Комментарии к русскому переводу романа Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка»

Днем он подметал улицы, а в кабаке не позволял себя звать иначе, как граф.

В оригинале кабак – koralna (а jinak si po koraln'ach nenechal r'ikat nez pane hrabe). См. комм., ч. 1, гл. 10, с. 134. А как верно перевести – трудно сказать, только длинным набором слов: «в распивочных, где горилка на разлив», ну или просто «в распивочных».

— Вот что, вы, балбес, балбес до мозга костей

В оригинале только первое ругательство – балбес (hlup'ak), а вот второе весьма сочное и не первого ряда, но вполне ходовое – pazneht (Так v'am r'ik'am, vy hlup'aku, paznehte), что буквально означает «копыто парнокопытного». Наверное, можно было просто: Вот что, вы, балбес, парнокопытное.

Подпоручик не полез в карман за Соломоновым решением трудного вопроса.

— Пусть идет пешком, — решил он, — пусть его посадят в полку за опоздание. Нечего тут с ним вожжаться.

От Табора до Ческих Будейовиц чуть меньше шестидесяти километров по современному шоссе. Два хороших дневных перехода или три без особой спешки.

Там у нас в караульном помещении лежит краюха хлеба.

Краюха хлеба в оригинале: komis'arka (M'ame tam na vachcimre veku komis'arku), армейский подовый хлеб. См. комм., ч. 1, гл. 14, с. 216.

С. 277

Шли мы прямо в Яромерь, Коль не хочешь, так не верь.

Любимая солдатская песня Швейка. См. комм., ч. 1, гл. 4, с. 59. Еще одна из множества отсылок в этой главе к Прусской войне 1866 года. См. выше комм., ч. 2, гл. 1, с. 272 и 273.

Он шел по занесенному снегом шоссе, по морозцу, закутавшись в шинель

Очевидно, это не описание апреля или мая в южной Чехии. Речь о декабре-январе. См. комм, о возвратно-поступательной хронологии романа, ч. 1, гл. 14, с. 208 и с. 224.

Я пойду пройтиться В зеленую рощу…

В оригинале: J'a jsem si vysel na spac'ir do h'aje zelen'yho. To есть ее время не будущее, а прошедшее – я ходил гулять…

Вообще же у Гашека это легкое искажение припева народной песни о солдатах 11-го пехотного полка, называемых райнерами, или райнерками (rajneru, rajner'aku, rajner'acku), по имени многолетнего «хозяина» эрцгерцога Иосифа Райнера (Joseph Rainer, 1783–1853). Ну а сама песня так и называется – «Rajner'acek». И вот ее первый куплет и припев в «традиционном» варианте (VP 1968):

Tece voda, tece, od potoka к rece, namluvil si mlad'y rajner'acek modrook'e devce. Mordyje to byla d'ivcina, ta s tema modrjema vocima, co jsem s n'i chod'ival na spac'ir do h'aje zelen'yho. Течет, течет, течет от ручейка к реке водичка, Райнейрочек заговаривал синеокую девичку. Заколдовал он ее, ту голубоглазку. Что ходила с ним в лесок вместе на прохазку.

Стоит отметить, что Ярда Шерак (JS 2010), в отличие от Вацлава Плетки (VP 1968), полагает, что райнераками могли зваться солдаты другого пехотного полка – 59-го, у которого «хозяином» был и оставался также эрцгерцог Райнер. (11-й полк с 1902 года перешел под покровительстов принца Иогана Георга Саксонского (Johan Georg Sask'y.) Такой вариант романтичнее, поскольку 59-й полк чисто немецкий, ни один из его батальонов не квартировал в Чехии и чехами не комплектовался. Так что в своей традиционной, не переиначенной Швейком версии эта чешская девичья песня возможно повествует о любви, вспыхнувшей во время маневров в Чехии с участием полков из Австрии, после которых, как и предсказывала мать в одном из куплетов: Rajner'aci pryc odmas'irujou, ty zustanes sama – Райнерачики уйдут прочь и останешься одна.

См. также комм, об институте «хозяев» полков ч. 2, гл. 4, с. 424.

ГЛАВА 2. БУДЕЙОВИЦКИЙ АНАБАСИС ШВЕЙКА

С. 278

Ксенофонт, античный полководец, прошел всю Малую Азию, побывал бог весть в каких еще местах и обходился без географической карты. Древние готы совершали свои набеги, также не зная топографии. Без устали продвигаться вперед, бесстрашно идти незнакомыми краями, быть постоянно окруженным неприятелями, которые ждут первого удобного случая, чтобы свернуть тебе шею, – вот что называется анабасисом.

Уже в комментарии к ПГБ 1956 переводчик замечает:

Здесь Гашек иронически намекает на реакционный поход чехословацких легионов во время мятежа в Сибири. Этот поход был назван чешскими националистическими писателями «сибирским анабасисом».

Оставляет ПГБ легионерский комментарий и само слово «анабасис» и в ПГБ 1963, хотя далеко не всегда и не во всем справедливый критик перевода ПГБ Юрий Молочковский в 1962 году сурово и очень настоятельно требовал замены «анабасиса» на совершенно обезличенный и художественно неверный «поход» (это у Гашека-то, любителя ввернуть к месту и не к месту что-нибудь из древней истории!)

Следует отметить, что ссылки на возможность легионерского подтекста в этом фрагменте можно встретить и в чешской литературе о романе. В частности, они бегло рассматриваются в обзорной статье профессора Оломоуцкого университета Йржи Фиала (JF 2004).

Однако, при всей соблазнительности такого допущения, скорее всего оно должно быть признано маловероятным. Во-первых, слово «анабасис» в приложении к чешским военным подразделениям в России использовалось лично Гашеком, причем задолго до появления как собственно названия Чешский легион, так и цепочки событий, завершившихся его «сибирским анабасисом». Как «анабасис», так и полководца Ксенофонта находим в газетной статье, которая во вполне патетическом тоне, свойственном писаниям Гашека той поры, живописует бивуак чешской дружины во времена войны империалистической – «Письма с фронта» («Dopisy z fronty» – «Cechoslovan», 25.9.1916, все даты публикаций в этом издании по старому, естественно, стилю).

Так t'aborili Xenofontovi bojovn'ici na slavn'e jeho anabazi, nez prorvali si cestu do sv'eho Recka.

Такими же лагерями стояли воины Ксенофонта во время славного своего анабасиса, когда торили себе дорогу в свою Грецию.

То есть речь если и может идти о пародии, то лишь на себя самого.

Во-вторых, число тех самых «чешских националистических писателей» из комментария ПГБ, которые (и с этим не поспоришь) в конце концов связали в общественном сознании чехов слово «анабасис» с исходом Чешского легиона из России через Сибирь, должно быть определенно из множественного переведено в единственное. Поскольку речь может и должна идти исключительно и только о Рудольфе Медеке (Rudolf Medek) – писателе и генерале, авторе пятитомной эпопеи о легионерах – «Legion'arsk'a epopeja» («Ohniv'y drak», 1921, «Velik'e dny», 1923, «Ostrov v bouri», 1925, «Mohutn'y sen, 1926, Anab'aze, 1927). Приведенный список романов, составивший эту пенталогию, данный с годами издания частей, очень наглядно демонстрирует то простое обстоятельство, что в 1921 году Гашек едва ли мог подшучивать над возвышенной поэтикой последнего тома цикла «Анабасис» (1927), в котором Медек, начав в «Огненном драконе» с довоенных времен, через «Великие дни», «Остров в бурю» и «Могучий сон» добрался наконец-то после шести лет трудов до судьбоносных событий 1919 и 1920 годов. (Так что совсем не случайно в ПГБ 1929 этот поздний, расставляющий верные политические акценты комментарий просто отсутствует. Нужное общественное восприятие слова еще просто не сформировалось.) Иначе говоря, все, что мог автор «Швейка» в 1921-м, так это посмеяться над самим творцом будущей эпопеи-пенталогии, бывшим школьным учителем, доросшим до целого генерала – Рудольфом Медеком, изобразив подобного в виде малопривлекательного недоумка поручика Дуба, что Гашек с удовольствием и сделал. См. комм., ч. 3, гл. 1, с. 29.

В общем, с равной долей иронии и правдоподобия можно предполагать, что это Медек, избрав для своей эпопеи многотомную структурную организацию, пародировал Гашека и его роман о Швейке в четырех книгах.

А если серьезно, то все эти гашековские ксенофонты, цезари, галльские моря и готы очень уж отдают весьма для него обычными, я бы сказал автоматическими, профессиональными приемами и штампами газетного фельетониста. См. комм., ч. 1, гл. 2, с. 42, ч. 1, гл. 5, с. 61 и ч. 1, гл. 14, ч. 3, с. 194. Разница с прочими подобными примерами в романе лишь в том, что здесь не механическая параллель, а реальная попытка художественного переноса и обыгрыша древней поговорки.