Когда пробьет восемь склянок (пер.Исхаков В.Э. редакция 2024 г.)
Шрифт:
— Вы не ошиблись, — неохотно пробурчал он. — В ружье нет патронов.
— И за вами никто не стоит, как вчера…
— Не понимаю, о чем вы говорите… Кто вы? Чего хотите?
— Я хочу знать, почему вы устроили мне такой прием вчера. — Я спрятал пистолет. Он был слишком дружелюбным этот мистер Мак-Ичерн.
— Кто вы, сэр? — Он выглядел еще старше, чем вчера: старый, разбитый, уничтоженный.
— Я же сказал Калверт. Они велели вам отпугивать посетителей, не так ли мистер Мак-Ичерн? — Никакого ответа. — Я задал несколько вопросов вашему приятелю Арчи Мак-Дональду. Полицейскому сержанту в Торбее. Он сказал, что вы женаты. А я не видел миссис Мак-Ичерн.
Он чуть приподнялся в кресле. Старые воспаленные глаза блеснули. Потом снова опустился,
— Однажды ночью вы вышли в море на своей лодке, не так ли, мистер Мак-Ичерн? Вышли в море и увидели кое-что лишнее. Они схватили вас, притащили сюда, забрали миссис Мак-Ичерн и пообещали, что если вы произнесете хоть одно слово, то уже никогда больше не увидите своей жены. Я имею в виду — живой. Они велели вам оставаться здесь — на тот случай, если кто-нибудь забредет сюда, удивится вашему отсутствию и поднимет тревогу. А чтобы иметь уверенность в том, что вы не попытаетесь обратиться за помощью на материк — хотя я уверен, что вы не сумасшедший, чтобы решиться на это, — они испортили ваш двигатель, превратив его в кусок ржавого железа. Случайный посетитель подумает, что это просто результат аварии, а никак не умышленная порча.
— Да, они сделали это. — Он смотрел в огонь невидящими глазами, его голос упал до шепота, будто он думал вслух или тяжело переживал то, что произносит. — Они забрали ее и сломали мою лодку. А я медленно умираю здесь, потому что мою жизнь они тоже отняли. Если бы я имел, я отдал бы им миллион фунтов — лишь бы они вернули мою Мэри. Она на пять лет старше меня.
Он больше не защищался.
— Чем же вы здесь живете?
— Каждые две недели они привозят мне консервы. Немного. И еще сгущенное молоко. Чай у меня есть, и еще я ловлю мелкую рыбешку с берега. — Он опять уставился в огонь, сдвинув брови; он как-будто вдруг начал понимать, что я принес какие-то перемены в его жизнь. — Кто вы, сэр? Кто вы? Вы не один из них. И вы не полицейский, я нагляделся на них. Нет, вы совсем не такой…— Теперь в нем появились признаки жизни, жизнь возникла в его лице, в глазах. Он смотрел на меня целую минуту, и мне стало неловко под взглядом его выцветших глаз. И тут он сказал: — Я знаю, кто вы. Я знаю, кем вы должны быть. Вы человек правительства. Вы агент службы безопасности.
— Браво, старикан, я готов снять перед тобой шляпу. — Я стоял перед ним, затянутый в скафандр по самые уши, с ног до головы засекреченный, а он видел меня насквозь. А еще болтают о непроницаемых лицах стражей безопасности! Я припомнил, что бы ему сказал на моем месте дядюшка Артур: автоматическое лишение должности и тюремное заключение, если старик выболтает хоть слово. Но у Дональда Мак-Ичерна не было никакой работы, чтобы лишиться ее, а после жизни на Эйлен-Оран даже тюрьма строгого режима покажется отелем — из тех, что в путеводителях отмечены, как отели высшего класса; так что я в первый раз в жизни честно сказал:
— Я агент службы безопасности, мистер Мак-Ичерн. И я намерен вернуть вам вашу жену.
Он медленно покачал головой, затем сказал:
— Вы, должно быть, очень смелый человек, мистер Калверт, но вы не представляете, с какими ужасными людьми вам придется иметь дело.
— Если я когда-нибудь получу медаль, мистер Мак-Ичерн, то лишь в том случае, если меня с кем-нибудь спутают. Что же до остального, я очень даже хорошо представляю, против кого выступаю. Попробуйте поверить мне, мистер Мак-Ичерн. Этого будет достаточно. Вы ведь были на войне.
— Вы и это знаете? Вам сказали?
Я покачал головой:
— Никто мне не говорил. Это и так видно
— Благодарю вас, сэр. — Его спина вдруг стала очень прямой. — Я был солдатом двадцать два года. Я был сержантом 51-й горной дивизии.
— Вы были сержантом 51-й горной дивизии, повторил я. — Многие и не только шотландцы, мистер Мак-Ичерн, считают, что это в высшей степени героическое подразделение.
— Дональд Мак-Ичерн не станет с вами спорить, сэр. — В первый раз тень улыбки тронула его глаза. — Да, мы не бегали от опасности, не теряли надежды, не сдавались. —
Он неожиданно вскочил на ноги. — Боже мой, о чем я говорю? Я иду с вами, мистер Калверт!Я коснулся его плеча рукой:
— Спасибо вам, мистер Мак-Ичерн. Но не нужно. Вы уже достаточно сделали. Ваши дни борьбы уже миновали. Оставьте это нам.
Он молча посмотрел на меня, потом кивнул. Снова только намек на улыбку.
— Да, может, вы и правы… Я всегда хотел повстречать на жизненном пути человека вроде вас. И встретил. — Он устало опустился в кресло. Я двинулся к двери.
— Доброй ночи, мистер Мак-Ичерн. Она скоро будет свободна.
— Она скоро будет свободна, — повторил он. Он посмотрел на меня, глаза его увлажнились, а когда он заговорил, в голосе его слышалась та же робкая надежда, что была неписана на лице: — Вы знаете, я верю, что она вернется.
— Она вернется. Я приведу ее сюда сам, и это будет лучшее из всего, что я до сих пор делал. В пятницу утром, мистер Мак-Ичерн.
— В пятницу утром? Так скоро? Так скоро? — Он смотрел куда-то в бесконечность, в точку, удаленную на миллиард световых лет; казалось, он и не подозревал, что я стою в дверях. Он восторженно улыбался, его старые глаза горели. — Я не усну всю ночь, мистер Калверт. И следующую ночь тоже.
— Вы выспитесь в пятницу, — пообещал я. Но он уже не видел меня, по его серым небритым щекам бежали слезы. Я закрыл дверь и оставил его наедине со своими мечтами.
Глава восьмая. ЧЕТВЕРГ, 2.00. — 4.30.
Я, доплыв на "Файркресте" от Эйлин Орана до острова Крейгмор, теперь добирался к нему в плавь и настроение у меня было хуже не куда, как говорится, не до улыбок. Больше всего меня беспокоило смогут ли дядя Артур и Шарлотта Скурас справиться с яхтой, удержав ее более менее на одном месте, поскольку здесь волнение и ветер ощущались гораздо сильнее, чем у Эйлин-Орана, да и рифов здесь было побольше, и к тому же сгущался туман. Настроение не улучшало и то, что сильные волны постоянно швыряли меня на невидимые рифы. Количество синяков не поддавалось подсчету. И еще меня постоянно мучил вопрос, есть ли у меня хоть какой-то шанс выполнить свое опрометчивое обещание, данное Дональду Мак-Ичерну. Несомненно, можно было бы найти множество других, не менее веских причин моего плохого настроения, но, честно говоря, думать об этом не хотелось. Ночь подходила к концу, а мне нужно было так много еще сделать до рассвета. И плохое настроение следует гнать прочь.
Две рыбацкие лодки раскачивались на волнах в естественной бухте, огражденной рифами, как природным волноломом. Волны тяжело бились о рифы, поэтому меня не беспокоил плеск воды, стекающей со скафандра, когда я карабкался на первую лодку, гораздо больше я опасался проклятого яркого света фонаря, закрепленного на сарае, где топили жир. Он был достаточно ярок и направлен прямо на эти лодки. Меня могли заметить из любого дома. Этот фонарь служил маяком для моей оставленной на яхте команды.
Это было обычное рыболовное судно с дизельным двигателем, около пятнадцати метров длиной, способное, казалось, выдержать любой шторм. Все было в прекрасном состоянии и не было ничего подозрительного. Вторая лодка была точной копией первой. Мои надежды на благополучный исход моей операции стали возрастать. Правда, ничего другого я все равно выдумать не мог, вариант "Б" в плане отсутствовал.
Я доплыл до берега, спрятал свое водолазное снаряжение подальше от кромки прибоя и направился к сараю, стараясь держаться в тени. Лебедки, стальные столы и бочки, печи для вытапливания жира — вот и все, что я обнаружил в сарае. И еще там валялись останки акул и стоял самый ужасающий запах, какой встречался мне в жизни. Я торопливо вышел.
Первый коттедж не дал ничего. Я посветил фонариком в разбитые окна. Комнаты были пусты, казалось, сюда не ступала нога человека по меньшей мере полста лет. Второй коттедж был пуст, как и первый. Рыбаки жили в третьем, самом удаленном от сарая с его вонью. По мне, так я вообще жил бы на самом дальнем от него конце острова.