"Король" с Арбата

Мы подумали и решили, что старику нечего плакать, а нужно идти в партизаны. Хоть будет кашу варить и то дело.

Лева сначала согласился, а потом опять начал прикидывать: сколько же уйдет пленки на такой подвиг?

Мы сценарий в сторону. Подсчитываем наши кинопленочные возможности.

–  Давай-ка все выясним,- предлагаем мы друг другу. Начали выяснять. В общем, дело обстоит так: пленка

идет со скоростью двадцать четыре кадра в секунду. Это просто ужас, как пожирает пленку киноаппарат ради какой-то секунды. Секунда считается так: «раз и два». А за этот «раз и два» летит двадцать четыре кадра! Если растянуть их в длину, то получается…

Меряем линейкой один кадр кинопленки. Получается шестнадцать миллиметров. Множим на двадцать четыре и задумчиво смотрим друг на друга.

–  Триста восемьдесят четыре миллиметра пленки в одну секунду!

Тоскливо отнимаю ноль, сообщаю:

–  Это значит, тридцать восемь сантиметров пленки за секунду.

–  Бери уж полметра,- раскрашивает Лева красивыми штрихами сценарий.- А в фотомагазине полтора метра пленки - это рубль тридцать.

–  Слушай, а чего они могут сделать в одну секунду?

–  Кто?

–  Ну, наши герои…

–  А черт их знает…

Я прикидываю, советуюсь:

–  Слушай, за секунду он в партизаны не уйдет?

–  Кто?

–  Ну, дед наш…

–  Конечно, не уйдет. Ему думать надо…

–  Давай выбросим… Сэкономим.

–  Давай!

Выбросили. Помолчали.

–  Слушай,- говорю я.- А нужна ли эта девушка со слезами?

–  Я тоже о ней думаю,- ежится Лева.- Знаешь, Алешка, ну сколько она там проплачет? Секунду? А ведь это же метры пленки.

–  Может, чуть всхлипнет,- предлагаю я.- Всхлипнет, и все.

Лева раздумывает, взвешивает.

–  Это же почти полметра… И еще, Алешка, учти, что женщины никогда ровно секунду не плачут…

Я припомнил всех женщин, которые при мне плакали, и согласился.

Помолчали. Повздыхали.

Ну, вот и сэкономили,- сказали мы вместе с Левой.

–  Чего бы такое еще??
– спрашиваю я.

–  Да, чего бы такое еще?
– соглашается Лева и задумчиво шевелит пальцами.

–  Слушай,- говорю я,- давай подсчитаем, что мы имеем.

–  В каком смысле?

Ну, в смысле денег…

Прикинули. Вместо денег - одна тоска.

Помалкиваем.

И вдруг меня осеняет.

–  Слушай,- говорю я,- сейчас весна. Так?

–  Так,- кивает Лева.

–  Все тает?

–  Тает.

Влезем на крышу и скинем по лопатке. Ну, как?

–  Влезем, - говорит Лева,

–  Сколько за крышу?

–  За какую?

–  Ну, за нашу.

–  Надо спросить управдома.

–  Иди спроси.

…Нажимаем кнопку у дверей, где живет управдом. Открывает маленькая девочка, пряник сосет. Тянет нас за куртки:

–  Заходите,- постояла, подумала:-А у меня две макушки. Вот, пошли посмотрим. Только надо к свету.

Мы рассматриваем при тусклой лампочке две макушки. Потрогали. Сказали:

–  Молодец.

–  Ну, чего же вы? Пойдемте.

Какая- то тетка сердито прошла с большим тазом. Мы посторонились. Тетка в кухне чего-то мешает, руки об халат вытирает и опять булькает в тазу сильными руками.

–  Это тетя Настя,- поясняет девочка.- Жена Иван Ивановича. Она только с работы. Она добрая. Ну, пойдемте.

–  Слушай, девчулька, где тут управдом живет?

–  А вот же дверь,- смеется девочка,- вы рядом стоите.

–  Войдите!

Сидит серый человек. Сидит спиной. Повернулся скрипуче. Нас осматривает:

–  Ну?

–  Вот мы снег будем сбрасывать.

–  Кто мы?

–  Я и Лева.

–  Ну?

–  Что «ну»?

–  Сбрасывайте. Мы переминаемся.

–  Надо бы условиться…

–  О чем?

Лева очки трогает, я стенки разглядываю, заодно и потолок: почему-то неловко говорить о деньгах.

–  Сколько заплотите?
– решаюсь я. Управдому вдруг весело:

–  Не заплотите, а заплатите. Слова «плота» нет, а есть «плата».

–  Понимаем,- угрюмо говорит Лева.

–  Это все неважно,- говорю я,- сколько денег за все крыши?

–  А зачем вам деньги?

Мы стараемся понятно объяснить, для чего нам нужны деньги. Рассказываем о нашем кино. Он вдруг перебивает:

–  С этим кино вы еще пожар наделаете. Кто вам его разрешил?

–  Райком,- говорим мы.

–  Какой райком?

–  Ну, райком комсомола, наш, Киевский…

Он в ухе ковыряется, думает:

–  Ну, так…

Мы рассказываем о метрах пленки и сколько будет стоить. двадцать четыре кадра в секунду. Он молчит, кивает, кажется, все понимает, и вдруг смеется:

–  Я и наши годы бесплатно снег скидывал. Полезно для здоровья.

–  А как же кинопленка? У нас ведь кино?

–  А для чего вам сдалось это кино? Только зрение портить,- он подмигивает,- в темноте девчонок целовать. А?

Лучше бы сделали стол для домино. Это дело. Я доски дам. А?

–  Нет,- говорит Лева,- нам снег нужно сбросить, Нам деньги нужны.

Туг скрипнула диерь, входит девочка с двумя макушками. Уцепилась за занавеску и на нас смотрит одним глазом, а другой прячет за пестрый ситец.

–  Оборвешь штору,- громко говорит управдом.- Иди гуляй себе…

Она ушла.

–  Деньги - это вред,- шевелит управдом губами и задумывается. Все эти штучки-трючки с вашим кино - ерунда одна, Другие школьники уроками занимаются, учатся на «отлично». А у вас какие отметки? Вот у тебя какие?
– вдруг спрашивает он меня.

–  Разные,- говорю я.

–  Разные - это хорошо,- говорит он, не подумав.- Сколько же вы за крышу хотите?

–  Ну, рублей двадцать,- решаюсь я и смотрю на Леву.

–  Тридцать,- говорит Лева.- Тридцать рублей за все крыши в нашем дворе.

–  А инструмент чей?
– спрашивает управдом. Мы переглядываемся: у нас нет инструмента.

–  Ну, лопаты… Там… корзина… санки… веревки…- встает управдом и долго скрипит половицами.- Это чье?

–  Нету у нас всего этого,- говорю я.- Ну, может быть, санки найдем, а вот разное другое…