Колыбель в клюве аиста

– Захотели чего? О масле забудьте, - говорил он, готовя себе дрожащими руками из обрывка газеты и махорки сигарету.

– Масло у нас идет туда, - он многозначительно нажал на "туда", - ни грамма, ни миллиграмма. Чем, говорится, богаты, тем и рады. Выживете и без масла. Брынзы подкинем, ящиков десять, и творожку можно. Молока...

– С молоком не спешите, - отвечал тому, тоже мастеря сигарету, детдомовский хозяйственник.
– Может быть, что-нибудь взамен привезете. За сто верст везти молоко...

– У нас и своим-то в Карповке - с гулькин нос. Брынзу дадим.

– Как Карповка?

– Стоит. Есть просит - суют шиш: мол, слопала мышь...

– говорил незнакомый шофер.

Раз грузка-погрузка полуторки закончилась. Шофер с хозяйственником молча покурили цигарки, побросали окурки на землю, втоптав в глину подошвами сапог.

– Карповка... Карповка...
– зазвенело в ушах Ромки, будто речь шла не об обыкновенном поселке на побережье, а о чем-то неведомом, притягательном.

– Эй, пацан! С книжкой который, - на Ромку, встав на подножку кабины, глядел шофер, - открой ворота.

Ромка сунул книгу за пазуху, побежал впереди машины. Бежал, уже обдумывая пришедшую неожиданно в голову затею рвануть из детдома на полуторке. Машина выкатилась со двора, не успела перемахнуть лужу спереди, как Ромка, наспех закрыв ворота, нагнал ее, ухватился за борт, подтянулся на руках и упал в кузов, в просвет между флягами. Лежал долго, не смея поднять голову...

Над головой под перестук фляг дрожали облака...

5

И вот, почти год спустя после побега из детдома, судьба привела Ромку в избушку Пароходной Тети...

Проснулся он от слабого толчка в плечо. Обернулся и, увидев перед собой человека в милицейской форме, сидящего на табуретке, встрепенулся, присел на краешек топчана. Позади милиционера, приложив пальцы к губам, стояла Пароходная Тетя. Милиционер был стар, редкозуб, усат, с розовым картофельным носом и с узкими глазами-щелочками. Левой рукой он держал за ремешок полевую сумку, правую опустил на Ромкины колени, зачем-то постучал по коленке и сказал, еще более сузив глаза, с ласковой иронией:

– Здравствуй, Гришка...

Ромка метнул недовольный взгляд на женщину, опустил глаза.

– Я не Гришка, - буркнул он в ответ.

– А кто ты?

– Роман.

– Ромка, значит. Какая разница, Гришка или Ромка? Вставай, Ромка, одевайся.

– Зачем?

– Пойдем.

– Куда?

– Мыс тобой, Ромка, - сказал с нарочитой мечтательностью милиционер, - пойдем к тебе домой.

– У меня нет дома.

– А детдом - не дом?
– милиционер нажал на слово "дом".

– Зачем?

– Как зачем? Жить, учиться. Эх, ты! Как по вашему... ж-жа-воронок! Сезон закончился, Гришка, хватит бегать. Мы сейчас пойдем в отделение, - он приподнялся с табуретки.
– Ты там чуть-чуть посидишь. А мы побеседуем с начальством. Я попрошу начальника, чтобы свободный от дежурства мильтон отвез тебя в детдом. Начальник не согласится со мной, покачает вот так головой, поковыряет в носу - нос у него, дорогой, что пещера в горах - и скажет: "Нет, нет... Ты взял - ты и доставь". И пойдем мы с тобой, Гришка, на перекресток. Остановлю машину. Заберемся в кузов на тюки и - айда. Одевайся!

Ромка оделся, взглянул неодобрительно на тетеньку.

– Что же так смотришь на меня, милый? Я добра хотела. Какой из тебя вояка? Есть кому воевать... Ты лучше возьми на дорогу вот это, - проговорила она, протягивая сверток с едой.

– Не надо!
– вспыхнул Ромка.
– Чаем поили! В баню сводили! Ненавижу!

Затем все произошло так, вернее, почти так, как предсказал милиционер. Дул сильный ветер. Они вдвоем, отвернувшись от ветра, стояли на перекрестке, в чиях. Милиционер крепко сжимал Ромкино запястье - тот не утерпел и сказал в сердцах:

– Не убегу - что вы так вцепились в руку?

– Да? Не убежишь?

– Сказал ведь!

– Верю. Ты меня, старика, не позорь, - милиционер отпустил Ромкину руку.
– Сейчас я тебя доставлю. Обрадуются... Приведу тебя к директору и скажу: "Принимайте Гришку..."

– Я...

Ладно, Ромку. Обещал, скажу, взяться за ум. А потом тебя накормят, принесут бо-ольшую чашку с лапшой... Ты ведь любишь лапшу с мясом? На третье - бутерброд с маслом, с чаем фамильным... Посадят за парту и начнут, Ромка, тебя учить. А я поеду в Рыбачье, встречусь с начальником, попрошусь домой на отдых. Начальник отпустит. Пойду я, Гришка, домой. И-ех, хорошо дома....

В тот же день, едва он появился в створе ворот, чей-то срывающийся фальцет: "Мякину привезли!.." заставил его сжаться.

– Смотри! С книгой! Мякина!
– такими словами встретил у порога своей комнаты в общежитии Черный Ромку, молниеносно перелистал коричневую книгу, заохал, восхищаясь, а затем, как ни в чем не бывало, прошел в глубь комнаты, сунул книгу себе в тумбочку, вернулся с ведерком и тряпкой. Ведерко поставил у Ромкиных ног, тряпку сунул ему в руки и сказал, кивнув на мальчишек, Ромкиных ровесников, орудовавших мокрыми тряпками в разных концах помещения:

– Книгу на досуге погляжу. А сейчас за работу, посмотрим, какой ты стал грамотный.

И засмеялся, у порога подростки тоже закатились в смехе. А в углу комнаты, стоя на коленях, сжимая обеими руками тряпку, замер, как на молитве, Корноухий. Его Ромка заметил краем глаза. И, вскипев, бросил в ярости со всей силы в лицо Черному мокрую тряпку и выбежал...

И с этого часа Ромкина жизнь круто изменилась. Как ни удивительно - не в худшую сторону, как думал он, как того следовало ожидать, согласно строгим житейским правилам - жизнь двинулась внешне в обход логике, но в действительности сообразуясь с какими-то скрытыми силами этой логики. Его отныне не задевал Черный, казалось, шлепок тряпкой образумил его, приумерил его притязания; он старался не замечать мальчика. Но зато потерю старался возместить на другом. Согнулся, пришибленным выглядел Корноухий - не могло это пройти мимо Ромкиного внимания. Как-то он заглянул в дровяной склад. Чьи-то голоса за штабелем заставили замереть на месте. Заглянув в просвет между поленьями, он увидел в двух шагах от себя Корноухого с девочкой лет восьми-девяти. То была сестренка его: та же вышелушенность носа, уши торчком - благо не раздвоенные, как у брата. Девочка держала в руках ломоть хлеба.

– Да ешь, ешь!
– уговаривал Корноухий. – Ведь есть хочется.

– Ела я.

– Вижу, как много съела, - усмехнулся Корноухий, - кусочек съела и радуешься.

– Кусочек, - согласилась девочка.

– Почаще приходи сюда...
– сказал задумчиво по-взрослому Корноухий.

– Зачем?

– Еду буду приносить тебе.

– Каждый день?

– Каждый день, - передразнил мальчик.
– Жирная будешь.

Девочка засмеялась.

– Что смешного?

– Не знаю...