Кореец

— Ой, ну что вы такое говорите, — смущенно улыбалась она, но было видно, что ей приятны комплименты. — Какая там красота, замотаешься за смену…

Мы выпили — два.

И как-то само собой начался разговор «за жизнь». Тот самый разговор, который может случиться только в поезде, между случайными попутчиками, когда можно выложить все, зная, что завтра вы разойдетесь навсегда.

Оказалось, у Инны есть дочка, семи лет. Этой осенью в школу. Живет с бабушкой в Махачкале, пока мама мотается по рельсам.

— Дочка скучает, конечно, — Инна вздохнула, и в ее глазах на мгновение мелькнула тень печали. — Растет без меня, получается. А что делать? Работать надо.

Она замолчала, глядя в окно на проносящуюся мимо темноту. И в этой паузе было столько невысказанной боли, столько женского одиночества, что мне вдруг стало неловко за свое легкомысленное настроение, за этот дурацкий флирт. Я увидел перед собой не просто симпатичную проводницу, а человека со своей судьбой, со своими проблемами.

Но алкоголь и молодое тело Михаила делали свое дело. Сочувствие быстро уступило место другому, более древнему инстинкту.

Я налил еще по бокалу.

— Возникло предложение выпить на «ты». В смысле — на брудершафт.

— Давай, — согласилась Инна. — Только без поцелуев.

— Конечно! Какие могут быть поцелуи между интеллигентными людьми? Здесь главное — духовная общность.

Под этим предлогом, мне удалось перетянуть её к себе на диванчик.

Выпили на «ты», неловко скрестив локти и я всё-таки мимолетно чмокнул Инну в щёчку. Она мило зарделась. Потом мы поговорили о духовной общности, о видах на урожай в Дагестане, а также о различии между женственностью и красотой, мужественностью и смелостью. Шампанское кончилось, и я открыл портвейн. Интересно, какие ослы установили, будто портвейн не следует охлаждать? Мы обсудили этот вопрос. Между прочим, женщины, пьющие портвейн, как-то особенно хорошеют. Они становятся где-то похожи на ведьм. Где именно? Где-то. Прекрасное слово — где-то. Вы сударыня где-то ведьма. Обожаю этот оборот. Кстати, о ведьмах… Что такое, по-твоему, отношения между мужчиной и женщиной? Я не имею в виду брак. Брак — это договор. А мы говорим про дружбу, понимаешь?..

Неся эту пургу, я придвинулся еще ближе, моя ладонь как бы невзначай коснулась ее колена, а потом и устроилась на нем. Инна не отстранилась, только чуть напряглась.

* * *

Инна сидела у окна, а Миша рядом с ней, и его бедро тесно прижималось к ее ноге, а рука поглаживала её коленку. Она не понимала, что с ней происходит. Ей было неловко находиться в купе, на диване так близко к этому парню. Следовало держать дистанцию, убрать его ласковую лапу с колена, но она сидела, как завороженная и ее обдавало волнами жара.

Миша был ей симпатичен. Высокий, широкоплечий, с лукавыми чуть раскосыми глазами и улыбчивым, красиво очерченным ртом. Он чем-то смахивал на Русика… Хотя скорее не внешне, а внутренне. От него исходили такие же невидимые флюиды, как и от Инниной первой любви. Бутылку шампанского они уже выпили, Михаил открыл портвейн. На закуску он по-джентльменски взял коробку конфет, но от жары шоколад расплавился, размазался по коробке. Инна взяла конфету и испачкала пальцы. Потянулась за полотенцем, но Миша перехватил ее руку.

— Погоди. — он вдруг поцеловал ее пальцы и слизнул с них шоколад. — Сладенькая…

Инна растерялась и замерла, забыв отнять руку.

Чтоб скрыть неловкость, неожиданно для самой себя вдруг принялась оживленно рассказывать:

— А вот помнишь, была такая песня, «О фонариках»? Наш бригадир велел, когда в поезд ревизоры садятся, в рубке эту пластинку ставить. Ну, чтоб всех проводников предупредить. А ревизоры не врубаются, идут себе с проверкой, а во всех вагонах из радиоточки несется: «Гори, гори, гори…» — проводники «зайцев» прячут, — говоря, она старательно не смотрела Мише в глаза, чувствовала: если посмотрит, сама растает, как конфета.

— Я знаю эту песню, — сказал он и голос его показался Инне каким-то глухим. — Она на стихи Михаила Светлова. У мамы была пластинка. Там еще такие слова есть: «Помню ночь над затемненной улицей, мы с любимой были рядом тут, и фонарик — вот какая умница! Вдруг погас на несколько минут…»

Миша перегнулся через неё и выключил ночник, потом потянулся к двери и щелкнул замком.

Инна ощутила, его горячие губы на своих, и сразу дыхание перехватило, словно ее неожиданно сбросили с обрыва в воду. Потом, задыхаясь от волнения, не могли долго оторваться друг от друга.

Первой опомнилась Инна.

— Что же это происходит? — с трудом переводя дыхание, она оттолкнула его, и вскочила с дивана. — Я сошла с ума?

— По-моему, со мной творится тоже что-то неладное, — хрипло выговорил Миша, вставая рядом с ней.

Она поправила упавшие на глаза пряди волос.

— Кажется, тебе пора идти…

— Можно я останусь? — попросил он.

Инна опустилась на диван, глядя перед собой. Миша сел рядом, осторожно приобнял за плечо. Молчание длилось целую томительную минуту.

— Так мне уйти?

— Наверное, нет, — шёпотом выговорила она, и обреченно подставила полуоткрытые губы, чем он немедленно и воспользоваться. Стал целовать, гладить и тискать уже по-взрослому. Сил сопротивляться не было… да и не хотелось противиться его ласке. Наоборот, она желала, чтоб не останавливался, а стал смелее и настойчивее…

Миша осторожно, не прерывая поцелуй опрокинул ее на полку, а потом, о боже, юбка поползла вверх… Мишины пальцы оказались на резинке трусов и потянули их в противоположном направлении. Как удачно, что на ней сегодня югославские трусики, купленные за сумасшедшие деньги, а не совдеповские панталоны — неудобно бы получилось.

«Нет, это не мыслимо и недопустимо!» — подумала Инна и приподняв попу, помогла столичному нахалу спустить предмет туалета. Пуговицы на блузке, она судорожными движениями расстегивала сама. А лифчик Инна принципиально не носила, её грудки, небольшие и упругие, в поддержке не нуждались. Миша тут же принялся целовать их, мусоля и покусывая соски. Инна выгибалась со стоном.

Эх, права была Люська… Стук колесных пар и мерное покачивание совпадают с биоритмом сексуальной чакры…

Впервые в жизни Инна испытала такое острое, радостное ощущение улёта в нирвану, впервые в жизни так исступленно и неистово обнимала мужчину, ощущая его плоть в себе, впервые позабыла, где она, и даже, кто она…

Теперь было немного стыдно… Она отвернулась, на ощупь торопливо поправила одежду, потом включила ночник.

Избегая смотреть Мише в глаза, нашла в сумке зеркальце, глянула в него, чтоб поправить волосы.

Какой кошмар! Щеки пунцовые, глаза блестят лихорадочно, губы просто фиолетового цвета. На люди так не выйти.

Миша взял ее за подбородок и повернул к себе. Несколько долгих секунд он смотрел на нее. так что Инна смущенно опустила глаза, а потом ласково сказал:

— Да ты просто красавица… Секс тебе очень идет…