Комментарии к русскому переводу романа Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка»
Шрифт:
На самом деле прекрасный перевод, гораздо лучше, чем в ПГБ 1929, где конь был скорее кот: «Бедный Васька, пропал ты ни за грош». Здесь ПГБ пытается, очевидно, передать как раз то, что и заложено в оригинале: кличка, образованная от масти. Только в романе конь не сивый, а белый – belous (Uboh'y muj belousi). И тут проблема, есть в наших селеньях и Сивка, и Чубарый, и Чалый, и даже Воронок, а вот как ласково звать лошадь белой масти – загадка. Кумир, как на параде Победы у маршала Жукова, определенно тут не подходит. Просто Белый? Белобок? Пришел тебе конец?
Немного времени спустя ротмистр украсил его грудь серебряной медалью «За храбрость»!
Точно
Швейк обратился к ополченцам, находившимся в караульном помещении
Здесь и везде далее в главе все ополченцы на самом деле самооборонцы (см. комм, выше: ч. 2, гл. 1, с. 270). То есть в оригинале: landver'aku (rekl к landver'akum na str'aznici).
В Праге, в «Пражской официальной газете» я тоже читал об одной обозной истории
В оригинале: «Prazsk'e 'uredn'i listy». Еще один вариант контаминации в разговорной речи сложного названия официальной газеты – «Prazsk'e noviny: cesk'e vyd'an'i Prazsk'ych 'uredn'ich listu». Сравни c «Prazsk'e 'uredn'i noviny», комм., ч. 1, гл. 7, с. 83.
В оригинале нет определения «обозная» у истории, написано просто – случай еще лучше (este hezc'i pr'ipad).
А тут возьми да и прилети новая граната, и оторвало ему руку, аккурат ту, в которой он держал палку! Тогда он перебросил эту палку в другую руку и заорал, что это им даром не пройдет! Бог знает чем бы все это кончилось, если б шрапнель не уложила его наповал. Возможно, он тоже получил бы серебряную медаль за доблесть, не отделай его шрапнель. Когда ему снесло голову, она еще некоторое время катилась и кричала: «Долг спеши, солдат, скорей исполнить свой, даже если смерть витает над тобой!».
История этого героя напрямую отсылает к пародийной песне, ставшей популярной в Чехии в восьмидесятых годах девятнадцатого века после австро-прусской войны 1866 года (см. комм., ч. 1, гл. 10, с. 128). Это рассказ о храбром канонире Ябуреке («О statecn'em kanon'yru Jaburkovi») с такими куплетами:
Prvn'i kart'ac muj ty smutku vjel mu hubou do zaludku, on vsak honem ho vyndal a uz zase str'ilel d'al. Praskla puma velmi prudce, utrhla mu obe ruce, on rychle boty sundal a nohama l'adoval. V tom jeden prajsk'y frajvilik srapnelem mu hlavu ufik, ac uz na to nevidel, na Prajzy predce str'ilel. Jaburkovi let'i hlava zrovna kolem jener'ala а kric'i j'a melduju salutovat nemohu. От картечи та беда. Что рот в брюхо занесла, Но его герой наш вон И стреляет снова он. Но тут бомба рядом стук. Канонир лишился рук, Сапоги он с ног содрал И ногами заряжал Но другой осколок вжик. Голову ему отстриг. Той беды он не заметил, Бомбою врагу ответил. Прямо мимо генерала Голова летит, как есть. Доложить, кричит, осмелюсь Не могу отдать вам честь.А завершается старая песенка, в отличие от истории героя-вольноопределяющегося Йозефа Вояна, оставшегося и без головы, и без медали, награждением безголового канонира:
А ze zachr'anil ten kan'on, do slechtick'yho stavu on pov'ysen za ten skutek Edler von die Jaburek. А за то, что свою пушку Сохранил средь бранных дел. Возведен Ябурек храбрый В благородный Фон дер герр.Эту замечательную песню будут распевать Швейк и Марек ночной порою во всю глотку на будейовицкой губе. См. комм., ч. 2, гл. 2, с. 342.
С. 273
— Чего только в газетах не напишут, — заметил один из караульной команды. — Небось сам-то сочинитель отупел бы от того, что здесь творится.
Странное искажение смысла. В оригинале все просто: ale takovej redaktor byl by za hodinu z toho tumpachovej. To есть: «Да этот редактор в час бы должен был рехнуться от всего этого [что в его газете]». Причем именно редактор, а не сочинитель. Потому что именно слово redaktor заставляет другого солдата тут же начать вспоминать: — U n'as v C'aslavi byl jeden redaktor z V'idne.
— Был у нас в Чаславе один редактор из Вены, немец.
Часлав (C'aslav) – город в северо-восточной Богемии. Недалеко от Кутна Гора. Кстати, места военных действий австро-прусской войны 1866 года.
В дверях появилась сердитая физиономия фельдфебеля:
— Wenn man иду drei Minuten weg, da h"ort man nichts anderes als: «По-цешски, цехи» /Стоит уйти на три минуты, как только и слышно: «По-чешски, чехи» (нем.)/.
См. комм, о языках общения и командования в австро-венгерской армии, ч. 2, гл. 2, с. 270.
С. 274
— Das ist aber eine Hure, sie will nicht mit mir schlafen /Вот ведь шлюха, не хочет спать со мной (нем.)/.
В ПГБ 1929: – Вот ведь б…, не хочет прийти ко мне на ночь.
Смотри комм, к «п…» – просрал – выше, ч. 2, гл. 1, с. 263.
С. 275
Как говаривал покойный сапожник Петрлик
Скорее всего намек на вполне реальную фигуру Ярослава Салата-Петрлика (Jaroslav Sal'at-Petrl'ik) – председателя Центрального чехословацкого бюро по агитации и пропаганде при ЦК большевистской партии. После гражданской войны этот человек активно занимался организацией репатриации бывших чехов-красноармейцев на родину для дела мировой революции. Ярослав Гашек был одним из тех, кого СалатПетрлик сагитировал.
С. 276
— У нас на углу Боиште и Катержинской улицы, осмелюсь доложить, тоже жил один дегенерат.
Казалось бы, что может быть точнее этого указания на возможное местожительство романного героя. Угол На Бойишти (Na Bojisti) и Катержинской (Katerinsk'a) или где-то поблизости. Но ирония в том, что эти две улицы в своей истории, при всех перепланировках и перестройках Праги никогда не пересекались. Не пересекаются и сейчас. Катержинска выходит на Йечну (Jecn'a), а На Бойишти на Сокольскую (Sokolsk'a), и только метров через пятьдесят, если не больше, от этих перекрестков сходятся уже Йечна и Сокольская. См. возможный вариант в комм., ч. 1, гл. 6, с. 71.