"Король" с Арбата

Но ведь не стесняюсь же я зайти к Лидочке или к Женьке? У Лидочки пианино и даже есть вся Большая Советская Энциклопедия. А у Женьки кругом картины, разные этажерки и патефон. Но к ним я захожу как к себе.

Мать Лидочки откроет дверь, со мной сразу за руку и кричит в комнату:

–  Лидок, встречай Алешу! Варенье в буфете, печенье, чтобы ты не слопала, в духовке, а я помчалась.

Когда к Женьке позвонишь, Король лает. Женькина мать меня пропускает и сразу на Короля нападает:

–  Ты что? Своих не узнал? Это же Женин товарищ. Смотри-ка, Алеша, Король покраснел. Стыдно ему.

Пальто мое повесит и сразу с вопросом:

–  Есть хочешь? Только по-честному. У нас суп горячий. А вот зашел я как-то к Гоге за контурной картой. Ноги

вытер, тихонько позвонил. За дверью голос:

–  Кто там?

Я объясняю. Долго цепочки разные бряцают, щелкают замки. Приоткрылась щелка. В щелке Гогина мать.

–  Тебе что?

–  Карту контурную хотел попросить.

–  Ну, заходи. Постой тут. Я сейчас узнаю. Она уходит. Потом появляется Гога-

–  А, это ты? Ну, проходи вот здесь. Только вытри ноги хорошенько.

Мне не хочется заходить в комнаты. Хотя там, я знаю, есть настоящая шкура белого медведя, морской компас, моржовый клык, а на стене барометр.

–  Ну, проходи, не стесняйся,- говорит Гога.- Вот тут присядь. Я сейчас карту найду.

Сижу, поджав ноги. Куда руки деть - не знаю. Тихонько волосы приглаживаю. Мимо в халате Гогина мать проходит. Когда ступит рядом с буфетом, там за стеклом жалобно звякают какие-то красивые тарелки и чашки.

–  Как учишься?- проходя мимо, спрашивает она.

–  Ничего.

Идет обратно, опять спрашивает:

–  Где твой папа работает?

–  У меня его нет.

Она губы поджимает, оглядывает меня с ног до головы. Я прикрываю заштопанную коленку.

–  А мама?

–  Мама в прачечной.

–  Нюша,- кричит она в кухню.- Ты не забудь сегодня сдать белье в прачечную.

Потом она опять мимо проходит, открывает дверь в другую комнату:

–  Гога, ну, где же твоя карта? Ведь мальчик ждет.

Выходит Гога, сует мне карту, я скорее одеваться. Из комнаты голос Гогиной матери:

–  Гога, спроси мальчика, может, он хочет покушать?

–  Спасибо, не хочется,- я хватаю шапку и долго путаюсь у двери в разных цепочках и запорах.

…Обо всем этом я сейчас в окопе рассказываю, может быть, сам себе, а может быть, Григорию Ивановичу. Он то ли дремлет, то ли слушает. Лица не видно.

–  Вы слушаете, Григорий Иванович? Он не отвечает: дремлет наверное.

–  Чудаки,- сквозь шум дождя слышу я близко его голос, чувствую на щеке теплое дыхание.- Чудаки. Не могли ко мне на студию приехать. Я бы уж помог.

И опять усыпляюще стучит дождь по каске.

–  Алешка,- говорит Женька,-а все-таки мы тогда кино сделали. Помнишь, кадрики собирали?

–  Угу,- говорю я.

–  Какие кадрики?-шумно ворочается в воде Григорий Иванович.

Я вспоминаю, как приуныл наш двор, как затосковала вдруг вся наша скамейка. Это были грустные дни.

* * *

…Нет у нас новых кинокадров. Костя уехал в отпуск, а больше нам надеяться не на кого.

К Нонке повадился ходить в гости какой-то длинный студент в очках, белых штанах и очень вежливый. Весь прозрачный, как ландрин. Походка на цыпочках, вот-вот вспорхнет и улетит. А Костя по земле ступает твердо, уверенно. Так и кажется, такие как он, то есть рабочий класс, ногами землю отталкивают. Потому она и вертится.

Я сказал об этом Нонке, она чуточку задумалась, сказала:

–  Странно.

Потом долго писала письмо. Я крутился около. Уж очень хотелось узнать, кому она пишет, но Нонка, как всегда, выпроводила меня за хлебом. Я тоже сказал: «Странно» - и с неохотой покатился в булочную.

И вот сейчас мы сидим на нашей скамейке и ничего не делаем. Просто опустились руки. Где же нам достать еще пленки. Только один Женька, насвистывая, лепит из пластилипа какого-то веселого чертика. Тетя Дуся метет двор, изредка косится на нас. Наверное, ее беспокоит, почему мы идруг такие смирные.

Лева говорит, ни к кому не обращаясь:

–  Сейчас «Чапаев» идет в «Художественном», в «Арсе» и в нашем «Кадре». Вот где пленка-то.

Рыжик, насвистывая, долго следит за метлой дворничихи, потом вскакивает со скамейки и кружится на одном месте:

–  А я придумала! А я придумала!

–  Что?- спрашиваем мы.

–  А вот что. Ведь кинобудки тоже подметают. Так?

–  Так,- соглашаемся мы.

–  А куда мусор выметается?-все так же кружится Лидочка.

–  Во двор, наверное, а что?

Лидочка останавливается, оглядывает нас всех по очереди. И вдруг хохочет на весь двор:

–  Не дошло?

–  Стоп, тут что-то есть,- говорит Лева.- Ну, конечно, нужно пошарить в мусоре около кинобудок.

Нам стало все ясно. Ведь «Чапаев» сразу идет в трех кинотеатрах. Наверняка на каждом сеансе бывают обрывы ленты. При склейке механики обрезают кусочки и, конечно, бросают их на пол, а потом выметают на улицу.

–  Ура!

–  Ха-ха!

–  Банзай!

Мировецки!-заключил Славик наши восторги.

Ну, конечно, нужно вставать очень рано и бежать к будкам этих кинотеатров, пока дворники не подмели там дворы.

За всю свою жизнь я еще никогда не вставал раньше дворников. Просто не приходилось.

И вот наступило это знаменательное утро. Меня разбудила мама. Она собирается на работу. За окном очень громко прогрохотал первый трамвай.

Наскоро обжегся чаем и скорее во двор. (Уж очень хотелось выйти из дома раньше мамы.)

На скамейке только розовый Рыжик. Зевает и ногами болтает. Сунула мне нагретое яблоко:

–  Позавтракай.

Спит наш двор. Тихо. Только очень отчетливо слышно, как перекликаются гудками паровозы на Киевском вокзале и почему-то поют петухи.

Скрипнула калитка. Входит с чемоданом, весь запыленный, отец графа де Стася. Наверное, с поезда. Нам удивленно кивнул и - в подъезд. Мы слышим, как он долго звонит. Вдруг открывается окно на первом этаже, где живет граф де Стась Квашнин, и спиной к нам выползает какой-то лохматый дядя в зеленом свитере.