Кореец

— Пойду чай у проводницы попрошу, — решил я.

Проводница, та самая изящная длинноногая, туфли на коротком бойком каблучке, которую мы встретили вчера, уже суетилась со своим пузатым титаном. Запах заварки, сладковатый, словно из детства, наполнял тамбур. Советский чай — крепкий, черный (подкрашенный содой), с терпким привкусом грузинских плантаций. Такой исчез вместе с Союзом, уступив место пакетикам с легким вкусом картона и ароматическими добавками.

— Девушка, два стакана чаю, пожалуйста, — попросил я, улыбнувшись.

— Сейчас принесу в купе, — кивнула она, явно довольная «девушкой». — Сахар берете?

— Конечно, — сказал я. — А газетку не подскажете, где взять?

— Старые только, — она кивнула на стопку газет в углу. — В одиннадцать в Мичуринске будем, там стоянка долгая, на перроне киоск «Союзпечати» купите свежие.

Я взял газету и вернулся в купе. «Правда» от 22 июля 1969 года… Первая полоса пестрела заголовками о достижениях соцстроительства, о рекордном урожае и о встрече Леонида Ильича Брежнева с делегацией из ГДР. Привычная советская риторика, за которой пряталась совсем другая страна — та, в которую мы сейчас ехали с контрабандной миссией.

Глубоко в колонках новостей я нашел маленькую заметку: «Американцы высадились на Луну». Всего несколько строк, и ни намека на эпохальность этого события, будто речь шла об очередной районной спартакиаде.

И правильно, никакого достижения не было. Ложь, звиздеж и провокация. Первыми на Луну прибыли Незнайка с Пончиком. Не верите? Это ваши проблемы.

— Что там пишут? — поинтересовался Колька, разворачивая на столе свою таежную снедь. — Опять про стройки коммунизма?

— Да всё то же, — усмехнулся я. — А вот, американцы на Луну высадились.

— На Луну? — Колька фыркнул. — Брехня всё это. Придумают же. На Луне — ни воздуха, ни воды. И эта… невесомость. Как они там ходить-то будут?

Во истину, устами таежного отрока глаголит истина.

— В скафандрах, — ответил я серьезно. — там чушки чугунные, к ногам привязаны, так что не взлетят пока не отвяжут.

Колька посмотрел на меня с подозрением.

— Гонишь?

— Если кто и гонит, то не я, — я сложил газету.

Колька пожал плечами. Для него космос был чем-то абстрактным, далеким от реальных проблем выживания в тайге или провоза контрабанды через границу.

В дверь постучали — проводница принесла чай в подстаканниках. Два кусочка сахара лежали на блюдцах, словно маленькие кирпичики для строительства сладкой жизни.

— Приятного чаепития, — сказала она и удалилась.

Колька разложил на столе своё богатство — нарезанная кружками домашняя колбаса, сало с прослойками мяса, обсыпанное черным перцем и чесноком, ароматный бородинский хлеб, завернутый в чистую тряпицу.

— Угощайся, — кивнул он. — всё натуральное. Не то что ваши сосиски с бумагой.

Я тронул колбасу — твердая, плотная, с кусочками жира и чеснока, душистая, словно впитала в себя весь дух Дальнего Востока — свободный, дикий, настоящий.

— Спасибо, — взял себе кусок. — Дело говоришь, на такой колбасе доедем как миленькие.

Колька усмехнулся, довольный похвалой. Вообще, он много улыбался, но как-то незаметно, скупо, словно опасаясь растратить запас улыбок до старости.

За окном бежал пейзаж средней полосы — поля, сохранившиеся кое-где вдоль рек рощи. Прилегающая к Подмосковью индустриальная часть Центра.

— О чем задумался? — спросил Колька.

— Да так, разное в голову лезет, — уклончиво ответил я. — Надо продумать всё до мелочей.

— Когда прибудем в Астрахань, есть мысли, где остановимся?

— Поселимся в какой-нибудь гостинице, — ответил я. — Переночуем и на паром — в Красноводск.

— Гостиница, это плохо, — он покачал головой. — Там паспорта, прописка, учет. Лучше у частника снять, на окраине. Заплатим — и никаких вопросов. Потом по-тихому на пристань и на пароход.

Опять он мыслил, как нелегал, как человек, привыкший обходить систему. Но в этом была логика: чем меньше следов мы оставим, тем лучше. Потому что, чем всё кончится — непонятно.

— Ты прав, — согласился я. — Так и сделаем.

Колька довольно кивнул, взял еще кусок колбасы, положил на хлеб и с аппетитом принялся жевать, запивая чайком. Его жизненная философия была проста: ешь, когда есть возможность; отдыхай, когда есть время; будь настороже всегда.

— А если поймают с икрой? — вдруг спросил он, глядя мне в глаза.

Вопрос застал меня врасплох. Мы оба знали ответ, но не произносили его вслух, будто суеверно опасаясь накликать беду.

— Я на себя всё возьму, — ответил я, не отводя взгляд. — Статью… а долг и так мой.

— Да я не про это… — поморщился Колька. — Ладно, мне не привыкать, а ты-то в первый раз против закона попер. Не страшно?

— Ссыкотно, конечно, малость. От срока может и отмажут, все-таки отличником был «боевой и политической», мастером спорта, Спорткомитет характеристику напишет, возьмут на поруки… а вот Нуждин по головке не погладит… десять штук мне взять неоткуда.

Колька помолчал, размышляя. Потом вдруг спросил:

— У тебя девушка есть?

Интересный вопрос. Я задумался. У Миши, несмотря на внешнюю привлекательность, постоянной девушки не было, так эпизодические связи, с такими же как он профессиональными спортсменками, на пару перепихов. Свободного времени мало, вечно на сборах, на соревнованиях. Учеба, опять же. Да и в Москве он жил недолго. А жениться… он твердо дал себе зарок — только на кореянке. Или по крайней мере, с корейскими корнями, как мама. Верно говорят — мужчинам часто нравятся женщины внешне похожие на мать. Миша был из таких. Пусть отношения у них были, мягко говоря, сложные, но это сидело где-то в подсознании и логике не поддавалось.

В этом крылись корни проблемы. Для приморских корейцев Миша — неполноценный кореец. Практически, русский. Да, община помогла ему, но это скорей всего по протекции деда. А так, ни один уважаемый отец семейства не даст благословения свей дочери на такой брак (порядочная корейская девушка выйдет замуж только за корейца). А та никогда не осмелится пойти наперекор родителю. Вы скажите — а, как же Вера Пак? Так она была сирота — некому запрещать. И всё равно, ей пришлось уехать от осуждения соплеменников. В Москве же просвещенную кореянку, отвергающую домострой днем с огнем, не сыщешь, так что серьезные отношения откладывались, на когда-нибудь потом.

Это была правда… для Михаила. А для меня? Марина? Наверно, если бы она осталась, мы бы так и жили. Но она не осталась. Наташа? Это и вовсе смешно — роль любовницы без обязательств, не для неё. А что-то большее — не для меня.

— Что молчишь? Сложный вопрос?

— Нет, Колька, нет у меня девушки… ни постоянной, ни временной. А у тебя?

— Да так, была одна, — Колька отвел взгляд. — В Уссурийске. Женихался к ней… Да не сложилось…

Боль промелькнула в его глазах и тут же спряталась, как испуганная рыба в глубину. Колька не из тех, кто долго концентрируется на душевных ранах. Он как таежный зверь — зализал рану и двинулся дальше, к следующему охотничьему угодью, к новой добыче.