"Король" с Арбата

–  Он в другом городе,- тихо говорит Рыжик.- Он с нами не живет.

–  И наш со мной не живет,- говорю я.-Значит, мы безотцовщина. Вот здорово!

–  Без отца лучше,- вдруг улыбается Лидочка.- Он маму в театр не пускал.

–  Да,- вяло соглашаюсь я,- конечно, лучше.

Мы надрезаем кусочек шнура от репродуктора, откуда как раз сейчас слышится женский голос.

–  Подожди, не режь,- останавливает меня Рыжик. Мы замолкли, слушаем новую песню. Как будто растаял репродуктор и вместо него где-то в дымной степи раненый боец очень просит Орленка, чтобы он взлетел выше солнца и всем рассказал, как дрался с белыми погибший отряд.

Песня кончилась, а я все сижу, забыл про ножницы. Потом в репродукторе послышался бодрый мужской голос. Он рассказывал о счастливой колхозной жизни.

–  Алеша,- говорит Рыжик,- давай вместе утром по радио зарядку делать. Я подниму руки и буду знать, что и ты сейчас поднял руки. Я ноги и ты - ноги. Я попрыгаю и ты. А потом умываться.

–  Давай,- соглашаюсь я.- Только не самую первую зарядку, а потом, которая за ней. У нас по утрам радио трещит.

Потом мы с Лидочкой разыскали фанерные ящики из-под посылок, немножко булавок и свечку.

–  Это если вечером работать,- пояснила Лидочка.

На лестничной клетке столкнулись с Бахилей. Он посмотрел на наши ящики, оживился:

–  Для аппарата?

–  Ага! Тебя Жиган искал,- сказала Рыжик. Бахиля сразу заскучал, уныло спросил:

–  Давно?

–  Да вот недавно.

Мы было пошли вниз, но Бахиля нас окликнул:

–  Подождите, дело есть.

Он скрылся в дверях, долго не возвращался, потом показался довольный, даже радостный. В руках какая-то станина с колесом, на нем ремень.

–  Вот, возьмите. Это бормашина ножная. Правда, сломанная. У отца теперь электрическая. А эта не нужна.

–  А что с ней делать?
– спрашивает Рыжик.

–  Почините. Будет, как токарный станок. Знаешь, как крутится здорово. Ж-ж-ж.

–  Пойдем к нам в сарай,- приглашаю я Бахилю. Он нерешительно топчется, жмется:

–  Нет, не сейчас. Мне Жиган нужен.

–  Зачем он -тебе?
– спрашивает Лидочка.

–  Да так…- отворачивается Бахиля,- дело есть. Ну, пока.

Мы расстались.

–  Что-то задумали они,- говорит Рыжик,- вчера вечером Жиган с каким-то лохматым верзилой Бахилю на лестницу вызывал. О чем-то шушукались. Я домой шла, поднялась выше - они сразу замолчали. Стоят, покуривают.

–  Надо бы его к нам,- думаю я вслух о Бахиле.- Мне тоже это не нравится.

–  Конечно, к нам,- поддакивает Лидочка.

В сарае нам с Лидочкой оказали почести. Кругом неподдельные крики ликования.

Особенно всех радует бормашина. Мы все в сторону и занялись ею. Починили педаль. Женька ее нажимает ногой, и сарай наполняет солидное, ровное, сильное жужжание. Приспособили к ней деревянный патрон, в него вогнали железку. Женька нажимает, ему руками помогает Славик, а я вожу напильником по железке.

Сначала с железки сползла ржавчина, потом она заблестела, засверкала, и даже начали вылетать настоящие искры. Мишка их ловит на ладонь, приплясывает:

–  Ха-ха!

–  Мировецки!
– смеется Славик и подставляет свой кар-тузик.

Наш «токарный станок» покрутили все по очереди, потом Лева смазал его из масленки, и мы занялись своим делом. Я принялся за осветительную часть киноаппарата. Мне помогает Славик. Он мой ассистент. Готовит инструмент и распрямляет гвоздики.

Шкуркой я зачищаю все фанерки. Теперь на них очень приятно чертить карандашом. Переношу все размеры по линеечке, миллиметр в миллиметр. Сострогать все лишнее, и стенки осветительной части готовы.

–  Прошу рубанок,- говорю я, не оборачиваясь, Славику, и сейчас же в мастерской - дикий вопль Левы. Оказывается, Славик почему-то пожелал подгонять железку в рубанке молотком. И бьет по острию.

У Славика отобрали рубанок, поручили найти зеркало. Но Лева его вернул, усадил снова за гвозди:

–  Ну его. Еще приволочет мамино трюмо.

До чего же приятно, хорошо работать, когда все получается тютелька в тютельку. Я опять зачищаю шкуркой все шероховатости и не могу налюбоваться фанерками.

В другое время, если бы я нашел такие фанерки на улице, то даже бы и не стал разглядывать, а создал бы им-ускорение, пусть летят, какая дальше. А вот сейчас хочется их гладить, всем показать и даже прижаться щекой.

Зеркало добыла Лидочка. Оно квадратное, а нам нужно круглое, как указано в чертеже. Женька говорит, что где-то он слышал, будто стекло можно резать ножницами. Только это делается в воде.

Вот это открытие! Наверное, не все взрослые знают, что так можно.

Теперь нам нужно из круглого гвоздя сделать плоскую пластинку. Это будет держатель зеркала. В пластинке просверлить отверстие и в нем нарезать резьбу. В резьбу вставить винт и на конце винта укрепить зеркало. Если крутить винт, то зеркало будет то удаляться, то приближаться к лампочке. Так нужно для настройки.

Я начал расплющивать гвоздь на нашей наковальне, но дело идет слишком медленно и очень оглушает. Все зажали уши, ждут, когда я кончу.

–  Хватит,- кричит Лева,- лучше поищи подходящую железку.

Я передаю гвоздь ассистенту, копаюсь в груде железок. Славик отпросился «на минутку».

Нашлась в куче сырья подходящая, но уж очень широкая. Нужно много опиливать.

–  Попробуй отруби зубилом,- советует Женька.

–  Молено и сломанным лезвием ножовки,- прикидывает Лева.

–  Только трудно.

Я долго раздумываю, за что браться. Зубилом, конечно, быстрее, но молоток почему-то только изредка попадает по головке зубила. А ножовкой хватит пилить до вечера.

Вдруг влетает Славик и молча протягивает еще теплый расплющенный в лепешку гвоздь.

Мы тормошим Славика, спрашиваем, где и кто ему это сделал.

Славик садится на землю, обмахивается картузиком, безразлично оглядывает стены. Нас он не замечает

–  Ты что? Язык проглотил?
– сердится Лева. Славик молча трогает язык, показывает нам.

–  Все очень просто,- говорит он в пространство.- На трамвайную рельсу положил.

Мы захлопываем дверь. Прислушиваемся. Все тихо. Лева, заикаясь вдруг, говорит:

–  Нам еще не хватало, чтобы трамваи сходили с рельсов.

Дверь сарая кто-то настойчиво трогает. Мы не шелохнемся.

–  Отоприте, я это,- слышим голос графа де Стася. Мы открыли. Граф потоптался, не глядя на нас, сказал:

–  Мать велела тиски забрать.

Стало так тихо, что я слышу, как за дровами скребется мышь. Славик обнимает тиски, а Лева рассматривает свои ботинки, медленно говорит: