"Король" с Арбата

–  А может быть, про что-нибудь другое снимем фильм? А?
– несмело предлагает Женька.

–  Конечно,- смеется Зина,- ведь у вас нет ни одной женской роли. Вот хотя бы «Капитанскую дочку».

–  Нет,- отвергает Лева.- Там зима была, а мы снимать начнем летом.

–  И для чего вам женские роли?
– вдруг говорит у меня за спиной Лидочка.

Как они с Мишкой вернулись в сарай, я не видел. Сейчас стоят в проходе, и оба предлагают снимать фильм без женских ролей. Мишка говорит об этом неуверенно, то и дело поглядывая на Лидочку. А Лидочка упрямо, настойчиво доказывает:

–  Вот в «Чапаеве» всего одна женская роль. Анка-пуле-метчица. А как все здорово. Зачем же много женских ролей?

–  Пожалуйста, мы можем уйти,- встает Зина. Лидочка с Мишкой посторонились.

–  Подождите, товарищи…- говорю я.- Лева? Женька? Ну, ребята, что же вы молчите?

Женька шнурок на ботинке скручивает, никак не попадет в дырочку…

Лева со Славиком беседуют.

–  И почему это, когда тихо, то все слышно?
– интересуется Славик.

–  Потому что тихо, поэтому и слышно,- объясняет Лева и тоже осматривает свои шнурки.- Ты бы лучше погулял.

–  А мне разрешили до восьми,- радуется Славик.- Каникулы!

–  Ну, мы пойдем,-нерешительно оглядывается Зина.- Клава, нам пора.

–  А пусть они еще спляшут,- просит Славик.

–  В другой раз, мальчик,- говорит Зина.- До свидания, ребята. Пойдем, Клава.

И ушли. Щелкают по фанере капли…

Лева вдруг вспомнил, что у него есть дома дела.

Женька заторопился:

–  Короля выводить пора…

–  Ну, и я пошел,-говорит Мишка.- Привет, Алешка. Дверь поскрипела, поскрипела, остановилась. Теперь

никого в сарае. Только Лидочка. Стоит у косяка, все также руки за спину. Ступает на фанеру, осторожно пробует ее носками, каблуками, улыбается. Пальто снимает, бросает его мне.

–  А теперь смотри, глупенький…

…Фанера оказалась хорошей. Выдержала. В ушах все еще не проходит грохот каблуков. Я даже не знал, что Лидочка умеет так здорово плясать.,

Провожаю ее до дверей. На лестничной клетке темно. Лидочка шумно дышит.

–  Ну, я пошла,- шепчет.- Слышишь, вон мама ходит. До завтра, Алешка.

–  Подожди…

–  Пока, Алеша!
– и скорее звонить.

Я опять в наш сарай. Уложил фанеру на землю. Пробую. Шум есть, а вот как у Клавы, как у Лидочки не получается…

Дома Нонка не спит. На лампе полотенце. Колдует над конспектами. Оглядела меня сверху донизу, вздохнула, полезла в буфет. Молока налила, хлеб пододвигает:

–  Питайся уж, горе мое.

Я питаюсь. Питаюсь и думаю.

Нонка над учебником носом водит. Уши зажала и вникает:

–  Синус квадрат плюс косинус квадрат равняется единице.

А мне не до синусов. В голове все перепуталось. Хочется спросить Нонку, но боюсь, что начнет смеяться.

Как же все на свете получается: сначала Лариска… Потом Лидочка, а теперь вот Зина… Ну, просто Зинка-корзинка. Какая-то она вся… ну, наверное, таких взрослые называют «стройная». Я таких еще не видел.

Правда, как-то с Женькой шли мы по Бородинскому мосту, а впереди нас одна девчонка. Ее собака за поводок тянула, а девчонка упиралась, туфельками стучала, собаку сдерживала.

И вдруг ветер снизу, с Москвы-реки подул. Удевчонки платье колоколом, а руки заняты и поправить нельзя.

Мы с Женькой даже остановились. Она дальше пошла, а мы все стоим, друг на друга смотрим.

Женька только и сказал:

–  Тоже мне порода. Уши болтаются. Не то что у моего Короля.

–  А ноги?

–  А ноги?
– задумывается Женька.- Ноги, кажется, ничего. Порода есть.

–  Ты о чем?

–  А ты?

Дальше мы шли молча.

…Все- таки мне не терпится поговорить с Нонкой. Сейчас она сидит и упрямо сама себя убеждает:

–  Синус квадрат плюс косинус квадрат равняется единице… Рассмотрим фигуру ABC…

–  Нонка?

–  Ну что?

–  Нонка, а что такое фигура?

Она шевелит губами, смотрит куда-то сквозь меня.

–  Нонка, что такое фигура?

Она молоко к себе. Долго вкусно пьет, кивает на учебник:

–  Подрастешь, узнаешь.

–  Да я не об этом… Вот как у девчат…

Нонка опять за молоко. Но не пьет, а долго смотрит на меня:

–  Ну и братец мне достался…

* * *

Утро. Мама ушла на работу. Тихонько щелкнула дверь.

–  Тангенс плюс котангенс,- бормочет Нонка. В дверь кто-то стучит.

–  Кого еще черти несут?
– смотрит на меня Нонка.- Твои, наверно…

–  А может быть, твои?

Мы лежим. В дверь опять стучат.

–  Ну, открой же. Ведь я не причесана… Открываю. В дверях улыбается Наташа:

–  Здравствуй, Алеша…

–  Так… заходите… нет, постойте… Я в комнату:

–  Наташа из райкома!

Нонка платье сразу в два рукава, одна рука на прическе, другая одеяло одергивает, лицом салютнула зеркалу, ноги влетели в туфли.

–  Чего же ты стоишь? Приглашай! Приглашаю.

–  Здравствуйте, Нонна,- говорит, осматриваясь, Наташа.- Извините, что рано. Шла мимо. Во двор зашла. Никого. Сарай на замке. А где же киностудия? Где же работа?

–  Садитесь, пожалуйста,- двигаю я стульями.- Разденьтесь.

–  Осторожней, там у пальто вешалка еле держится, Нонка скорее в мамину коробку с нитками:

–  Давайте пальто.

Мне почему-то очень приятно, что Нонка пришивает Наташе вешалку.

На кухне еще теплый мамин чай. Сахар есть. Так. Еще что? Есть соленые огурцы. Не пойдет. Есть сырые яйца, И есть мамина чашка.

В комнате смеются. Мне слышно, как Наташа рассказывает:

–  Целый день одеваюсь и раздеваюсь. Ни одна вешалка не выдержит… В райком пришла разделась… Тут звонок… Куда-то ехать… Оделась. Приехала, разделась… и так до вечера.

Нонкин голос:

–  Как врач по вызову… Опять смеются.

В шкафу нашлось молоко. Значит, получается омлет. Раз яйцо, два…

На столе, на белой хрустящей скатерти горят два апельсина.

–  Ставь сюда, Алеша,- командует Нонка.

За окнами с грохотом катятся колеса трамваев. Искры, кажется, бьют прямо в стекла. Мне неловко, что мы живем в подвале.