Коко Шанель. Я сама — мода

Они бок о бок не спеша пересекли небольшую площадь и повернули в пустой переулок. Габриэль не имела ни малейшего понятия, куда они направляются. Но ее это мало заботило. Никакой определенной цели у нее не было, и она с удовольствием шла по городу с князем.

Упомянув большевиков, Дмитрий поддал носком ботинка кусочек мрамора, отвалившийся от стены, и камешек звонко поскакал по булыжной мостовой. Это был единственный звук, нарушивший тишину. Всегдашний городской шум словно отключили.

Некоторое время они шли молча. Габриэль радовалась, что не надо вести с Дмитрием глупую светскую беседу, как это принято во время прогулки с чужим человеком. Ей было приятно ощущать его близость, не чувствуя себя обязанной что-либо говорить. Она попыталась представить себе, что будет дальше. Неужели сословные барьеры, разделявшие их до войны, и в самом деле исчезли? Пригласит ли он ее в кафе? А если пригласит, то кто потребует счет? У нее был довольно богатый опыт общения с мужчинами, и до сих пор за нее обычно платили кавалеры. Располагает ли великий князь хоть какими-нибудь средствами? У большинства русских эмигрантов не было ничего. Дмитрий, как она слышала, служил в Лондоне торговым агентом фирмы, продающей шампанское. Позволит ли его жалованье добиваться благосклонности состоятельной, хотя и безродной женщины?

— Вы еще не рассказали мне, почему плачете при виде сирот, — прервал он ее мысли.

Его мягкий мелодичный голос не давал отзвука даже в узком гулком переулке.

Нет, она ни за что не скажет ему правду. Она еще никому не рассказывала об этом. Даже Бою. Даже Мисе. Габриэль стыдилась своего происхождения и того, как поступил с ней отец. Поэтому она придумала себе спасительную легенду, в которую уже сама почти поверила. Как и во множество других сказок, которыми украсила свою биографию. Она с самого детства цеплялась за эту ложь во спасение. Правда до сих пор казалась ей невыносимой. Слишком велик был позор.

— Мне больно видеть этих бедных детей, и я благодарна судьбе за то, что мне самой было намного легче, хотя я тоже рано потеряла родителей, — храбро заявила она. — После смерти моей матери отец уехал в Америку, где стал преуспевающим коммерсантом. Конечно, он не мог взять меня с собой. Перед отъездом он отвез меня к моим тетушкам. Больше я его никогда не видела.

Все ложь, кроме последнего предложения.

— Мы с вами оба сироты, — констатировал Дмитрий Павлович. — Это объединяет. Вы не находите?

Его пальцы как бы случайно коснулись внутренней стороны ее предплечья. По коже у Габриэль пробежал легкий морозец. Она отозвалась на это прикосновение, как забытая струна, которая рада, что о ней наконец вспомнили, и готова дарить новые, совершенные звуки. У нее даже немного закружилась голова. Но дело было не только в проснувшейся жажде мужских ласк — кузен последнего царя признал свою внутреннюю связь с внебрачной дочерью прачки и уличного торговца! К тому же он напоминал ей Боя.

Габриэль вертела в руках чужой носовой платок и не знала, чего ей больше хочется — смеяться или плакать.

Глава четвертая

— Он на восемь лет младше меня.

— Какое это имеет значение? — сонно откликнулась Мися. — Возраст — это всего лишь цифры.

— Он — великий князь.

— Ну и что?

— И он беден как церковная мышь.

— Зато у тебя денег хватит на двоих.

— Может, он еще станет царем.

— Ах, Коко! — простонала Мися. Зачерпнув горсть песка, она медленно сыпала его сквозь пальцы на свои голые ноги. — Представитель старой аристократии встречает современную деловую женщину. Это новый мир, та chere [12] .

12

Моя дорогая (фр.).

Она откинулась на спинку шезлонга, словно давая понять, что тема исчерпана. Габриэль надеялась найти у нее поддержку. Но Мися не разделяла сомнений подруги относительно возможного романа с великим князем Дмитрием Павловичем Романовым. А ей хотелось, чтобы она отговаривала ее от этой связи. Князь произвел на нее такое сильное впечатление, что у нее не было сил предотвратить то, что почти неизбежно должно было произойти. Вопрос заключался лишь в том, когда это произойдет. Но она не была готова к новому роману. Габриэль по-прежнему жила скорбью, и в объятиях другого мужчины, вероятно, вспоминала бы о Бое — и тем самым все разрушила бы. Это было бы несправедливо по отношению к Дмитрию, если бы она стала сравнивать его с Боем. И она боялась полюбить другого мужчину. Даже не так сильно, как Боя, а просто вообще испытывать привязанность к другому. Она боялась, что окажется неспособна на любовь. Однако тело требовало ласки и удовлетворения, а душа — внимания и восхищения. Дмитрий был очень привлекателен, образован, элегантен. Он был принцем. Причем не сказочным, а настоящим. Конечно же, он ей нравился.

Она воспользовалась этими минутами праздности на пляже, чтобы поделиться с Мисей своими чувствами и сомнениями. Хосе нужно было сделать несколько телефонных звонков, и он остался в отеле, предоставив им возможность поболтать с глазу на глаз. Они лежали рядом под пляжным зонтом на берегу, в ногах у них тихо плескались мелкие волны. Поблизости никого не было, и никто не мог помешать их беседе. До этого Габриэль дочитала «Шери» и почувствовала в душе какой-то странный осадок от романа. История зрелой, опытной женщины и ее юного любовника закончилась печально. Может, это дурное предзнаменование — то, что она читала именно этот роман, когда ей встретился Дмитрий?

Во всяком случае, разница в возрасте казалась ей главным аргументом против их связи. Но на Мисю он не подействовал.

— Он не Бой… — тихо произнесла Габриэль.

Рука, только что игравшая песком, крепко сжала ладонь Габриэль. Прилипшие к пальцам песчинки царапнули кожу. Мися ничего не ответила. «Да и что она может возразить? — подумала Габриэль. — Конечно, Дмитрий — не Бой».

— Я не готова к новой любви, — твердо сказала она.

Мися убрала руку.

— А кто говорит о любви? Тебе надо развлечься. Поэтому мы и приехали в Венецию. Если Дмитрий Павлович тебя обожает, совершенно неважно, что чувствуешь ты сама… Коко, твоим ранам пора наконец затянуться, — прибавила она мягко, почти ласково. — А он, похоже, и есть тот самый целительный бальзам, который тебе так необходим.

Да, именно целительный бальзам. Габриэль понимала, что Мися права. Но ей все это казалось предательством любви к Бою: тихо похоронить свою скорбь где-нибудь в дальнем уголке сердца, как Диана похоронила покойного мужа на Монмартре. Она ведь и так уже забыла о нем на несколько часов и чувствовала себя виноватой.

Они с Дмитрием бок о бок бродили по старым переулкам Дорсодуро и Сан-Поло, говорили, смотрели, удивлялись. Время от времени обращали внимание друг друга на какую-нибудь интересную деталь фасада или ограждения моста, на кошку, спящую на карнизе окна, на гондолу, плывущую по каналу. Они говорили о муках одиночества и горечи измен. У них оказалось много общего. И хотя жили они словно на разных планетах, чувства, испытанные ими, были очень похожи.

Мать Дмитрия, Александра Георгиевна, принцесса греческая и датская, умерла через несколько дней после его рождения. Отец, несмотря на запрет царя, женился на простой дворянке, с которой уже несколько лет состоял в любовной связи, и вынужден был покинуть родину и уехать в Париж. Дмитрий и Мария остались в России. Их взял на воспитание дядя, Сергей Александрович Романов, генерал-губернатор Москвы. Однако их относительно счастливая семейная жизнь продолжалась не долго. Сергей Александрович пал жертвой террористов, когда Дмитрию было тринадцать лет, и они с сестрой вновь лишились родного крова. На этот раз они оказались при дворе. Для него это стало ранним началом офицерской карьеры.