Конец войны

— И вновь скажу: не знаю. Но думать получается быстро, — признался я.

— Быстро анализировать обстановку у вас получалось всегда? — последовал следующий вопрос от майора, который сильно заинтересовался одной из раскрытых ему моих способностей.

Я задумался. На самом деле, такое иносказательное общение могло между нами продолжаться очень и очень долго. Я-то уже чувствовал, как здание со всех сторон обкладывается войсками. Всё ещё будучи уверенным в том, что мне удастся сбежать, я, однако, понимал, что с каждой минутой это сделать будет труднее. Так что решил ускорить наш разговор.

— Я помню, как очнулся на мостовой, меня попытался пнуть ногой какой-то пьяный капитан, а после подошёл патруль военной комендатуры и куда-то меня повёл. Навстречу вышел какой-то ряженный майор и потребовал, чтобы я шёл именно с ним. Военный комендант же без выяснения причин меня передал этому майору. В тот момент заболела голова, словно в моём мозгу копошился вирус или паразит. Я стал оказывать сопротивление майору, после чего сбежал, потому как по мне открыли огонь, — чётко, не вдаваясь в то, что я ощущал и о чём думал, сказал я.

— А вот это уже похоже на правду. Почему же вы решились всё-таки мне хоть что-то рассказать? — с интересом окинул меня взглядом майор.

— Потому что слышу не только приказы офицеров на улице, которые распределяют своих бойцов по периметру здания, но и то, что сюда подъезжает два танка. Я определённо не понимаю, с чем именно это связано, однако заявляю: никакого умысла против Советской власти не имею и не несу, — произнёс я, глядя майору прямо в глаза.

— Говорите, как знающий офицер… «по периметру», «распределяют». Рядовой красноармеец так предложения не строит, — задумчиво потёр подбородок майор, оглядывая меня по-новому.

И тут зрачки нквдшника расширились, заполняя больше половины не только радужки, но и белка, и начали сверкать ярко-зелёным светом, еще более ярко, чем было, даже ослепляюще.

— Вас что же, не пугают мои глаза? — спросил через секунду майор.

— Скорее, удивляют. Но это не самое удивительное, с чем мне пришлось столкнуться за последние пару часов. Впрочем… я лишь эти самые пару часов и помню, — ответил я.

Майор госбезопасности встал, обошёл меня кругом, рассматривая и изучая словно картину.

— Меня зовут Олег Кондратьевич Сенцов. Я возглавляю Особый отдел при НКВД, или Отдел Альфа. Что-то большее рассказать не могу, пока не понял, кто вы такой, и не определил степень допуска к информации. Вы проследуете со мной и не окажете никакого сопротивления. Любая попытка к бегству, проявление неприязни к советской власти и закону, неподчинения будут считаться актом агрессии против Советской власти, и вы сразу же станете военным преступником, — заявил Сенцов, доставая из кармана своих галифе браслет.

— А это что? — спросил я.

— Действуют, как наручники, — майор развёл руками. — Прошу вас, не сопротивляйтесь. Ради собственной безопасности мы обязаны предпринять меры предосторожности. Я понимаю, что вы даже сейчас могли бы уйти, хотя, поверьте, к некоторым подобным фокусам мы готовы. Но я не приказываю, а убеждаю. Вы-то способны это оценить, так ведь?

Я протянул свою руку и дождался, когда майор застегнёт серебряный браслет. Пришла какая-то тяжесть. Уверенность в том, что сейчас мне удастся сбежать, практически испарилась.

— Если вы попробуете снять браслет, то он будет давить на вас с большей силой. Вы же советский человек? Понимаете, какая мерзость исходит от нацистов? Так что не становитесь врагом своей стране! — холодно произнёс майор.

Но я почувствовал и другую эмоцию у Сенцова. Он старался скрыть свою радость. Именно осознание, что майор госбезопасности рад тому, какой я есть, а не самому факту моего задержания, давало надежду, что общение с органами сложится удачно. Ну не могли же меня хоть как-то не попытаться подчинить.

И всё я прекрасно понимал. Пусть вот так, без жести, а даже уговорами, но им ведь себя от меня нужно обезопасить. Хотя я-то мог снять этот браслет. Получилось бы мучительно, болезненно, но я сделал бы это, если бы такая необходимость созрела. Ладно, пусть Сенцов будет спокоен. Мне нужны ответы, социализация и… еда.

Очевидно, что после каждого проявления у меня способностей организм требует восполнения энергии, причём в большом количестве. Я, наверное, сейчас бы килограммов пять чего-нибудь съел. Именно что в килограммах меряю, так как просто хотелось бросать в топку хоть какие калории. Нет… червяков, скажем, не хотел бы есть.

— Сейчас вы с моими сотрудниками отправитесь в дом, в котором расквартирован личный состав Особого Отдела. Там вас ждёт отдых, обильное питание и горячий душ. Не сопротивляйтесь, когда от вас чего-либо потребуют. И последний на данный момент вопрос: согласны ли вы сотрудничать с нами и способствовать Победе Советского Союза над нацистской Германией? — спросил майор и вытянул свою левую руку, на пальце которой был перстень с тёмно-синим камнем.

— Да, — скупо ответил я.

Наперсный камень майора на мгновение сверкнул, вновь возвращаясь к своему первоначальному цвету.

— Это правильный ответ, — кивнул головой Сенцов, подошёл к окну, открыл створку и два раза взмахнул правой рукой.

Меньше, чем через минуту в доме было уже более десяти человек, которые начали рыскать по всем комнатам. Два сержанта НКВД, вооруженные ППШ, сразу же встали у стены, немного смещенной вглубь, которая вела в кровавое подземелье.

Майор еле заметно кивнул подошедшему к нам старшему лейтенанту, и тот, контролируя мои действия дулом пистолета, повёл меня на выход. Чёрная машина с серебристым значком марки «Опель» стояла у самого крыльца.

— Прошу, садитесь! — произнёс старший лейтенант госбезопасности, открывая дверь и указывая на заднее сиденье.

Обратился на «вы» и ещё дверь приоткрыл. Радует, хотя наставленный на меня пистолет не может не огорчать. Одно на другое… И никакой больше эмоции.

Я всё ещё чувствовал себя так, словно на ноги, руки и голову навесили гири, а в остальном — никаких эмоций, ожидания опасности, подвоха. Ничего этого я не ощущал. Может, дело в том браслете, который застегнули на моей руке, а, возможно, пришло некое опустошение и упадок сил. Хотя нет, пистолет ведь меня раздражал.