Кореец

— Не бесплатно, конечно, — обнадежил его я. — Подбросите?

Тучков на мгновение замер, его мутные глазки уставились на меня в упор. В них промелькнуло что-то острое, расчетливое. Кулигин исчез, появился делец.

— Подбросить — это можно, — медленно проговорил он, тоже понизив голос.

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок азарта. Кажется, клюет!

* * *

План был прост, как всё идиотское: на днях заканчивается ремонт «Полюса». Тучков, вернувшись из самоволки в столицу, клятвенно обещал «уломать» капитана Хлопушина взять нас на борт. Ну как уломать — видимо, поделиться частью профита от «левых» пассажиров. Пару-тройку дней мы должны были изображать культурный отдых в Астрахани: смотреть местные достопримечательности (Кремль, рыбный рынок, Никольская улица), может, даже порыбачить с Тучковым на Волге (видимо, на предмет выявления браконьеров?), а там — и в путь-дорожку на Красноводск, под прикрытием доблестной рыбоохраны. Звучало как анекдот, но другого плана у нас все равно не было.

При посадке на паром, нужно предъявлять паспорт. Через Каспий мы граничим с Ираном — пограничный контроль.

Мне со свои паспортом светиться ни к чему, а Кольки его и вовсе нет.

Расстались мы с Тучковым почти что лепшими друзьями. Его рукопожатие напоминало прикосновение к вяленой вобле — такое же сухое и слегка липкое. Мы обменялись обещаниями «обязательно зайти в гости» и «посидеть еще как-нибудь». Он даже чуть не полез целоваться на прощание, но я вовремя увернулся, сославшись на внезапный приступ кашля. Ехал наш новоиспеченный друг и потенциальный спаситель в тринадцатом вагоне, на двадцать третьем месте. Я сразу подумал: придется его навестить, напомнить про обещания. Что-то подсказывало мне, что Тучков, выйдя из вагона-ресторана, вполне мог про меня забыть.

Проводив механика-рационализатора, я вдруг почувствовал острый приступ… нет, не совести, а чего-то другого. Деловитости? Или просто желания закрепить успех? Я решительно подошел к барной стойке и, игнорируя скептический взгляд директора, купил бутылку «Краснодарского» шампанского, того самого портвейна «Массандра», а за червонец он мне достал из-под прилавка коробку шоколадных конфет АССОРТИ кондитерской фабрики Бабаев и аккуратно завернул все это богатство в газету «Гудок». С этим презентом, как с боевым знаменем, я выдвинулся на позиции, приготовившись атаковать девичью честь симпатичной проводницы.

Зачем я это затеял — убей бог, не знаю. Семидесятилетний Марк Северин внутри меня устало вздыхал и крутил пальцем у виска. Но двадцатиоднолетний организм Михаила Кима, взбудораженный водкой, и близостью опасной авантюры, требовал действий. Простых, понятных, гормональных. Он нуждался в общении с противоположным полом. Логика тут отдыхала, курила в тамбуре и плевала на рельсы.

Я двинулся по коридору, покачиваясь в такт вагону и напевая вполголоса: «А что это за девочка? И где она живет? А вдруг она не курит? А вдруг она не пьет? А мы с такими рожами возьмем, да и припремся к Элис…»

Кстати, этот дурашливый кавер на песню Смоки надо вставить в наш первый альбом, в двухтысячном он стал бомбой. Текст, конечно, подправить — убрать упоминания про иврит и геев…

Так, где искать Инну? В проводницкой, у титана с кипятком? В ее служебном купе? Может, она уже спит? Мысли путались. Я чувствовал себя одновременно и опытным соблазнителем из прошлой жизни, и неуклюжим подростком, впервые решившимся заговорить с девушкой. Этот внутренний конфликт был похлеще любого портвейна.

Инна нашлась в своем закутке, сидела за столиком напротив приборной доски с переключателями да стрелками, считала мелочь за чай. Интересный дуализм у моего сознания. Известно, что молодые парни, вчерашние юноши часто в поисках секса тянутся к женщинам старше себя, справедливо полагая, что те в любовных делах гораздо опытней и раскованней юных сверстниц. Так и молодое тело Миши тянулось к Инне. Но, с другой стороны, в молодом теле засел разум семидесятилетнего мужика, которому все женщины до тридцати кажутся молоденькими девочками, на которых только и может воспламениться его порядком увядшая страсть. Короче, к Инне меня тянуло с обоих сторон.

— Инна! — я подошел, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, а не как у пьяного матроса. — А мы вас везде ищем! То есть, я ищу! Думал, может, составите компанию… поговорить, пообщаться?

Девушка посмотрела на меня, и на ее лице отразилась непонятная гамма чувств — смесь усталости, официальности, и при этом любопытства.

— Ой, опять вы? — коротко улыбнулась, словно пытаясь скрыть интерес к моему предложению. — Я же говорила, мне работать надо. Пассажиры спят, а проводнику покой только снится. Я ведь одна на вагон.

— Да какой покой, Инна!.. — воскликнул я с нелепым энтузиазмом.

Она сделала большие глаза и поднесла указательный палец ко рту:

— Тише, тише!!!

— Покой — это для пенсионеров! — шепотом продолжил я соблазнять. — А у нас с вами — молодость, дорога, будущее! Ну хоть десять минут! По стаканчику… За знакомство! За звезды над Каспием! За что хотите!

Я смотрел на нее умоляюще, как кот из «Шрека» (которого еще, конечно, не существовало). Инна колебалась. Оглянулась на темный коридор. Вздохнула.

— Только недолго, — сдалась она. — Пойдемте… ко мне. И пожалуйста, тихо!

Мое сердце радостно подпрыгнуло. Ко мне! То есть, к ней! Молодой организм ликовал, старый Марк Северин приготовился тряхнуть стариной. Кажется, ночь становится томной…

Тихо, как два заговорщика, мы проскользнули по спящему вагону к ее служебному купе. Крайнему, рядом с туалетом. Узкому — всего на два места, пахло духами, крахмальным бельем и чем-то неуловимо женским. Окно было завешено ситцевой занавеской в мелкий цветочек, на столике — стопка каких-то бланков и потрепанный журнал «Работница».

— Вот, — Инна кивнула на узкую полку, застеленную казенным одеялом. — Присаживайтесь.

Сама села на откидной стульчик напротив.

— Извините, угощать особо нечем.

— Я как истинный джентльмен, без подарков в гости не хожу! Вот извольте-с… — и извлек из газетного свертка шампанское, портвейн и конфеты. Она охнула:

— Ой, а я сидела, как дура без подарка, а тут вы кстати… Дедом Морозом подрабатываете?

— Всё гораздо лучше — я Дед Жара!

Инна прыснула, прикрыв рот ладошкой и достала из шкафчика те самые ртищевские яблоки, румяные и твердые, как девичьи щеки на морозе. Бокалы она достала откуда-то из недр своего хозяйства неожиданно изящные — тонкого стекла, на высоких ножках, явно не из вагонного комплекта. Наверное, берегла для особых случаев. Или для особых пассажиров?

Стараясь не хлопнуть пробкой, я аккуратно открыл шампанское, осторожно разлил пузырящуюся жидкость в бокалы.

— Ну, за… за неожиданные встречи в пути! — поднял я бокал, снова ощущая себя неловким юнцом. — Пусть все дороги ведут к счастью!

Инна тихонько рассмеялась, ее глаза блеснули в полумраке купе. Мы выпили раз.

— А теперь — за хозяйку этого уютного уголка! — не унимался я, снова наполняя рюмки. — За самую красивую проводницу на всех железных дорогах Советского Союза! Пусть ее улыбка освещает путь даже в самую темную ночь!