Королевская аллея

Завтрак

Две молодые женщины, занимающиеся обслуживанием номеров — прежде таких называли камер-кисками, — вкатили в гостиную двухэтажную тележку с завтраком. Столовые приборы, чайник под грелкой, серебряная корзинка с булочками и другим хлебом, яйца всмятку, под подбитыми ватой колпачками с инициалами Б. X., заполняли верхнюю поверхность. На нижней же — под крышками — наверняка скрывались сыр, колбасно-ветчинный ассортимент, ну и еще что-то. Колеса тележки, разной величины, были покрыты резиной и катились бесшумно. «Доброе утро, сударь». «Мы надеемся, что вы хорошо отдохнули».

— Насколько это возможно, — ответил он. — Спасибо.

В то время как одна сервировщица разворачивала свой фрахт — поудобнее — рядом с круглым столом, другая уже накинула на стол белую скатерть и разгладила складки. Головные уборы у обеих согласованно действующих участниц этого спектакля были спартанскими — в республиканском духе, соответственно новым временам. Никаких тебе украшенных вышивкой лент, спадающих с волос на шею и спину и раскачивающихся при каждом движении. Узкая льняная диадема — этого уже достаточно, чтобы намекнуть на профессию ее обладательницы. Очень быстро на столе появились менажница с конфитюрами и трехъярусная ваза с фруктами; когда одна из двух официанток отступила чуть-чуть назад, чтобы оценить, как разложены на тарелках салфетки, и нечаянно толкнула свою спутницу, та бросила на нее взгляд, в котором читалось: Всё замечательно! Эта вторая, с черными локонами и немного постарше первой, казалось, на мгновение почувствовала, что является носительницей великой, старой традиции (правда, в настоящее время неудовлетворительно оплачиваемой) — традиции служения ближнему. Ее предшественницы и предшественники, тоже обслуживавшие номера, нередко своими разъяснениями и советами, даваемыми по просьбе самих клиентов, даже влияли на мировую историю. Но хорошо, что она не жила в более раннюю эпоху: как англичанке, ей бы, возможно, довелось работать на «Титанике»… «Желает ли сударь, чтобы на столе были цветы?» Он кивнул, и цветочная композиция из гвоздик и гербер осталась на прежнем месте, рядом с хлебницей. Однако и младшая имела (или нашла), что спросить: «Вы хотите, чтобы я уже сейчас открыла шипучее вино?» — Бутылка с закупоренными в ней эльтвилльскими домашними духами^{400}, или привидениями, пока стояла в ведерке со льдом.

Мысль о красоте заоконного утра, казалось, мерцала, подобно вызову, под проникающими в комнату лучами… Шторы были наконец полностью раздвинуты, их складки скреплены подхватами. Сквозь гардины хлынул яркий свет; и одного взгляда, брошенного в спальню, на развевающуюся занавеску, хватило, чтобы понять: гость уже сам озаботился проветриванием помещения. Туда, в спальню, и удалилась теперь Жанетта Зульцер, прикрыв за собой дверь, — чтобы, приведя в порядок постель, как бы окончательно скрепить печатью завершение ночи.

— Пожалуйста, позвоните, если у вас будут еще какие-то желания. И — приятного аппетита!

Темноволосая, которую тоже звали Зультцер — но, в отличие от ее коллеги, с «тц», а не «ц», и с личным именем Антония, — чуть-чуть отодвинула вазу от хлебной корзинки. Ее незаметное, но упорное присутствие в гостиной отчасти объяснялось тем, что, с каким бы постояльцем ты ни имел дело, никогда нельзя знать наверняка, даст ли он чаевые, и если да, то в какой момент. Катерина Валенте, например, не дала совсем ничего; и вообще, женщины редко бывают щедрыми по отношению к другим женщинам. Марио Ланца, прославленный тенор, оставил в чашке свернутую пачку купюр, гигантскую сумму. Две тысячи лир!.. Это почти двадцать пять марок. Неплохо. Марика Рёкк недавно выразила свою благодарность плиткой шоколада; а федеральный президент Хойс, неподкупный (судя по всему) чиновник и к тому же шваб, — просто крепким рукопожатием; зато британский верховный комиссар в Германии, некий сэр Эйвано, или Айвенго, Кирк ван Патрик^{401}, подарил контрамарки на здешний военный парад по случаю дня рождения королевы. Грандиозное событие! Кто же не стоял, год назад, перед какой-нибудь витриной с телевизором (конечно, если находил для этого время), чтобы полюбоваться на ее коронацию^{402}? Золотая корона с драгоценностями, казалось, вот-вот раздавит юную королеву. А ведь та держала еще и скипетр, с чарующим достоинством. Доведется ли людям когда-нибудь вновь наблюдать столь блестящее и возвышенное зрелище? Лорды, дамские праздничные наряды и сам собор — впервые на телеэкране… Благодаря трем подаренным билетам, или tickets, как назвал их английский верховный комиссар, Антония и Жанетта даже смогли взять с собой, на парад шотландцев, племянника Антонии — Фридриха, который после войны остался сиротой. «Они вообще не носят трусов», — шепотом высказала Жанетта Зульцер свое дурацкое предположение. Но что-то под юбками у них должно было быть. По крайней мере, во время боевых действий. Иначе это никак себе не представишь… В промежутке между прохождением одного из кавалерийских полков и появлением рейнской воинской части на джипах Фрицу, который успел съесть шоколадную «бомбу» и потом еще порцию капустного салата, стало плохо…

Антония Зультцер отодвинула тележку от стола. На серванте она заметила проигрыватель и набор пластинок. «Звонок вызова рядом с дверью». Уже повернувшись, чтобы уйти, она поправила подушку на кресле. Потом, отступив на шаг вправо, сделала книксен. Этот способ прощания уже не был чем-то само собой разумеющимся, но и замены ему пока не нашлось.

— Как твой голос? — Супруга вошла в комнату. — Ты хорошо спал, Томми?… Спасибо, деточка! — кивнула она Антонии.

— Часа в четыре мне показалось, будто я слышу какой-то грохот, — ответил он. — Но, думаю, эти звуки доносились из сновидения. Из ночного кошмара. Не знаю… Я потом опять заснул.

Супруга испытующе оглядела накрытый стол.

— Чудесно. Прелестный букет. Герберы это здешние цветы. А запах роз во время еды мог бы помешать. Откусив колбасы с таким парфюмерным привкусом, хочешь не хочешь закашляешься.

— Вот и мы так подумали, милостивая госпожа! — радостно подхватила брошенный мяч камер-кельнерша.

— Хотя сейчас как раз пора роз.

— Именно. Парк замка Бенрат выглядит как цветочное море. Все сорта роз: просто какой-то парадиз!

Кельнерше теперь больше всего хотелось удалиться — прежде чем будет сказано или произойдет нечто такое, что не подвластно ее контролю, — да и действительно больше не о чем было говорить, нечего здесь делать.

— Вы вообще что-нибудь читаете, деточка? — вдруг суровым голосом спросила жена писателя; и схватилась, как бы неосознанно, за нитку жемчуга на своей шее. — Впрочем, можете не отвечать. Какое до этого дело посторонним?

— У подруги, которая сейчас стелет постель, — с понятной робостью ответила служащая отеля, — я одолжила «Снега Килиманджаро»^{403} (копию, сделанную на ротаторе, но карманные издания тоже дешевые): это совершенно замечательный рассказ, написанный американцем Хемингуэем. Может, немножко сентиментальный, пропитанный тоской по возлюбленной, но как раз это и нужно для души, а еще там есть экзотика и описывается, как главный герой познал настоящую любовь. Захватывающе, и действительно о чувствах. Что касается книг вашего супруга, то мы с подругой как раз собираемся посмотреть фильм «Королевское высочество». Наверняка это тоже будет замечательно, ведь там играет Дитер Борше. К тому же старые замковые кулисы…

— Кулисы-то как раз новые. А вот замок, придуманный моим мужем, должен казаться почтенно-старым и похожим на лабиринт.

— Я это и имела в виду.

— Спасибо, — сдержанно поблагодарила супруга писателя. — Между прочим, исполнительница главной роли должна там много ездить верхом.

— Это Лойверик умеет. Верховые прогулки привнесут на экран движение. Разговоры, жеманство и бесплодные мечтания долго выдерживать невозможно.

— Что ж, тем лучше. А вы знаете, что в Америке это называют экшн? Когда в фильме действие постоянно бурлит, когда много треску. Там они считают, что для экрана необходимо сплошное экшн.

— Что ж, наверное и в этом фильме покажут дуэль и гонки с преследованием. Такие вещи доставляют удовольствие.

Молодая женщина повернулась и вышла, осторожно прикрыв за собой дверь, — что тоже было определенным поступком.

Катя Манн осталась стоять у входа и заговорила, будто обращаясь к окну:

— Мне жаль. Я иногда задаю слишком прямолинейные вопросы. Молодежь, конечно, любит ходить в киношку, да и читает, «для души», всякие американские халоймес^{404}. Они здесь слишком долго сидели в клетке. Впрочем, все будет, как было всегда: умные поумнеют, а глупые останутся глупыми. И их станет больше. Но эта девочка восхитительная личность, — она на мгновение обернулась, — хотя, пожалуй, чересчур дерзкая.

На жене писателя сегодня не длинная жемчужная нить, как накануне, во время приветственной церемонии, а короткая, повседневная, наполовину скрытая уголками отложного воротника. Темно-синее платье — с белым узором. Пояс, шириной почти с ладонь, охватывает отнюдь не полное, а скорее крепко сбитое тело. Катя Манн — невысокого роста, со слегка расплывшимися лодыжками и икрами. Хоть в молодые годы она и ездила на велосипеде, и много каталась на лыжах, это не спасло ее от такой деформации ног, признака подступающей старости. Живой взгляд карих глаз на уже отмеченном складками лице, губы чуть тронуты бледно-розовой помадой… Она шагнула к столу, положила на него какие-то бумажные листы, развернула принесенную вместе с этими листами газету:

— Эри раздобыла «Райнише пост»^{405}. Нам повезло, Томми (и быстро водрузила на нос очки, дужки которых скрылись под зачесанными назад седыми волосами): Когда Томас Манн, — начала она зачитывать вслух статью, — вошел в украшенную цветами первую аудиторию Кёльнского университета и сел к столу, на котором красовался букет красных гвоздик… упомянуть сквозняк они не сочли нужным… 79-летнего писателя… Да, — она подняла глаза, — именно столько годков у тебя теперь за горбом, приветствовали воодушевленные аплодисменты приглашенных гостей, которые заполнили просторное помещение, не оставив ни единого свободного места… И так далее и так далее. — Ее глаза скользили вниз по строчкам. — И затем жестковатый голос читающего заполнил зал; голос, поддержанный естественной мимикой… ну, этого у тебя не отнять… чеканного лица… Они имеют в виду, наверное, что лицо уже не вовсе лишено морщин, — она усмехнулась. — …и приятно-сдержанными жестами левой руки, несколько стереотипно проводящей мелодию… ха, автор этих строк от скромности не умрет… многоцветные модуляции которой буквально приковали к себе внимание присутствующих. Манн, таким образом, предстал перед нами как превосходный интерпретатор собственного творческого наследия… этим словосочетанием, «творческое наследие», пользуются теперь все кому не лень, будто впитали его в результате обязательной прививки… что, увы, наблюдается далеко не на каждом авторском вечере… А кто теперь вообще выступает с публичными чтениями? Разве что Бенн читает стихи. Он со своими апокалиптическими этюдами нынче опять в цене^{406}. Гости, в их числе студенты из самых разных стран, со всеми мыслимыми оттенками кожи — негры, индусы, персы, некоторые в тюрбанах и национальных костюмах… прекрасное своей пестротой сборище! …отблагодарили писателя финальными аплодисментами, еще более акцентированными, чем приветственные. «Акцентированными»? Что за идиот! Хлопали неистово. Это была стоячая овация. — Ладно, в общем и целом неплохо для региональной газеты.