Когда пробьет восемь склянок (пер.Исхаков В.Э. редакция 2024 г.)

— Обаятельные друзья у вашего мужа, — пробормотал я. Она посмотрела на меня, с некоторым удивлением:

— Мистер Петерсон или мистер Калверт… Я еще слышала, как Лаворски называл вас Джонсон…

— Это недоразумение, — пояснил я. — Калверт. Филип Калверт.

— Филип, — произнесла она на французский манер, и это прозвучало очень мило. — Как вы говорите, что за тон? Неужели вы такой болван, что не понимаете, — вам угрожает смертельная опасность.

— Мистер Калверт, — кисло произнес дядюшка Артур, — вполне осознает опасность. Это его неудачная манера выражаться и только. — Дядюшке не понравилось ни то, что она, аристократка, назвала меня болваном, а то, что назвала меня, простолюдина, по имени. — Вы очень смелая женщина, Шарлотта.

Дядюшка назвал ее по имени. Ну да. Обращаться друг к другу по именам это привилегия представителей голубой крови.

— Вы очень рисковали, Шарлотта, когда подслушивали. Вас могли схватить.

— Меня схватили, сэр Артур. — Улыбка тронула ее губы, но не коснулась глаз. — Это вторая причина, по которой я оказалась здесь. Даже не зная о грозящей вам опасности, я все равно бы сбежала. Меня поймал мой муж. Он запер меня в каюте. — Она встала, ее сотрясала дрожь. Повернувшись спиной, она подняла намокшую темную блузку. Поперек спины шли три длинные сине-багровые полосы — следы от ударов плетью. Дядюшка Артур замер, затаив дыхание. Я пересек салон и стал рассматривать ее спину. Следы были примерно в два сантиметра шириной и наполовину опоясывали тело. Я легко коснулся одного из следов. Мякоть вздулась и опухла, след был свежий, самый натуральный из тех, что мне доводилось видеть. Она не двигалась. Я отступил, и она повернулась к нам лицом.

— Мило, не правда ли? Но ощущение не из приятных. — Она улыбнулась все той же улыбкой. — Я могу показать кое-что похуже.

— Нет, нет, нет, — торопливо сказал дядюшка Артур. — В этом нет никакой необходимости. — Он помолчал немного, затем выдавил из себя: — Дорогая Шарлотта, в какой же опасности вы оказались. Это жестокость, дьявольская жестокость. Чудовище, которое, возможно, находилось под действием наркотиков. Никогда бы этому не поверил! — Лицо у него стало красно-кирпичного цвета, голос был такой, словно Квинн держал его за горло. Он задыхался. — Никто бы в это не поверил!

— Кроме прежней леди Скурос, — спокойно сказала она. Теперь я понимаю, почему она то и дело попадала в психбольницы, пока не умерла. Я не хочу последовать за ней. Я сделана из более крепкого материала, чем Анна Скурос. Поэтому я собралась и убежала. — Она показала на полиэтиленовую сумку с одеждой, привязанную к поясу: — Как Дик Виттингтон [5] , не правда ли?

— Они будут здесь задолго до полуночи, если обнаружат, что вы сбежали, — заметил я.

— Они обнаружат это только утром. Я часто запираю изнутри дверь каюты на ночь. Сегодня вечером я заперла ее.

5

Дик Виттингтон — герой английской народной сказки.

— Да, это хорошо, — сказал я. — А вот то, что на вас мокрая одежда — плохо. Это может кончиться воспалением легких. В моей каюте вы найдете полотенце. А после мы вас устроим в отеле "Колумбия".

— Я надеялась на большее… — Плечи ее опустились еще ниже, если только это было возможно; выражение отчаяния и крушения всех надежд было непередаваемо. — Вы оставите меня в таком месте, где они сразу найдут меня. Для меня нет безопасного места в Торбее. Они схватят меня и вернут назад, а мой муж запрет меня в каюте. Моя единственная надежда — бежать. Пожалуйста! Разве мы не можем бежать вместе?

— Нет.

— Вы из тех, что не любят уклончивых ответов, так, что ли?

Этот ее удрученный, униженный вид, но я перестал бы себя уважать, если бы он заставил изменить решение, которое я считал правильным.

Она повернулась к дядюшке Артуру, взяла его руки в свои и сказала тихо:

— Сэр Артур! Я взываю к вам, как к английскому джентльмену. Можно мне остаться? Пожалуйста!

Несомненно за этим подразумевалось, стоит ли считаться с этим Калвертом, этим крестьянином, рожденным за границей.

Дядюшка Артур покосился на меня, колеблясь, заглянул в большие карие глаза Шарлотты Скурос и пропал.

— Конечно, вы можете остаться, моя дорогая Шарлотта. — Он отвесил чопорный старомодный поклон который, должен признать, очень хорошо сочетался с моноклем. — К вашим услугам, дорогая леди.

— Благодарю вас, сэр Артур. — Она улыбнулась мне, но не с триумфом или удовлетворением, а несколько заискивающе и дружелюбно. — Хорошо бы, Филип, чтобы мы пришли к единому мнению. Что вы на это скажете?

— Если сэру Артуру угодно подвергать вас опасности, по сравнению с которой то, что ожидало бы вас в Торбее, просто ничто — это дело сэра Артура. Что же до всего остального, то здесь моего согласия не требуется. Я подчиненный и обязан выполнять приказы.

— Вы снисходительны до предела, — ядовито сказал дядюшка Артур.

— Виноват, сэр. Я не должен подвергать сомнению ваши суждения, Я очень рад видеть леди. Но думаю, ей лучше находиться внизу, пока мы будем стоять у пирса, сэр.

— Разумная предосторожность, — мягко сказал дядюшка Артур. Ему приятна была моя покорность, мое признание исконных прав аристократии.

— Это будет недолго. — Я улыбнулся Шарлотте Скурос. — Мы покинем Торбей в течение часа.

— Не могу взять в толк, за что вы его взяли?

Я перевел взгляд с сержанта Мак-Дональда на человека с лицом, разбитым в кровь, и вновь на Мак-Дональда.

— Вторжение и нападение. Физическое насилие и сопротивление. Незаконное ношение опасного оружия с намерением совершить убийство. Чего же вы еще хотите?

— Ну ладно. Не так все просто, как кажется. — Сержант Мак-Дональд развел руками. — Он не вторгался и не нападал, мистер Петерсон. Он только ошвартовался. Закон не против, этого. Физическое насилие и сопротивление? Но он сам выглядит так, словно он жертва, а не преступник. И какое же у него было оружие, мистер Петерсон?

— Я не знаю. Он, должно быть, выбросил его за борт.

— Понятно. Выбросил за борт, говорите? Итак, мы не имеем никаких реальных доказательств преступных намерений.

Я начал немного уставать от сержанта Мак-Дональда. Он быстро сговорился с мнимыми таможенниками, но со мной был исключительно сух.

— Вы хотите сказать, что это продукт моего больного воображения? Вы еще скажите, что я только что высадился на берег, напал на первого встречного, набил ему морду и приволок сюда, чтобы рассказать вам эту историю. Даже вы не настолько глупы, чтобы в это поверить.

Его коричневое лицо стало красным, костяшки пальцев побелели. Он сказал мягко:

— Будьте добры не говорить со мной в таком тоне.

— Если вы и дальше будете упираться, как дурак, то я и буду считать вас дураком. Вы что, не собираетесь посадить его?

— Но против него нет ничего, кроме ваших слов.

— Есть. У меня есть свидетель. Он сейчас внизу, на старом пирсе. Адмирал сэр Артур Эрнфорд Джейсон. Очень уважаемый государственный деятель.

— Но когда я был у вас на судне, с вами был мистер Ханслетт.