Королевская аллея

Шестой этаж! Из-за тамошних — не поддающихся четкому определению — постояльцев, которые платят отнюдь не самые высокие цены, всегда возникает куча проблем… Взрывающиеся новогодние хлопушки, забытый родителями ребенок… Теперь вот в шестьсот каких-то номерах два господина на собственный страх и риск осуществили перестановку кроватей. Мерк нахмурил брови. Один из них, азиат, вроде бы намекнул на рецепции, что он склонен к лунатическому бродяжничеству и нуждается в присмотре. Может, этот феномен — за пределами Европы — широко распространен? Второй случай с человеком, разгуливающим по карнизу крыши, для администрации отеля нежелателен. Да и пожарников такое вряд ли обрадовало бы.

Теперь даже на машинке печатать некому. Сколько раз он напрасно повторял: «Безенфельдт, почини наконец свой колесный тормоз!» С забинтованным плечом эта шатенка будет печатать каждый документ вдвое медленнее, чем обычно.

Но главное сейчас, чтобы она восстановила телефонную связь… Многострадальный руководитель отеля позволил себе рухнуть в кресло под висящим на стене лесным пейзажем.

Зеленый бор все-таки оказал на него некоторое благотворное воздействие.

Он глубоко вздохнул и глянул на телефонный аппарат.

Гала-прием в честь этих князей поэтического искусства уже во всех деталях обговорен и в данный момент проходит стадию подготовки. Но всю процедуру следовало бы еще раз обсудить с заведующим складскими помещениями и с шеф-поваром. Из «атмосферных соображений», как выразился Мерк, обращаясь в своем сумрачном кабинете к невидимому собеседнику, ужин — после чтения в Шумановском зале — решено было устроить в Доме художника «Этюдник». Но в этом недавно построенном здании еще нет собственной кухни, и потому тамошняя администрация заказала в отеле «Брайденбахер хоф» все необходимое — столовое белье, еду и напитки, — чтобы вечер на Якобиштрассе мог состояться. Но ведь это требует чудовищных логистических усилий! Правда, они, конечно, и раньше устраивали такие выездные празднества — дни рождения, юбилеи, а однажды даже какое-то мероприятие для концерна «Хенкель», — и никогда никаких осложнений не возникало, отель же получал неплохой дополнительный доход. «Кейтеринг, — уместно подсказал ему повар, специализирующийся на соусах, который обучался в лондонском ресторане Savoy (понятно, что такой человек думает не только о майонезе). — Так называется по-английски этот новый вид сервиса». — «Что ж, значит, мы тоже им займемся», — сказал Мерк.

Коренастый Мерк, знаток гастрономии и Hotelier, действующий от имени семьи владельцев отеля, обошел свой письменный стол и занял привычное место. Никто не стучит в дверь, не звонит по телефону, вот уже десять минут, — тоже странно. Может, телефонистка, проинформированная о падении секретарши с велосипеда, переключает все звонки на рецепцию?

Если так, то это ошибка, хоть и совершенная с добрыми намерениями.

Но наверняка вот-вот раздастся первый звонок, скорее всего в предбаннике. У секретарши — добавочный номер, исполненный достоинства: -01; у него же самого — -00. Это нужно наконец изменить. Даже его жена, когда звонит ему на работу, неприкрыто насмешничает: «Я набирала ноль-ноль, значит, как я понимаю, трубку снял ты, Клеменс»… Сегодня Лизелотта на новеньком «боргварде» (модификации Hansa 1800^{392}, так что покупка этой машины даже для человека, занимающего хорошую должность, была чрезвычайной тратой) отправилась к своей свекрови, в Зигерланд^{393}. Что ж, пусть женщины проведут какое-то время — хоть пару недель — в горах. Лизелотта уже давно ни в малейшей степени не способствует его хорошему самочувствию. Замороженный брак… Живи они в протестантской среде, давно бы оформили развод; а здесь — благопристойно длят совместные мучения. Хорошо хоть, что у Лотты, поскольку прежде она работала ассистенткой на радио, есть водительское удостоверение. В свое время она побывала и где-то под Киевом, носила тогда на рукаве нашивку блиц-крали^{394}… Возможно, с такой машиной она и из Кройцталя вернется быстро^{395}. Она стала такой грубой: «Обед! Через три минуты»… — Германская неуклюжесть, по сути. Дети уродились в нее. Невыразительные глаза, как бы ты ни хотел — в своем воображении — их приукрасить… В то время, когда они обручились, Лизелотта хотя бы еще трясла льняными кудряшками… С африканкой, которая так и светится сердечностью, возможно, сложилась бы более приятная жизнь. Главная забота — чтобы жена не свалилась с карниза… Но ведь в родной ей Родезии люди живут, по большей части, на первом этаже…

У писателей-то по этой части все хорошо. Они привыкли к богемным нравам и могут флиртовать в каждой творческой поездке. Если, конечно, еще достаточно молоды и не таскают за собой жену. У нас тут тоже побывал один такой… Я имею в виду Хестерса^{396}, кого же еще! На этаже, где он жил, весь женский персонал пришлось заменить мужским. Но, впрочем, эстрадный певец это не писатель…

Сразу после войны люди сделались особенно жадными до жизни, непредсказуемыми. Потом всё опять несколько устаканилось, однако нынешние клиенты требовательнее, придирчивее. — Как, никакого Pool? А если мне захочется освежиться? Плохо. — В мирное время люди часто становятся более несносными, неблагодарными, недоброжелательными, чем были во время войны, когда они просто искали пристанище… иногда во всех смыслах, чтобы хоть немного вкусить от радостей жизни. Сегодня им понадобился, плюс к этому, соус «Табаско», как новая обязательная приправа к яйцу Бенедикт. И они все чаще заказывают кофе с молочной пенкой — глупость, если речь идет о том, чтобы насладиться кофеином.

Вздохнув, Клеменс Мерк снял телефонную трубку и нажал на белую кнопку, под которой значилось: СУ-22. В складском управлении на звонок ответил как раз тот, кто был нужен.

— Стулья уже доставлены в Дом художника? Нет, своих у них недостаточно. Лучше, если вы подниметесь еще раз ко мне, здесь мы всё и обсудим.

Он повесил трубку.

И плечи его в тот же момент обвисли.

Потому что предстояло еще довести до конца самое неприятное. Худшее преступление, какое может совершить знаток гастрономии. Никто из его коллег не должен об этом узнать.

Мерк откинулся в кресле и уставился на потолочную панель. Он должен прогнать постояльца — причем постояльца с именем, платежеспособного. Не один только бдительный Зимер указал ему на щекотливость сложившейся ситуации. Некая влиятельная дама — член городского совета (советница по строительству) и почитательница писателя, который у них остановился, — тоже вчера, после встречи почетных гостей в вестибюле отеля, предостерегла его от возможной конфронтации и громкого скандала. А значит, их постоянный клиент, в прошлом главнокомандующий немецкими войсками Юго-Запада, обладатель фронтовой планки Люфтваффе и золотого рыцарского креста с бриллиантами (когда вспоминаешь об этом, так и хочется встать навытяжку)… одним словом, генерал-фельдмаршал Кессельринг должен покинуть отель! И притом, как говорится, лучше вчера, чем сегодня. Этот преданный исполнитель любого распоряжения фюрера, который, как можно предположить, вполне способен и в будущем стирать с лица земли целые города и расстреливать заложников (отнюдь не только в собственном воображении), — этого человека придется решительно, хотя и не нарушая приличий, выставить на улицу. Ах, почему господин Кессельринг не остался в Бад-Висзее^{397}, или не отправился на виллу Хюгель^{398}, где раньше так часто бывал, или — в «Гостиницу Тиссенов»^{399}? Или руководство этих концернов теперь предпочитает сохранять по отношению к нему дистанцию?.. Как бы то ни было, все идет по плану. Уже одно то, что его поселили не в основном корпусе, а во флигеле, который находится рядом с мопедной парковкой, вызвало у нового шефа «Стального шлема» настоящий приступ буйной ярости.

Зимер замечательно наболтал ему о непредвиденном наплыве гостей, будто бы заранее зарезервировавших все номера, и о ремонтных работах. На звонки Кессельринга никто из персонала (по железной договоренности с главным администратором) не реагирует. Если он звонит вниз, ему говорят: «Минуточку, господин майор, как раз сейчас у нас очень много работы». Вчера вечером, в «Дельфтской гостиной», мимо которой писателя буквально протащили волоком, хотя он вовсе и не собирался заходить в этот бар, Кессельринг казался олицетворением бурлящего гнева. «Успокойтесь, выпейте воды, господин лейтенант», — сказал ему бармен (внезапно проявивший себя как решающая персона и языкастый берлинец). Фельдмаршал, на мгновенье утратив дар речи, злобно уставился на него, затем пробормотал что-то нечленораздельное насчет «оккупационной сволочи», поднялся с места… и в этот момент уборщик вытащил из-под проклятого главнокомандующего стул: «Хорошая идея, сударь, — день был длинный, и мы сегодня хотели бы закрыться вовремя!»

«Я здесь, видно, не ко двору пришелся!»

«Как вам будет угодно, сударь».

«И это вы называете немецким гостеприимством!»

«Вы же сами, сударь, подчеркнули: мы под оккупацией». — Уборщику, похоже, такое беспрецедентное нарушение приличий доставило истинное удовольствие, но свои эмоции ему пришлось временно приглушить: «Вы найдете дорогу к себе в комнатку, господин Кессельринг? Или лучше, чтобы кто-то вас проводил?»

Клеменс Мерк удовлетворенно потер руки. По крайней мере, кое-чего он добился: все работники отеля действуют слажено, они усвоили новый — командный, как теперь говорят, — дух.

Чаша терпения господина фельдмаршала, этого идола последних воинственных фронтовиков, переполнится, как можно надеяться, за завтраком. Сколько бы он ни звонил, ему не принесут ни крошки еды. А душ у него в апартаментах уже демонтировали. Надо же было с чего-то начать ремонтные работы…

Тут Мерк заметил карточку, на которой Безенфельдт записала телефон советницы по строительству: чтобы поставить ее в известность, когда операция по изгнанию бывшего начальника генерального штаба завершится. Директор внезапно воздел указательный палец, будто хотел поставить что-то на вид себе самому. Лучше всего — не отказывать этому господину напрямую. Нужно следовать примеру молодой Федеративной республики: в отдельных случаях — но, к сожалению, также и в массовом порядке — она втягивает прежних фанатиков в новый порядок, постепенно «одомашнивает» их, то бишь делает уступчивыми, чтобы дело не дошло до неподчинения государству, путча или, например, расширяющегося бойкота отеля «Брайденбахер хоф». Как умно и дипломатично! Директор отеля закурил сигарету. Дозированное запугивание должно применяться в абсолютно исключительных случаях, тогда как главным останется долг гостеприимства, возможно более гибкого, — по отношению ко всем.

Не так уж плохо, выходит, хоть раз начать день без диктовки писем секретарше и без изнурительных разговоров по телефону…

Тем временем мимо будки привратника — на входе для сотрудников — проковыляла Йоланда Безенфельдт. Плечо у нее в полном порядке, зато нога перевязана. Она опирается, как на палку, на зонтик. После посещения врача она пыталась отлежаться дома, на диване, но долго не выдержала.

— Могу я вам чем-нибудь помочь? — спросил сидящий за стеклом привратник.

Секретарша от помощи отказалась.