Кольцо с тайной надписью

Я киваю.

– Я все-таки оказалась права, – добавила я. – Попугай навел нас на след настоящего убийцы!

Но долго наслаждаться своим торжеством мне не пришлось, потому что в дверь просунулась головка Леночки, секретарши Тихомирова. Глаза у нее были в пол-лица от восхищения и возбуждения.

– Ребята, – громким шепотом сообщила она, – там привезли картину! Скорее, скорее, идите смотреть! Не каждый день видишь такое!

И мы покинули наш кабинет.

Глава 24. Леди появляется

Это была маленькая картина, размером приблизительно 60 на 40 сантиметров. На ней была изображена женщина, хрупкая, золотоволосая, с жемчугами в сложной прическе. Платье из красной парчи, тканной золотом, давало понять, что его обладательница принадлежала к высшей аристократии. Трудно объяснить это, но из картины словно исходил некий внутренний свет, и, только увидев ее, я поняла, отчего Столетов ни за что не хотел с ней расставаться. В левом углу красовалась надпись, сделанная очень аккуратными буковками: Titianus P.

– Это она? – отчего-то шепотом спросила я у стоящего рядом Морозова.

Он утвердительно кивнул головой.

– Красотища! – вздохнул кто-то из оперов, которые толпились в кабинете Тихомирова. Похоже, все наше отделение сбежалось взглянуть на картину.

Полковник меж тем прочистил горло.

– Тем не менее, Ласточкин, – сказал он, – кое-какие вопросы у меня остаются. К примеру…

– Модест Петрович, – доложила Леночка, просунувшись в дверь, – там телевизионщики приехали.

– Уже пронюхали? – ужаснулся Тихомиров. – Нет, я не могу с ними говорить!

– Модест Петрович!

– Нет, нет, и не уговаривайте меня! Вот вы все говорите – Тициан, Тициан. А что, если это никакой не Тициан вовсе, а подделка какая-нибудь? Хорошо же я буду тогда выглядеть!

И тут меня осенило.

– У моей мамы есть знакомый, крупный специалист по западноевропейскому искусству… Если хотите, я могу позвонить и попросить его приехать.

– Хорошая мысль, – сказал Морозов.

– И чрезвычайно своевременная, – одобрил Тихомиров, большим клетчатым платком утирая со лба пот. – Лиза, срочно зови его сюда!

Я взялась за сотовый.

– Мама, – сказала я, – тут такое дело…

– Что, твоего напарника все-таки прикончили? – с сарказмом осведомилась моя мать.

– Дело не в напарнике, мама, а… Мне нужно поговорить с Николаем Сергеевичем.

– Зачем? – подозрительно спросила моя матушка.

– Мне нужно, чтобы он приехал в нам в отделение.

– Хочешь сказать, что это он убил Александра Фортунатова?

– При чем тут Фортунатов? – Я начала сердиться, как всегда, когда общалась с моей матерью дольше двух минут.

– При том, что убийство такого известного человека не раскрыто до сих пор, и это хорошо показывает, чего стоит вся наша полиция. Я всегда говорила, что тебе надо было идти работать в банк…

– Мама!

– А еще лучше – выйти замуж за приличного человека и не работать вообще! – победно заключила она.

– Мама, мы вовсе не об этом сейчас говорим… Дай мне номер Николая Сергеевича, иначе начальство меня убьет!

Начальство, то есть Тихомиров и Морозов, при этих словах обменялось выразительными взглядами.

– Зачем тебе его номер, когда он сам стоит рядом со мной? – отозвалась моя восхитительная маман. – О чем ты собиралась с ним говорить?

– Понимаешь, – сказала я, – мы нашли Тициана.

– Кого-кого? – переспросила моя мать после паузы.

– Тициана. То есть мы думаем, что это Тициан, но мы не уверены. Нам нужно, чтобы кто-то взглянул на картину и определил, действительно ли это его работа или какая-нибудь подделка. Просто она попала к нам довольно странным образом.

На том конце провода воцарилось молчание, потом мать, обращаясь, очевидно, к тому, кто стоял с ней рядом, произнесла несколько слов. Через минуту трубкой завладел Николай Сергеевич.

– На картине есть подпись? – спросил он.

– Есть. «Тицианус П.» Я, правда, не понимаю, откуда взялось П, потому что его звали Тициано Вечеллио, если я правильно помню…

– Я сейчас к вам приеду. Куда ехать, кстати?

Я объяснила.

– Тогда до скорого, Лиза, – сказал Николай Сергеевич и повесил трубку.

– Он будет здесь? – спросил Тихомиров.

– Минут через сорок, я думаю, – объяснила я.

– Уф! – вздохнул полковник. – Прямо как гора с плеч.

– Модест Петрович, – жалобно напомнила Леночка, – а как же телевизионщики?

– Подождут, – отозвался полковник. – Картина принадлежала убитой Караваевой?

– Да, – сказал Ласточкин, – хотя покойная даже не подозревала о ее существовании.

– А кто наследует за убитой? Ее мать?

– Нет. По завещанию она оставила все Берестову, одному из…

– Дима! – рявкнул полковник. – Ну, что стоишь? Отрабатывай свое повышение! Раз уж ты нашел картину, тащи теперь сюда этого, наследничка. Объявим ему радостную новость. – Он покосился на безмятежную женщину на холсте и добавил: – Все-таки наше отделение не создано для таких вещей.

– Есть, Модест Петрович! – Дима Славянский козырнул и скрылся из глаз.

Морозов выразительно кашлянул.

– Насколько мне известно, – заметил он, обращаясь, очевидно, к лимонному дереву, – картину нашли Ласточкин с Синеоковой.

– А привез ее Славянский, – отпарировал полковник. – А нашей сладкой парочке урок на будущее: нечего зевать и сваливать свои дела на посторонних.

Мы с Ласточкиным переглянулись, но обиду все же проглотили молча.

– Между прочим, капитан, – сварливо напомнил Тихомиров, – вы так до сих пор и не представили мне убедительные объяснения по поводу того убитого, Барсова, из-за которого вы сами напоролись на пулю. Он как-то связан с делом о картине или нет? Или вы подключали его по делу, гм, о торговле колготками «стингер»?