Колония лжи

— Нет, нет, нет! Неправда! — Девочка мотает головой. — У нас у всех иммунитет! Только у мамочки… — Она всхлипывает. — Только она заболела. Папа не заболел.

Злые, испуганные, люди бросают на них сердитые взгляды.

— Как вам не стыдно! — возмущается Бобби. — Они же дети!

Он поворачивается к мальчику и девочке и опускается перед ними на колени.

— Очень жаль, но мы не знаем, где ваш папа. Они увели его.

Еще одна женщина смотрит на них равнодушно со своего места на полу.

— Сегодня утром, когда я попала сюда, кто-то тоже не прошел сканирование, — говорит она. — Я даже войти не успела, как его вытащили, отвели к костру для мертвецов, связали и бросили в огонь.

Смотрю на нее, скованная ужасом. Неужели необходимо было сообщать это при детях? Они уже ревут вовсю, и мне хочется составить им компанию. Несчастные дети: мать уже умерла, а теперь они потеряли еще и отца. Неужели в этом действительно виновата я?

— Они не стали бы так поступать с тем, кто просто не прошел сканирование, — возражает Кай. — Нет, такого просто не может быть.

— Он притворялся, будто у него иммунитет, вот почему, — говорит женщина.

— Должно быть, выживший, — шепчет кто-то, кряхтя от боли. — Я думал, у меня иммунитет, но ошибался. Он сидел рядом со мной, пока мы ждали, и заразил меня.

Бобби устраивается рядом с двумя плачущими детьми, пытается их успокоить, а Кай стоит возле них с беспомощным выражением на лице. Он не знает, что делать, и я тоже не знаю.

Несколько заболевших лежат на матрасах и плачут, понимая, что их ждет. Неподалеку от меня умирает девочка лет тринадцати или четырнадцати.

Привет, говорю я ей.

Глаза у нее чуть не лезут на лоб, но она даже не вскрикивает. Вот и хорошо.

— Привет, — отвечает девочка шепотом и смотрит на меня, нервно облизывая губы. — Ты кто?

Я призрак. Можешь передать моему брату сообщение от меня? Только сделай так, чтобы никто больше не слышал.

Она пожимает плечами и тихонько шепчет:

— Давай, все равно тут делать больше нечего. Кто твой брат?

Его зовут Кай. Он один из тех двоих, что только что вошли. Тот, что помладше.

Она машет рукой и, поймав взгляд Кая, подзывает его к себе.

— Кай?

Он вздрагивает.

— Откуда ты знаешь, как меня зовут?

— Твоя сестра сказала. Хочет передать тебе что-то.

Кай опускается перед ней на колени.

— А тебя как зовут?

— Джоди.

— Привет, Джоди. — Он берет ее за руку. — Ладно. Что она хочет мне сказать?

Скажи ему, что я найду Шэй. Где бы она ни была — я найду ее.

Джоди передает ему мои слова.

— Спасибо, — говорит Кай. — Спасибо вам обеим.

Джоди не отпускает его руку.

— Не уходи. Мне страшно. Я стану такой, как она? — Она смотрит на меня так, словно стать такой, как я, хуже, чем умереть. Может быть, и так. Но неужели я такая страшная?

— Не думаю, — отвечает Кай. — Она одна такая.

Он прав. Я одна, сама с собой.

— Если я умру, я буду с мамой?

— Да, конечно, — уверяет ее он.

Девочка кивает и моргает. В ее глазах кровь. И ничего больше. Ее уже нет. Она ушла.

Вечер проходит медленно. Дверь несколько раз открывается. Приходят новенькие; кого-то, кто уже провел здесь двадцать четыре часа, вызывают, и они уходят. Умерших, как Джоди, уносят. Приносят коробки с едой и воду.

На стене телевизор с бесконечными мультиками. Когда кто-то переключает на новости, поднимаются недовольные голоса. Диктор в студии сообщает, что принятые меры безопасности и установление новых карантинных зон, похоже, дают положительные результаты.

Новые меры: заборы, солдаты, сканеры и прикладом по голове, если сработает тревога. А что потом? Костер?

Хуже всего то, что, как следует из сказанного, до сих пор не удалось выяснить причину эпидемии. Значит ли это, что никто так и не потрудился заняться поисками Первого?

Говорят, что границы карантинной зоны на замке. Думают, что могут запереть всех и просто переждать. Но я ведь здесь. Так что они ошибаются.

Может быть, если болезнь выйдет за пределы зоны, они возьмутся наконец за дело по-настоящему и займутся поисками Первого?

9 КАЙ

Дверь открывается, и очередь наконец-то доходит до нас — двадцать четыре часа истекли. Охранник зачитывает из списка наши имена и имена двух детей, Эдрианы и Джейкоба.

Мы поднимаемся и идем к двери. Что нас ждет там? Свобода?

Нет. По крайней мере, пока еще нет.

Бобби спорит из-за того, что они готовятся сделать.

— Вы серьезно? Собираетесь татуировать детей?

— Как оказалось, украсть или подделать пропуск — пара пустяков. Пришлось придумать что-то такое, что подделать невозможно.

— Разве татуировку нельзя скопировать?

— Нет. Мы применяем особые чернила, которых ни у кого больше нет и которые особым образом проявляются при сканировании руки. Послушайте, вы можете, конечно, отказаться, но тогда вас просто не выпустят за пределы карантинной зоны.

— Нам сделают татуировки, правда? — обрадовался Джейкоб. — А можно динозавра?

Его сестра в ужасе.

— У них не наклейки. Они делают настоящие татушки. Иголками.

Джейкоб бледнеет.

— Пойду первым, — говорю я. — Посмотрю, может, не все так плохо.

Нас четверых ведут в комнату, и сидящий там парень, увидев детей, вздыхает.

На типичного госслужащего он не похож — длинные волосы, на руках пестрые цветные татуировки.

— Я первый. — Сажусь на указанный им стул.

— Держитесь спокойно, и все закончится быстро.

На столе маленькие иголки и пузырек с чернилами. Иголки прокалывают кожу. Проколы неглубокие. Работает он быстро и уверенно.

Чернила в пузырьке кажутся бесцветными, но под кожей становятся серебристо-серыми и приобретают форму заглавной буквы «I».