Когда у меня будет вечность

Глава 5

Я никогда не видел, чтобы у человека было в глазах столько радости, как тогда, когда подарил Любови билет на "Жизель". Нет, я знал, конечно, что она больна балетом, как та Балерина, но не думал, что болезнь моей коллеги зашла так далеко.

В общем-то я не выбирал, на какой балет пойти, по той простой причине, что балетные труппы в наш город вообще приезжают редко, и "Жизель" как раз совпала с моим желанием увидеть вживую балет.

Такое простое объяснение, почему мы с Любовью пошли на балет.

Вы даже представить себе не можете, до чего удивительно хороша эта женщина...

Нет более прекрасного искусства, чем балет, и кто со мной не согласен, я готов спорить и доказать в конце-концов обратное. Балет - больше, чем танец. Поэзия тела, вызов гравитации.

Только птицы и такие вот хрупкие создания в пуантах и способны вопреки земному притяжению пусть на каких-то несколько мгновений, но все же стать подобным пернатым.

Свобода. Свежий воздух. Дышится легко. Эх, беспечная юность!

Прелестная Жизель порхает среди цветов и деревьев.

Крестьянская изба, и пахнет парным молоком. Бабочка садится на ладонь. Идиллия, словом.

Но там, где идиллия, всегда есть кто-то, кто готов ее нарушить. Вот он собственной персоной лесничий Ганс. Конечно, у него есть оправдание, он любит Жизель, точнее, хочет, чтобы она была с ним, а не с этим типом - любому сразу понятно с первого взгляда - никакой не простой крестьянин. Иная неместная стать и взгляд опять же свысока, но разве докажешь Жизели?

Любовь не слепа, а глупа, не хочет замечать очевидного, верит в сказки, понимая умом их абсурдность. Но сердце... сердце любит абсурд.

Крестьянин со статью дворянина - почему бы и нет? Разве не о таком она, Жизель, мечтала, чтоб не похож был на их местных гансов. Нет бы задаться вопросом, откуда вообще сей тип с дворянской статью взялся в деревне.

Не такова пизанская любовь.

Но Ганс... Ганс намерен докопаться до истины, не думая о том, хочет ли Жизель ее знать, и в этом его преступление.

Истина Жизели не нужна. Что ей до шпаги с гербом, не известно у кого украденной Гансом?

Время от времени я переводил взгляд с лесной поляны, в смысле, со сцены, на Любовь.

Вот где все чувства, целая палитра, берись за кисть и рисуй.

Эх, женщины! Любовь, конечно, была на стороне глупышки Жизели, порхала ресницами, на которых уже дрожали слезинки, вслед за попрынуньей, которая на короткое время забыла о ненаглядном Альберте, увидев (эх, женщины!) роскошные платья и жемчуга.

После этого вы будете мне говорить, что женщины, дескать, не меркантильны, просто жизнь, инстинкт заботы о потомстве и бла, бла, бла...

Нет уж, если красавица-дикарка с благоговением касается края роскошных одежд и с трепетом принимает жемчужное ожерелье, то чего мы ждем от городских современных красоток?

Нет, одного только жемчужного ожерелья Жизели, конечно, недостаточно. Она хочет жемчуг и любовь. А вот и возлюбленный и его невеста, красавица-аристократка. Подаренный жемчуг летит ей в лицо. Не надо ни драгоценностей, ни фальшивой любви.

Тушь течет по ресницам Любови, не дерзаю предложить ей свой платок, а Жизель тем временем сходит с ума, для чего лично я повода не вижу.

Хорошо, пусть оказался подлецом и негодяем (не буду спорить с Любовью). Но вот он рядом, честный малый Ганс. Стопроцентный крестьянин, никакого обмана. По уши влюблен и никаких вторых невест-аристократок.

Так нет же, Ганс еще и виноват, что пытался открыть глаза на правду, которая чуть позже стала очевидной без него.

Жили бы долго и счастливо, рожали детишек и пили парное молоко. Но тогда не было бы второго действия.

В антракте Любовь не вставала с места, так и смотрела гипнотизирующим взглядом на занавес, как будто хотела его развести силой мысли.

Так смотрит ребенок на новогодний подарок, который можно будет открыть, но только после того, как будет съеден противный суп. И в роли противного супа в данный отрезок времени выступал никто иной, как я, ее спутник, с которым нужно было разговаривать о чем-то малосущественном во время антракта. Ах, тебе понравился балет? Конечно, понравился. А тебе? И мне.

И Любовь вела себя невежливо, даже бескультурно, уставившись на занавес, за которым скрывали то нее волшебство.

Я уже говорил, эта экзальтированность Любови, скорее, раздражает, чем умиляет, но поделать с этим ничего нельзя, поэтому я просто молча ожидал рядом с ней, когда вытребовав положенную порцию нетерпеливых аплодисментов, сотрудники театра подняли-таки занавес, за которым была теперь картина очень мрачная - ночь с луной и могила.

Я невольно взял за руку мою сентиментальную Любовь и, кажется, она даже не заметила этого. А Жизель, и умерев от несчастной любви, продолжала страдать и танцевать, теперь уже вместе с другими ушедшими до свадьбы в мир иной прекрасными невестами.

В чем так уж провинился перед ними тот несчастный малый Ганс, мне, если честно, совсем непонятно.

Еще более непонятно, почему именно ночью при луне он приходит с цветами на могилу безответно любимой.

Как бы то ни было, гнева необъективных вилисс ему не избежать, и лесничий падает бездыханным. И виллисам его ничуть не жаль.

Не понимаю, ведь это не он, а Альберт убил Жизель, почему же жестоко наказан именно Ганс?

Альберт же, как и положено преступнику, возвращается на место своего преступления на сельское кладбище, где виллисы ухандокали Ганса.

Тоже, конечно, с цветами в знак печали об утраченной любви. Где и с кем проводит эту ночь красавица в жемчугах, пока жених или уже супруг лазает с цветами среди могил, тоже, конечно, вопрос, но виллис он не особенно волнует.

Похоже, прекрасные загробные феминистки в белых платьях готовы мстить всем особям мужского пола без разбора (не в том, так в этом виноват).

Они уже закружили опрометчивого в своем роковом танце, но не такова Жизель.

Не заступившаяся за соседа Ганса, она убеждает виллис отпустить с миром виновника ее помешательства и гибели, и те, как вы уже знаете, соглашаются. Вот вам наглядный пример женской логики. Зал аплодирует стоя. На сцене торжествует Любовь.