Когда растает снег (сборник)

Нет, его брата, Германа.

Костя.

Хочешь, Германом меня называй, хочешь Костей, мне всё одно. Лишь бы (обнимая Катю за талию) ты со мной была.

Катя и военный медленно удаляются к Кремлёвской набережной, проститутки с завистью смотрят им вслед.

Марта.

И почему это новеньким всегда везёт?

2-я проститутка.

Неопытная потому что. Некоторым это нравится. Она не то, что ты, прожжённая леди!

Марта.

Ха! Кто бы говорил!

Дома у Кости.

Катя и Костя, оба пьяные, вваливаются в прихожую. Не включая свет, он прижимает её к стене, стаскивает платье, целует шею, грудь. Катя смеётся, запрокинув голову. Вместе они, не переставая смеяться, на ощупь добираются до постели и падают друг на друга. Она расстёгивает на нём рубаху, торопливо целует его, обнимает.

Мчащийся по полям поезд. Купе вагона.

Возле окна в холщовой рубахе и штанах сидит Герман. Рядом с ним котомка с вещами. В руках у Германа фотокарточка: они с Катей в парке возле здания ЗАГСа.

Герман (задумчиво).

Катя, Катя, Катерина… где же ты теперь?

Дома у Кости.

Катя лежит на постели, сверху Костя. Она обнимает руками его обнажённую спину, кровать под ними скрипит. Крупный план – лицо Кати, на щеках лихорадочный румянец, глаза широко раскрыты.

Там же. Час спустя.

Костя одевается, поспешно застёгивает ремень на брюках. Катя лежит в постели, схватив зубами край подушки, чтобы не разрыдаться.

Комната Глухарихи. Ночь.

Катя заходит, подбегает к кровати – Зоськи нет.

Катя (испуганно).

Бабушка! Бабушка!

Глухариха (за ширмой).

Кого это черти принесли? (Выходя ей навстречу.) Ты чё ли, Лидка?

Катя.

А где ребёнок, бабушка?

Глухариха.

Робёнок-то? Да где ж ему быть? Со мной спит, успокоилась маненько. Как ты пришла, она меня под бок, мол, идёт хто-то, баба, ну я и вышла к тебе.

Катя заглядывает в комнатку за ширмой, где на диване, свернувшись калачиком, дремлет Зоська. Катя садится рядом, прижимает к груди её голову, укачивает.

Катя.

Баю-баюшки баю…

Зоська (улыбается сквозь сон).

Мама, мамочка, побудь со мной.

Катя.

Я с тобой. Спи спокойно, Зосенька. (Бережно укладывает ребёнка, выходит из-за ширмы; Глухарихе.) Есть тут у вас вода? Пить хочется не могу. (Делает несколько шагов и теряет сознание.)

Глухариха (суетясь возле Кати).

Ох, батюшки! Чё делать-то! Чё делать?! (Хватает со стола чайник, заглядывает под крышку, он пустой.) Счас, счас, милая! (Спешит на кухню за водой.)

Там же. Утро.

Катя лежит на кровати. На лбу у неё повязка со льдом. Катя открывает глаза, над ней склонённое лицо Лидии.

Катя (с тревогой).

Где Зоська? Как она?

Лидия.

Не переживай, Кать, поправляется твоя Зоська. С ней бабка сейчас сидит, сказками забавляет. Ты мне лучше вот что скажи: кто тебя просил вмешиваться, собой жертвовать? Благодетельница нашлась! (Чуть смягчившись.) Ты как себя чувствуешь? Ночью у тебя жар был, билась как припадочная, кричала в бреду, думали, помрёшь.

Катя.

Мне уже лучше, это наверно с непривычки со мной такое случилось. Пять лет отсидела, а, видать, не привыкла ещё, что жизнь она больно бьёт. (Вдруг начинает смеяться.)

Лидия (с тревогой смотря на неё).

Что с тобой, Кать? Ты часом не того… (Собирается потрогать лоб Кати, но та отводит её руку.)

Катя (резко обрывает смех, жёстко).

Не того, не бойся. Тюрягу выдержала, выдержу и это. Мне знаешь, что смешно? Я ведь ещё учительницей хотела работать, детей чему-то учить! Меня бы сначала кто-нибудь наставил как жить, поучил бы уму-разуму! Ну, чему я могу их научить? Как на зоне срок мотать? А может быть, как для того, чтобы заработать, собой торговать? (Задумчиво, говорит как бы про себя.) Мне совсем ещё молоденький попался, на Германа моего страшно похожий. Лейтенантик. Без ноги. Мы с ним зашли выпить и Костя рассказал, что ногу ему оторвало, когда он танк вражеский подрывал. Тогда я подумала, что если вот на таком же задании погиб мой любимый? И так мне вдруг жалко стало этого лейтенантика, так приголубить его захотелось, что я уже не за деньги, а так его любила.

Лидия.

Не пойму я тебя никак. Блажная ты какая-то, Катька! Спасибо, хоть деньги с него взять не постеснялась. Между прочим, тебе тут из школы звонили, мол что же Вы, товарищ, работу прогуливаете! Не хорошо. Ну, я послала их куда подальше…

Катя.

Меня же теперь с работы выгонят! Я сейчас… (Хочет подняться.)

Лидия.

Лежи уже! Какая тебе школа, температура ещё не спала.

Катя.

Да если меня выгонят, я нигде в другом месте работу не найду!

Лидия.

Ничего, проживём как-нибудь. А только я тебя в таком состоянии никуда не пущу! Ты меня знаешь.

Квартира Стоцких. На кухне.

Софья Андреевна, ещё больше постаревшая и располневшая, и жена Германа Наталья– барышня лет тридцати с золотисто-рыжими волосами и веснушками на широком белом лице – пьют чай.

Софья Андреевна.

Какими судьбами к нам, Наталья?

Наталья.

Что Вы душу-то травите, Софья Андреевна! Я ведь уже говорила Вам, как всё вышло, зачем вспоминать?

Софья Андреевна.

Выходит, ограбил он тебя, окаянный, так я понимаю?

Наталья.

Вроде того.

Софья Андреевна.

Выходит, без квартиры тебя оставил и без средств?

Наталья.

Хватит уже!

Софья Андреевна.

Ты на кого кричишь, Наталья?! Забыла, где находишься?! Это, слава Богу, мой дом и распоряжаюсь здесь я. Ох, Господи! (Хватается за сердце.) Валидол, валидол неси, Наталья, дурно мне!