Королевы бандитов

С улицы донеслись голоса. За решеткой открытого окна Гита увидела толпу людей, в основном в белой одежде, направлявшуюся к дому Даршана, где на крыльце уже сидела профессиональная плакальщица, которая била себя в грудь и подбадривала Прити, призывая ее выкричать свое горе. И никто из них не ведал, что теперь девушки-далиты на южной окраине деревени могут чувствовать себя гораздо безопаснее, чем еще вчера. После того как священнослужитель прочитает молитвы, Кхуши и ее сыновья заберут тело и подготовят его к кремации, а потом сын Даршана подожжет погребальный костер.

– Что там случилось? – спросил Рамеш, по-петушиному дергая головой.

– Народ готовится к похоронам.

– Кого хоронят?

– Гита! – донесся с крыльца женский голос.

– Тс-с! – прошипела она Рамешу, хотя тот уже умолк. Гита узнала голос Фарах. – Прячься!

– Чего?..

– Я сказала: тс-с! Тебе надо спрятаться. Она не должна знать, что ты жив.

– Почему? – Рамеш тоже перешел на шепот.

– Потому что моя жизнь зависит от ее уверенности в том, что я тебя убила и ты уже пять лет как мертв.

– Не понял…

– Иди на задний двор. Нет, стой, кто-нибудь тебя там увидит. Прячься в шкаф!

– Гита! – снова крикнула Фарах. – Я знаю, что ты дома! Замка на двери нет!

– Минутку! Уже иду! – громко отозвалась Гита. – В шкаф, быстро.

– Но…

Гита изобразила свирепую гримасу, но ее усилия пропали втуне.

– Ты сказал, что хочешь искупить вину? Полезай в шкаф!

Рамеш наконец послушался и дал Гите втолкнуть себя в шкаф, где сразу запутался в висевших сари. Она сунула ему в руки трость, угодив с размаху в живот, и захлопнула обе дверцы шкафа под донесшееся оттуда приглушенное «Ух-х!». Глубоко вдохнув и выдохнув в зеркало на створке, Гита бросилась к входной двери, распахнула ее и рявкнула прямо в лицо Фарах:

– Чего тебе?!

Фарах стояла перед ней в светлой одежде.

– Какая радость. А почему ты не в тюрьме? Ладно, не важно. Пойдешь к Даршану? Даже не знаю, что будет для него оскорбительнее – если ты явишься или если ты не явишься. Интересно, есть какие-то специальные правила этикета для уби…

– Что тебе нужно? – перебила ее Гита, потому что Рамеш даже из-под груды хлопковых сари должен был слышать каждое слово.

– Мне нужно, чтобы ты забрала своего пса. Он там прыгает как угорелый на всех, а некоторые, знаешь ли, пытаются скорбеть. Не ты, разумеется, потому что…

– Бандит, ко мне! – крикнула Гита.

Пес тут же примчался с улицы, проскакав по ступенькам, и принялся лизать протянутую ею руку. Вдруг он замер, мгновенно потеряв к ней интерес, и, подскочив к шкафу, разразился лаем.

– Что это с ним? – спросила Фарах.

– Э-э… у него такое бывает время от времени, – сказала Гита. – Увидимся на следующем собрании группы заемщиц.

– Постой, а как вы съездили в участок? Что там было? – зачастила Фарах.

Гита захлопнула дверь у нее перед носом.

– Бандит, фу! – Взявшись за ручку дверцы шкафа, она замерла в нерешительности. Как было бы чудесно оставить Рамеша в шкафу навсегда, сделать так, чтобы он просто исчез с глаз долой. Или пусть деревенские байки станут явью и Бандит окажет ей великую услугу, сожрав ее мужа.

– Гита! – позвал он из гардеробных недр. – У тебя там что, собака?

«Ах ты ж умница», – подумала она и, со вздохом отогнав Бандита от шкафа, открыла дверцу. Рамеш вывалился из хлопкового плена с тростью в руке.

– Я правильно расслышал – Даршан умер? – Он вздохнул. – О баап ре! Надо же! Мы с ним так хорошо выпивали…

Гита нахмурилась:

– С кем ты только не выпивал, гадхеда. – Раньше она ни за что бы не позволила себе говорить с ним в такой манере, назвать «ослом», и теперь преисполнилась гордости за себя.

Но Рамеш ничуть не обиделся:

– Это правда. Но теперь я в завязке. Капли в рот не брал с тех пор, как… – Он поводил ладонью у себя перед глазами с остановившимся взглядом.

Гиту, едва он вскинул руку, охватила внезапная паника. Ей снова было двадцать два, она съежилась на кухонном полу, и нога Рамеша врезалась ей с размаха то в живот, то в спину.

Она отшатнулась, охнув, попятилась и не сразу поняла, что сейчас его рука поднялась в безобидном жесте.

Но было поздно. В голове Гиты будто щелкнул выключатель. Ее уверенности в себе как не бывало, исчезло чувство безопасности, не осталось ничего. Ее словно ударили кулаком в солнечное сплетение, выбив весь воздух, и она не могла произнести ни слова. Смотреть на Рамеша было невозможно – от этого нарастала тревожность, и она опустила взгляд на свои трясущиеся руки, на левый мизинец, выгнутый под неестественным углом. Гита попыталась сделать вдох, но не вышло. Единственным утешением было то, что Рамеш не мог видеть ее паническую реакцию.

– Как это случилось? – удалось ей выговорить недрогнувшим голосом.

– Как я ослеп? Из-за тхарры. Попалась порченая партия, должно быть. Разбодяжили какой-то дрянью.

Гита не стала рассказывать ему о Бандите и Бада-Бхае, который разбавляет самогон метанолом. Она добрела до своего рабочего стола и опустилась на стул, уставившись на фотографию Королевы бандитов и ожидая, пока развяжется невидимый тугой узел где-то глубоко в груди. Ей нечего было бояться: у нее в деревне своя жизнь и друзья, а у Рамеша нет ничего. Но убеждая себя, что Рамеш уже никогда не сможет ее ударить, она не находила в себе сил в это поверить.

– Почему ты ушел?

– Я плохо с тобой поступил, знаю. Повел себя как последний трус. Задолжал серьезным людям, и они меня прижали. Грозили убить. Но я знал, что тебе они ничего не сделают. Они были в курсе, что у тебя нет ничего ценного, и не причинили бы вреда.

Гите он внушал не больше доверия, чем слепой пилот – пассажирам.

– Зато ты мне много вреда причинил.

– Это не повторится, Гита. И еще: я слепой, но не стану для тебя обузой. Я уже научился с этим жить. В Ахмадабаде нашлись неправительственные организации, которые…

– Значит, последние пять лет ты провел в Ахмадабаде?

– Не все пять лет. Там я попрошайничал на дорогах, пока сотрудники НПО меня не подобрали. Они предложили мне курс обучения для слепых. Я по-прежнему могу чинить велосипеды и плетеную мебель. Руки работают, как раньше.

– А родители знают, где ты? Твой брат говорил, они не смогли тебя отыскать.

– Мне было так стыдно, что я не решился дать им о себе знать. И брату на шею садиться не хотел – ему и так приходится заботиться о наших стариках. В гости прийти я тоже не мог – не вынес бы их разочарования.