"Король" с Арбата

–  Можно в стихах,- вежливо улыбается студент.

–  Алеша, спать,- выручает меня мама из-за занавески… Я развожу руками: мол, ничего не поделаешь, дисциплина - и ухожу.

Засыпаю под бормотание студента:

–  А это кто? Ух, какое у него примитивное лицо… А это? Никакого интеллекта… Скажите, Ноночка, почему так бывает? Вот, допустим, один человек сильно любит другого. А тот, другой, его обязательно любит меньше? И наоборот. Какое-то несоответствие. В чем дело?

Я насторожился. Надо же! Кругом одно и то же,

Голос Нонки:

–  У Пушкина об этом хорошо сказано.

–  Но то была другая эпоха… Мама заворочалась в постели:

–  Нона, заведи будильник. Мне завтра в первую смену.

Скрипит пружинка будильника. Хлопнула дверь. Все тихо. Только чуть слышно, как во дворе кому-то жалуется патефон:

Сердце, тебе не хочется покоя,-

Мне не спится. Так и представляется, как танцует Лариска с Тогой. Наверное, там еще девчонки, Ларискины подруги и ребята из Гогииого дом пять. Мать Ларискина, Евдокия Ивановна, конечно, всем чай разливает, а папа патефон подкручивает. Потом они садятся за стол. И этот пижон Гога, наверное, всем объявляет, что он пойдет мыть руки. А Лариска ему полотенце чистое подает. Противно.

Потом, наверное, Гога хвалится велосипедом и своим отцом, знаменитым адвокатом. А когда он капнет на скатерть вареньем, то Лариска и ее мать, конечно, суетятся:

–  Ах, ничего, ничего. Отстирается.

После чая опять будут танцевать. И ее папа, наверное, толкнет маму:

–  Посмотри-ка на них!

А потом Гога начнет читать свою поэму про полярников.

Как- то у нас в школе был вечер, посвященный покорению Северного полюса. Гога написал поэму. Она называется «Ледяная симфония». Он здорово расписал темные ночи, вой медведей и Большую землю, чья горячая любовь «за тысячу верст согревала челюскинцев».

Когда он прочел свои стихи, мы захлопали, а Лариска кричала «бис!», крутилась на стуле, ко всем оборачивалась:

–  Это он сам сочинил! А мне в альбом еще лучше написал. Классик!

Из школы мы идем все вместе. Лариска вплотную с Го-гой, а мы почтительно рядом. Шагаем, слушаем.

–  Вообще-то им такую поэму не стоило посвящать,- говорит Гога.- Они там государственный ледокол утопили, а мы кричим «ура!».

–  Да ты что? Они же герои,- торопится Женька,- они же на льдине жили.

–  Странно,- пожимает плечами Гога,- а куда же им еще деваться? Боролись за свою жизнь, и все.

Мы даже остановились, не знаем, что сказать.

–  А почему же ты об этом в поэме не написал? Гога смеется. Смеется и Лариска:

–  Чудаки!

–  Детский сад!

Дома за чаем я рассказываю о Гогиной поэме и говорю маме, что челюскинцы никакие не герои, они государственный ледокол утопили.

–  Сам додумался?
– вмешивается Нонка.

–  Нет, Гога объяснял.

–  Значит, все кругом называют челюскинцев героями,, только твой Гога против?
– прищуривается Нонка.- Так?

–  Ну, так,- соглашаюсь я.

–  Значит, они ледокол утопили?
– наседает Нонка.

–  Тише вы, политики,- косится на окно мама.

–  Дурак твой Гога,- заключает Нонка.

–  Нет, он умный. Он много знает.

–  Много знает, да мало понимает.

–  А это не все равно?

Нонка прихлебывает чай, задумывается. Я смотрю на маму. Она качает головой, улыбается каким-то своим далеким мыслям:

–  Нет, сынок, это не одно и то же. Я в жизни видела… Вот сейчас он, наверное, читает эту свою поэму, и все

слушают. Лариска тоже.

А что хорошего в этой Лариске? Так себе, ничего особенного нет.

Вот в школе на литературе мы разбирали образ одного героя. Я взял в тетрадке провел линию. И выписал с левой стороны все отрицательные качества, а с правой - положительные. Положительных набралось больше. Значит, герои хороший человек.

Необязательно нужно выписывать в тетрадке. Можно и на руках. В темноте это удобно. Пальцы на левой руке - отрицательные качества, а на правой - все хорошее.

Начал с левой руки:

Поет Плохо - раз.

Мышей боится - два.

На правой ноге большой палец картошкой - три.

«Красных дьяволят» не читала - четыре.

Когда играет в пряталки, то жулит - пять.

На меня не смотрит - шесть.

Перешел на правую руку:

Косы белые - раз.

Учится на «отлично» - два.

На гитаре играет - три.

Красивая, зараза,- четыре.

Знает, как звали лошадь какого-то Вронского. «Фру-фру» - пять.

Танцевать умеет - шесть. Кажется, все. Шесть на шесть. Вернулась Нонка, погасила свет, улеглась.

–  Нона,- шепчу я,- ты не спишь?

–  Чего тебе?

–  Научи меня танцевать.

…Утром разбудил почтальон. Нонка кричит:

–  Алеша, тебе пакет! Распишись.

Я рывком на кухню. В самом деле на столе пакет, почтальон карандаш сует в руки. На пакете наш адрес, только нет номера квартиры. Внизу крупно написано: Алеше Гриб-кову, а вверху напечатано: «Киевский райком комсомола».

Нонка пакет не дает, на свет смотрит, осторожно надрывает. Выпал большой лист. На нем чертеж. У угла написано: «Самодельный широкопленочный кинопроектор».

–  Фу, какая чепуха!
– говорит Нонка.

Я уже во дворе. Выбежал на середину, два пальца в рот, чертеж над головой.

Высунулись ребячьи головы и, конечно, намыленный Ла-рискин отец.

–  Есть чертеж самодельного аппарата!
– ору я. Подошла тетя Дуся, потрогала чертеж, подозрительно спросила:

–  Самогонку гоните?

Мы сидим на скамейке. Чертеж на коленях подпрыгивает.

–  А где же тут мальтийский крест?
– трет затылок Лева.

И в самом деле нигде нет мальтийского креста.

–  Чем же лента передвигается?
– спрашиваем мы друг друга.

Лева водит пальцем по чертежу, бормочет:

–  Обтюратор есть, барабаны есть, это осветительная часть, вот фильмовый канал, объектив, бобины, две конических шестеренки. А вот написано: «грейферный узел». Что это? Зачем?

–  Крючки какие-то,- говорит Женька и показывает два согнутых пальца. Лева смотрит на Женькину руку, задумывается.

–  А ну-ка, сделай еще,- просит он Женьку.- Алешка, тащи нашу пленку!

–  Чаю хоть выпей,- говорит дома Нонка.