Колдолесье

Скорбь по Корто (но не чувство вины), казалось, стиралась от всё более и более длительных сеансов под Шлемами.

– Я собирался не думать об этом! – простонал Мордион, но к тому моменту его уже пронзил этот шип.

Они ненавидели Шлемы. Эти штуки вызывали головную боль. Но Мордион ненавидел их больше остальных, поскольку медленно, медленно они отрезали его три голоса, отрезали его способность творить магию, останавливали песни, которые он раньше выдумывал. Ему приходилось утешать себя тем, что Шлемы облегчали то, что он обязан делать: любить Властителей, быстро и точно сражаться, повиноваться приказам инструкторов, - но получалось плохо. Он не понимал, что Шлемы могут быть опасными, пока близняшка Белли Сассал не забилась вдруг в конвульсиях под своим Шлемом и не умерла.

В этой смерти их не обвиняли, но в следующий раз, когда их посадили под Шлемы, все четверо брыкались и пинались и были наказаны. И теперь Мордиону и Кессальте приходилось утешать двух оставшихся без пары, убитых горем близнецов. Мордион думал, что мог сдаться и позволить себе тоже умереть в конвульсиях, если бы вдруг не появился новый голос. Он звал этот голос Малышкой. Она звала его Раб. Вероятно ей удавалось преодолеть Шлемы, потому что она была моложе остальных голосов и вошла на более позднем диапазоне волн. Вначале она была очень юной. Ее веселая болтовня стала для Мордиона настоящим спасением. И она принесла новую точку зрения, почти новую надежду. Она была крайне возмущена жизнью, которую он вел. «Почему ты не сбежишь?» - спросила она.

Мордион удивился, почему сам об этом не подумал. Возможно, всё дело в Шлемах. Он стал планировать освобождение. С тех пор мысль об освобождении преследовала его. Естественно, он поделился идеей с Катионом, Белли и Кессальтой.

Катион перелез через стену той же ночью. Его принесли обратно жутко искромсанным. С ним пришел Властитель Первый.

– Вот что случается, - произнес он, улыбаясь и потягивая себя за бороду, - с непослушными детьми, пытающимися сбежать. Вы трое, даже и не думайте об этом.

Катион умер два дня спустя. И за это тоже Мордион винил себя. Никто из них не сбежал, но месяц спустя Белли ухитрилась повеситься на трубе в ванной. Властитель Первый обвинил в этом Мордиона и Кессальту, но они ждали, что так и будет. Обвинение стало лишь еще одной печалью на вершине горя.

Малышка велела ему не обращать внимания. Она была уверена, что однажды он освободится. Лучше бы Мордион не верил ей. Его неволя и страдание после этого стали настолько хуже, что он попытался вырвать свое самосознание, однако сумел только упасть на другой ледяной шип. Вайеррэн. Когда он вошел в тот подвал за одеждой, ожидая увидеть только робота, а вместо него обнаружил Вайеррэн, было что-то в ее манере говорить. Что-то в ее энергии и чувстве юмора. Он чувствовал, что они знакомы ему. Почти сразу он уверился, что Вайеррэн – его Малышка. Он жаждал спросить ее. Несколько раз он действительно начинал. Но так и не осмелился. Если бы он спросил, и оказалось бы, что он ошибся, тогда, он знал, Вайеррэн отшатнулась бы от него, как все остальные в Доме Равновесия. Мордион знал, почему его избегали, и причиной было вовсе не то, что он убивал по приказу Властителей, как думали они. Причиной было то, что люди подозревали – и справедливо, – что его обучение сделало его безумцем. В конечном счете, оно для этого предназначалось. А он не мог вынести, чтобы Вайеррэн считала его сумасшедшим, как она будет думать, если он проболтается про свои голоса.

– Я больше не хочу ничего знать! – воскликнул он.

– Я понимаю твои чувства, - заметил Баннус, теперь в форме звездной урны. – Я – то, что земляне назвали бы киборгом. Я был сконструирован четыре тысячи лет назад из полуживых мозгов почившей Десницы Властителей. Пять различных мозгов непросто привести в соответствие или поглотить. Сцепить их вместе и затем сцепить человеческие части с механикой стоило мне почти такой же боли, какую ты испытываешь сейчас. Черпай мужество из того, что я пережил это в здравом рассудке. Потом я, как и ты, много времени провел взаперти, имея возможность действовать лишь как охранник. Если судить по моим чувствам, внутри у тебя всё клокотало от ярости.

– Да. Хуже всего, что меня принудили быть таким почтительным.

– Странно, что ты выделил именно это!

– А попробуй, чтобы тебя тошнило каждый раз, когда ты хочешь посмеяться над кем-нибудь.

– Понимаю. Подозреваю, ты мне не поверишь, но я действительно понимаю. Много веков назад я обещал себе шутку, которую сейчас разыгрываю. Я позволил бы себе сгнить, если бы не смог этого сделать. И опять же как ты, я все еще значительно разочарован. Ты удерживаешься против воли в моем поле. Меня окружает и мною манипулирует Лес.

– Как лес? – искренне удивился Мордион.

– Да, Лес. Лес держит меня в своем поле. В некоторой степени и я держу Лес в своем. Меня поместили в него, и за века два наших поля перемешались. Возможно, я больше чем кто бы то ни было помог Лесу стать живым, но это не меняет того факта, что я нахожусь в его власти.

– Не понимаю.

– Лес, - объяснил Баннус, - является, как все леса в этой стране и, возможно, по всей Земле, частью Великого Леса, который когда-то покрывал эти земли. При малейшем толчке он формирует свое собственное тэта-пространство и снова становится Великим Лесом. Спроси у любого землянина. Он расскажет тебе, как терялся в крошечной рощице. Он тогда мог слышать движение машин на дороге, но дороги не было, в то время как позади него раздавались звуки от ползущего через подлесок громадного зверя. Это Великий Лес. Ты лучше меня управляешься с Лесом, поскольку это магия.