Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица

– Час от часу не легче. Да как я смогу достать письмо в его архиве? Сам Михайловский мне ничего не отдаст.

– Да ты погоди, Степан Елисеевич. Я ведь не договорил еще. Оно было в архиве Михайловского, пока его оттуда не выкрали и не доставили сюда. И с тех пор сей документ у меня в доме хранится в надежном месте. Хотя сам Михайловский, очевидно, о том и не догадывается.

Соколов сразу не нашел даже что ответить. Да этому документу цены нет!

– И я готов передать подметное письмо тебе, – с этими словами Тютчев отпер верхний ящик своего стола и выложил пред Соколовым лист бумаги.

Тот схватил его и, развернув, стал читать:

«Будучи верным радетелем государственных устоев Российской империи, хочу довести до сведения полицейского ведомства, что помещица Дарья Николаевна Салтыкова, урожденная Иванова, вдова офицера конной гвардии Глеба Салтыкова готовит действие противу чиновника землеустроительного ведомства капитана Тютчева.

Оная Дарья Салтыкова состояла в любовной связи с капитаном Тютчевым, но после того как капитан намерение заимел жениться на другой женщине, Салтыкова пожелала ему отмстить жестоко.

Она сумела узнать, что капитан Тютчев должен ехать в Тамбов по казенной надобности. Охраны при таковой поездке офицеру землеустроительного ведомства не полагается. И ею два холопа посланы для подготовки засады на пути капитана. То конюхи Савельев и Иванов. Им Салтыкова особо верит.

Те конюхи план составили и даже людей в имении Троицкое для засады отобрали. Всего 15 мужиков в той засаде участие примут. Велено им капитана Тютчева убить и ограбить, чтоб, значит, на разбойников подумали.

Среди тех холопов могу назвать следующих крестьян состоящих в крепости у помещицы Салтыковой: Федор Ларионов, Иван Ракитин, Савва Савельев…».

Соколов дочитал документ и посмотрел на Тютчева. Тот усмехнулся и произнес:

– Вот так меня упокоить собирались. Да кто-то из крепостных видать понял, что нападение на государственного чиновника дело не столь простое, как убийство холопа или холопки. Тут виновные каторгами не отделались бы. Тут отсечением головы пахло и пыткой прежестокой.

– А не знаешь ли, Николай Андреевич, кто тогда следствие вел?

– Да тот, у кого подметное письмо хранилось. Господин надворный советник Петр Михайловский. Он все Салтыковой поведал, и дело-то свел на нет. А мне тогда выделили охрану, и никакого нападения не было. Хорош подарочек?

– Это письмо, Николай Андреевич, по большому счету, без свидетелей ничего не стоит. А крестьяне что здесь указаны, скажут ли что-нибудь?

– Крестьяне нет. Но Федор Ларионов уже год как не крестьянин Салтыковой. И это второй подарок тебе.

– Что это значит? – спросил Соколов.

– А то, что сразу после этого дела Салтыкова Ларионова сплавила в солдаты по рекрутскому набору. И ушел бы сердешный в дальний гарнизон, на границу с Крымом, и там бы головушку сложил за отечество, но…

– Что но?

– Росту оказался отменного и статей гвардейских. Вот его в конную гвардию и оформили.

– В лейб-гвардии конный полк? – искренне удивился Соколов. – И он служит в Петербурге?

– Именно так, Степан Елисеевич, сержант лейб-гвардии конного полка Федор Ларионов, сейчас в Петербурге. И он вполне может дать необходимые тебе показания.

– Да как же такого свидетеля упустили? Как это могло произойти?

– Эка хватил. Это Россия и людей здесь что песку. Как судьбу и путь одного человека уследить? Но тот, кто желает тебе помочь сие знает. Вот тебе и ниточка.

– Сержант конной гвардии! Да они же часто в караулах у дворца императрицы стоят! Вот как наши крепостные Ермолай Ильин и Савелий Мартынов попали к императрице. Теперь все яснее ясного. Он знал беглецов ранее и сумел им помочь.

– А ему скорее всего помог тот самый твой таинственный доброжелатель. Но желаю тебя еще предупредить, Степан Елисеевич, об одном. Десять тысяч мне дали только за то, что расскажу тебе все это и бумагу передам.. Но зачем это нужно было незнакомому покровителю, я не могу знать. Откуда он про мои трудности с деньгами узнал? Тоже не знаю. Да и зачем это мне? И тебе чего голову сушить? Тебе дали нить. Вот и раскручивай.

– Буду раскручивать твою ниточку, Николай Андреевич.

– Но разве тебе не интересно узнать еще кое-что?

– Интересно, Николай Андреевич. Снова про холопов Салтыковой? Может, кто из них в сенаторы уже вышел? – пошутил Соколов.

– Я хочу тебя предупредить от себя лично насчет твоего товарища князя Цицианова. Много ли знаешь о нем?

– Князь честный человек. Мне этого достаточно, Николай Андреевич.

– Не осторожен ты, Степан Елисеевич. Ох, и не осторожен. А, знаешь ли, что возвращаясь сюда, у самой Москвы на князя напали разбойники? Он тебе про то говорил?

– Что? – Соколов не ожидал услышать такого. – Ты про что говоришь? Какие разбойники?

– Князь ехал сам только с ямщиком и в лесу на него напали разбойники. Князь застрелил одного и тут бы ему и смерть, но атаман разбойников узнал князя и не дал его убить. Больше того, Цицианова даже не ограбили.

– А тебе откуда про то известно?

– Да ямщик в кабаке свой язык распустил, а мой слуга про то узнал. А я вот тебе решил сообщить. Интересно?

– Еще как. А почему атаман так поступил? Неужели Цицианов и атаман знали друг друга? Стоит подумать об этом, если конечно сие правда.

– Самая что ни на есть. Но ты не спеши Цицианову про то говорить. Подожди…

3

Москва.

В доме Лариона Гусева.

«Цицианов, о своем дорожном приключении ни словом не обмолвился. Отчего так? – спрашивал себя Соколов. – Он как сенатский чиновник должен был о том рассказать. Хотя разбойники часто на путях шалят, и ничего странного в том нет. Но князь знал атамана. Вот загадка. Хотя, может, слуга Тютчева просто солгал? Да нет. Зачем это слуге? И самому Тютчеву мне лгать зачем? Это стоит прояснить».

Соколов, после того как посетил капитана Тютчева, поехал в дом Лариона Даниловича Гусева чиновника из Тайной экспедиции. Он знал, что в этот час Гусев был дома.

Ларион Данилович жил в другой стороне города и среди богатых купеческих домов его дом выделялся изысканностью и богатством отделки. Степан знал, что не со служебных своих прибытков отстроил Гусев такие хоромы. И не со служебного жалования выделил он своей старшей дочери в приданое 12 тысяч рублей. Но Лариона Даниловича коллежский секретарь все равно уважал за смекалку. Без дела Гусев людей не мытарил и всегда старался помочь оправдаться невиновному. А что деньги брал с виноватых, так в том многие были замешаны. Особенно при покойной государыне Елизавете Петровне казнокрадство расцвело пышным цветом. Жалование чиновникам постоянно задерживали, а то и вовсе не платили годами. Но те по старой российской привычке выкручивались, как могли и превращали свои служебные места в источник постоянного дохода. «Всяк подьячий любит пирог горячий!» говаривали на Руси, и потому без приношения просители в канцелярии и конторы не являлись.