы его не остановили, он заказал бы всё, что было в меню заведения. Чан несколько раз выразил свою искреннюю благодарность учителям. Сказал, что на них можно положиться. На столе бутылки быстро сменяли друг друга. Учительница музыки с лёгкостью осушила рюмку и рассыпалась в похвалах вкусному с небольшой горчинкой сакэ, который посоветовал Чан. Уже очень давно Ян жила, не имея представления о том, сколько может выпить, не захмелев. Последний раз, когда она выпила сверх меры и почувствовала, что пьяна, был двадцать пять лет назад в японском ресторане, расположенном в отеле Н. в районе Намдэмун, куда часто захаживал Пак и где она пила чистый рисовый сакэ.

В ту ночь Пак безостановочно плакал. Он всхлипывал, сморкался, снова всхлипывал — и так по кругу до утра. Он всегда в обществе своей юной возлюбленной был сентиментальным и щедро выражал свою любовь к ней, но впервые он настолько отчаянно вывалил все свои чувства напоказ. Ян следовало усомниться: не является ли их любовь тем же горячим сакэ, скрытым от глаз в керамическом графинчике. Они отпивали по рюмке сладковатого напитка, и в конце концов графин опустел. Нет такой бутылки, которая не опустошалась бы, если продолжать наливать и наливать из неё. Прежде чем из глаз его полились слёзы, Пак рассказал о заговоре против него. «Меня поймали на крючок». Он всё время повторял существительное «враги» и местоимение «они». Изредка он упоминал и их род занятий, называя «политиками». «Враги уже получили доказательства в своё распоряжение». «Они никогда не отпустят зверя, попавшегося в их ловушку». До этого она верила, что только время на их стороне. Она считала, что даже если они с Паком проиграют всем, то всё равно останутся в выигрыше у времени. «Похоже, мне не стоит участвовать в следующих выборах», — продолжал он трагично. «Сам-то я бы справился, но я переживаю за тебя. Я не знаю, какие у них доказательства, но если они прибегнут к шантажу, то и тебе придётся несладко». Недоумение и ужас поочерёдно охватывали Ян. И только поздно ночью до неё наконец дошло, что это было объявление о разрыве. А спустя ещё некоторое время она стала подозревать, что пролитые Паком слёзы нужны были лишь для того, чтобы он убедил самого себя в неизбежности этого разрыва.