Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

Как обычно, обида Марлена быстро прошла, и он уже приставал:

– Слушай, где ты такие достала? Возьми меня адъютантом, я их носить буду, а?

– Смеётесь, товарищ младший лейтенант, - с угловатым жеманством отвечала дорожная наяда, - а хватит силёнок-то? Разве что на одну?

– Так нас двое, - нашёлся Марлен.

Рот его плотоядно растянулся до ушей, глаза масляно заблестели, и даже на заду не чувствовалось мокроты. Женщина тоже смеялась, радуясь, очевидно, исчерпанному неприятному инциденту, да и потому, что такой язык был ей понятен и такие подыгрыши привычны.

– А он захочет? – стрельнула взглядом во Владимира.

– Володя, ты как думаешь, вдвоём подымем? – пригласил в игру друга Марлен. – Давай, попробуем. Ты под какую станешь?

Вдвоём с обидчицей громко и дружно засмеялись.

Владимир подошёл ближе, спросил:

– Это ваш грузовик?

– Мой.
– Женщина притихла, не привычная, очевидно, к серьёзному обращению на «вы» и опасавшаяся вообще «выкающих» людей не её мира и понимания.

– А что ты-то здесь делаешь? – втесался в разговор Марлен.

– Агронома привезла на поезд, в Минск он поехал. – Жалобно добавила: - За день ухайдакалась в поле, вот и прикемарила немного. А вы разбудили.

– И откуда ты? – продолжал допрос Марлен.

– Из Сосняков, в колхозе работаю.

Марлен от радости даже присел, хлопнув себя по коленям.

– Ну, ты даёшь, девка! Нам туда и надо. Давай, заводи, поехали! – заторопил он женщину.

Вблизи Владимир разглядел, что женщина ещё совсем молода, лет 25-ти, хотя одежда её и не сошедшая с лица тревога, вызванная неожиданной встречей, старили, да и лицо уже было посечено ранними тонкими морщинками у глаз и на лбу, отметками нелёгкой, видимо, жизни.

– А зачем к нам? – Ей совсем не хотелось привозить в деревню непознанных людей, да ещё в форме, может, на горе кому-нибудь, может, и всей деревне. Так не раз уже было от наездов разных начальников, усиленно проверяющих, как они жили под немцем, да настырно поучающих, как должны жить теперь, что сеять и выхаживать, и заранее отрезающих по крупному ломтю каждый от ещё не выращенного и не испечённого хлеба. Да и женское любопытство не давало покоя, больше, конечно, оно. Как это, привезла военных в деревню и не может рассказать подружкам кто они и зачем явились-нарисовались в офицерской форме. Ещё раз внимательно, по-женски тщательно, оглядела приятелей, задержавшись взглядом на вещах.

– Может, в гости к кому?

– Угадала, подруга, - ответил не отдававший инициативы разговора Марлен. – Да ты не боись! Не начальники мы, - догадался о её тревоге, - к сестре еду. К Любови Александровне, учительшей она у вас, за председателем вашим живёт. Знаешь?

Лицо женщины разом просветлело, глаза ещё расширились, подняв кустики бровей. Она радостно переспросила:

– Так ты – её брательник?

– Ну да! – ответил, радуясь родству не меньше, Марлен.

Тревога и насторожённость, сдерживавшие их, рассеялись.

– Вот будет радость-то! – ещё раз воскликнула женщина.

– Так давай, торопись довезти её! Шевелись, Венера! – стал по-хозяйски подгонять Марлен.

– Чем материться, лучше помоги, - не обижаясь, ответила та.

Она полезла в кузов через заднее колесо и борт, тяжело задирая свою толстую, как обрубленную, ногу и наваливаясь на борт всем телом.

Марлен заорал вслед:

– Эй-ей! Не помни! – Спросил: - Что делать-то?

Женщина сбросила топор.

– Нате, нарубите сушняка покороче, а я пока вздую самовары да заведу свою «Варвару».

– Ты чего это мужика бабьим именем окрестила? – тут же поинтересовался Марлен.

– Это машина-то мужик? – ответила та и добавила убеждённо: - Она у меня работница, значит, баба.

– 2 –

Как ни торопились, прошло не менее получаса, пока чудо русской автотехники стало готово к движению. Мотор у ЗИСа работал ровно, с редкими лишними выхлопами, да и весь он выглядел аккуратным, даже недавно был выкрашен, с целыми дощатыми бортами и кабиной, даже с целыми стёклами и только с сильно изношенными шинами.

– Хорошо живёте в своём колхозе, даже машина есть. Чо не отобрали на фронт или ещё куда? – поинтересовался Марлен, первым усаживаясь в тесную кабину посередине, рядом с водителем так, что рычаг переключения скоростей оказался у него между ног. Угадывалось, что ему не часто приходилось ездить в машине, а уж в кабине – наверняка.

– Смотри, прищемлю, - засмеялась шофериха, и Марлен убрал больную ногу, переставив её с помощью обеих рук за рычаг. – Председатель наш, дядька-хозяин, всем бы такого, подобрал «Варвару» в поле, - удовлетворила любопытство младшего офицера, - видать, кто-то по целине пытался на ней удрать, да в грязи зарюхался. Вытащили мы её всем бабским тяглом с помощью коров, бычка да трёх коней-доходяг, что приблудились после наших солдат, вымыли, вычистили не хуже, как своих бурёнок, когда были, а там уж председатель один старался. За самогон да картошку наменял, что надо, у военных, что долго ещё шли мимо, сам лежал и под ней и на ней вместе с солдатиками, заманенными опять-таки за самогон, - сделали машину. Когда она завелась и поехала, председатель аж заплакал, тоже напился с пригульными ремонтниками и спал сутки, - неторопливо рассказывала она, прогревая мотор. – Документов-то нет! Так, верно, и армейские, что в тылу, и районные начальники всякие, завидя, пытались отобрать, да, видно, откупался от них наш Иван Иванович. Живет пока с нами «Варвара», ой, как помогает! Долго ли? Тоже не верится, что не отберут. Пока работаем, - она протёрла чистой тряпкой окна, навалившись на Марлена так, что тот сопел и елозил задавленно. – Я и испугалась-то со сна не за себя, а за неё. Она ж у меня самая дорогая подруга, с ней – по-хорошему, и она хорошо бегает. Подумалось, что и вы на неё нацелились. – Уселась поудобнее. – Председатель мне строго-настрого запретил оставаться на станции, а я вот заснула, сморилась, дура.

Владимир кое-как умостился рядом с Марленом в тесной кабине, с трудом захлопнул деревянную дверцу.

– Поехали? – спросила женщина. – По дороге придётся останавливаться на подкормку лошадки моей, - привычно и мягко передвинула рычаг скоростей, плавно отпустила сцепление, и машина сначала выкатилась задом на дорогу, а потом медленно пошла вперёд по дороге, оставляя слева поворот на станцию, покатилась, неторопливо переваливаясь на ямах и ухабах, сплошь усеявших дорогу.

Развиднелось. Туман растаял, ушёл ввысь, в почти чистое небо, где ещё бледнела забытая луна. Вершины дальнего леса из тёмных стали изумрудно-зелёными с оранжевой короной, а ближние деревья заблистали мириадами хрусталинок на листьях. Солнце стремительно поднималось вверх по небосводу, оживляя всё вокруг, но на дороге, закрытой высоким кустарником, берёзами, клёнами и низкорослыми елями, его ещё не было видно. Птичье разноголосье прорывалось сквозь шум работающего мотора и закрытые окна. Заметно сушило и нагревало. Чувствовалось, что день будет жарким.

– Откроем окно? – предложила женщина и, не ожидая согласия, остановила машину, отодвинула задвижки переднего стекла, а потом и само стекло, впуская разом и свежий прохладный воздух, и гомон птиц, и шум деревьев ещё не под ветром, а от лёгкого волнообразного движения воздуха без отчётливого направления, просто движения от пробуждения всего вокруг. Стало легко дышать, проходила сонливость.

– Хорошо-то как! – выразила общее настроение женщина.

Включила мотор, и снова они покатили к неведомой сестре по незнакомой земле в чужом мире с неясной целью. «Зачем-то кому-то это всё надо», - подумалось Владимиру, пока ещё плохо воспринимающему красоты нарождающегося дня.

– Как там сестра-то? – начал обязательный дорожный разговор Марлен.

– Ничего, живут, - философски ответила женщина и широко, не скрываясь, всласть зевнула.

– Сколько пацанов-то у них? – не унимался Марлен.

– Во, брат! Не ведает, сколь у него племяшей, - она повернулась лицом к Марлену, посмотрела заинтересованно. – Сколь себя помню, ты у нас не бывал. Откуда теперь взялся-то? – допытывалась. – А то привезу шпиёна председателю. Говори, как зовут, а то дальше не поеду.