Коронованный наемник
Шрифт:
«Мой дорогой комендант!
Когда вы читаете это письмо, меня в Тон-Гарте уже нет. Но я не могу уйти без объяснений. В то время, что мы готовились к осаде, мой брат был в плену у Сармагата, об этом я упоминала. Но я не сказала вам, что он сознательно попал в эту неволю. Йолаф давно провоцировал Сармагата, ожидая удачного момента. Все было слишком зыбко, чтоб мы могли заранее полагаться на успех, но Йолафу удалось попасть в штаб перед самым военным походом. Пока штаб был пуст, брат смог претворить свой замысел в жизнь – он разыскал древний свиток орочьих владык, тот самый, вы понимаете. Я знаю, что это так, потому что Йолаф позвал меня, чтоб передать его мне. Как – неважно, важнее то, что теперь есть надежда на другой исход.
В лесу меня будет ожидать один человек,
Вполне вероятно, что в этой последней авантюре я погибну. Пусть так. Но если я не вернусь, мне важно сказать вам еще кое-что. В шестом гроте Бервира есть место, где вода уходит под землю. Стремнина почти не видна, скала нависает к самой воде, но проток этот короткий и широкий. Задержав дыхание, несложно пробраться под скалу, всего через десять футов потолок поднимается, и вода окажется вам всего по пояс. В двенадцати фарлонгах от этого места коридор уклоняется вверх и выводит на поверхность. Быть может, вам понадобится эта лазейка. О ней теперь знаем лишь я, Йолаф и тот, кто доставит вам свиток.
И последнее. Я не знаю, что именно князь пообещал вашему королю за помощь. Но что бы это ни было – не принимайте это. Мне кажется, я поняла замысел господина. Он отдаст победу Тон-Гарту, чтоб князь должен был расплатиться с вами. Сармагату нужно, чтоб вы взяли награду. Именно в ней, наверняка, таится подвох. Будьте осторожны!
Я благодарю вас за все, Сарн! За ваше доверие, не слишком мной заслуженное. За ваше великодушие и доброту. Я молю Эру, чтоб вы ушли из нашей несчастной земли невредимым, уводя отряд без новых потерь, и чтоб принц снова стоял во главе.
Прощайте, мой дорогой друг, благороднейший из эльфов. Храни вас Валар!
КТ.»
Сарн знал о многоликой княжне Тон-Гарта слишком много и бесконечно мало. Он так до конца и не решил, можно ли ей доверять. Он, положа руку на сердце, не слишком удивился бы, получив от нее в спину стрелу… как не удивился бы, если б она лично проникла в стан Сармагата и убила его. Он едва ли так просто и горячо назвал бы ее другом. Но сейчас, машинально пряча письмо в карман, он чувствовал, как внутри костлявым кулаком сжимается обжигающее предчувствие беды.
Гослин жадно допил последние капли и почти вызывающе громыхнул кружкой о скамью. Он был уже порядком навеселе, но Леголас, неспешно приканчивавший третью порцию скверного пойла, тоже смотрел на мир с нетрезвой созерцательностью и не собирался осуждать повара. Он понятия не имел, который час, хотя предполагал, что уже перевалило за полночь. Леголас заглянул сюда несколько часов назад и неожиданно разговорился с Гослином, рубившим мясо на засол и украдкой потягивавшим эль из стоящей рядом объемистой кружки. Пусть повар был не семи пядей во лбу, но, заскучав в одиночестве, оказал лихолесцу столь восторженный прием, что тот охотно сел к импровизированному столу, пододвинул к себе щедро налитое пиво и погрузился в обсуждение скудных новостей последнего времени. Уже обговорены были и скотский мороз, и недавняя гнилая оттепель, и отличная туша, добытая сегодня на охоте. Сон, однако, не шел, и принц продолжал сидеть в разогретом печью гроте, считавшемся кухней.
Он вовсе не собирался столько пить, но легкий хмель вдруг растопил комом застывшую в груди усталую злобу, что одолевала лихолесца с самого исчезновения Йолафа. С того памятного вечера в душе Леголаса поселилась тянущая тревога, с каждым днем все более невыносимая, словно поврежденное сухожилие, дававшее о себе знать при каждом шаге. От рыцаря не было вестей, а его подчиненные невозмутимо вели обычную жизнь. Выезжали охотники, дозоры исправно сменялись дважды в сутки. Но Леголас видел, что эта безупречная дисциплина – всего лишь ширма, скрывающая охватившее всех напряженное ожидание. Чего? Каких указаний и от кого ждали мятежники? В штабе уже не слышалось обычных
грубоватых шуток, беспечная болтовня за трапезами сошла на нет, приезжавшие с донесениями гонцы не останавливались, как прежде, перекинуться словцом с приятелями, а стремглав проносились к каморке Вигге, на время отсутствия командира принимавшего бразды власти.Сам Вигге день ото дня мрачнел. Он почти не появлялся за общим столом, подолгу корпел над картами, жадно выслушивал доклады но, похоже, желанные вести все не приходили. Рыцарь, похоже, едва смыкал глаза, днем и ночью, словно неряшливый филин, кружа по штабу и выжидая чего-то с упорством залегшего в засаде хищника.
Леголас в эти дни ощущал себя кем-то вроде безобидного призрака. Его по-прежнему считали почетным гостем убежища, не выказывая ни тени враждебности или неприязни, но он видел, что войско охвачено общим томительным нетерпением, в причины которого его не посвящают. Лихолесец догадывался, в чем загвоздка. Прежде непререкаемый авторитет Йолафа оберегал его от любых подозрений – доверия командира мятежникам было достаточно. Сейчас же никто не мог бы с уверенностью заявить, не завершилось ли обращение принца. А потому его инстинктивно держали за незримой стеной отчуждения, не зная, жив ли еще эльф за отталкивающей орочьей оболочкой.
Леголас стискивал зубы, обуздывая раздражение, и молчал, не желая вызывать еще большего отторжения. Он без конца терся среди рыцарей, прислушиваясь к разговорам, а внутри раскаленной лавой клокотали злость и страх. Бездействие, бессилие и неведение приводили лихолесца в неистовое бешенство, подавляемое, и оттого еще более жгучее. Он уже знал, что орочьи легионы атаковали Тон-Гарт, однако город держится. Но Эру, как мало было этих сухих новостей! Что за дело ему, что столица выстояла первую атаку, если он не знает даже, каковы потери в его отряде? В той горсти соратников, самых верных, самых стойких, что остались верны ему и присяге, несмотря на события последних страшных месяцев.
…Леголас допил и слегка поморщился. Все же, паршивый эль. Но на душе все равно было не в пример светлее, а хлопотун повар, все больше напоминавший лихолесцу ворчливого добряка Гимли, вызывал неподдельную и искреннюю симпатию. Он слышал, у Гослина тоже кто-то из родни хворает Волчьим безумием…
– Милорд, – словно отзываясь, вдруг пророкотал повар, садясь напротив эльфа, – а вы чего мрачней тучи? Поди, за земляков боязно, что в Тон-Гарте сейчас оборону держат?
– Боязно, Гослин, – без затей ответил Леголас. Отчего-то перед этим простоватым честным малым не хотелось разыгрывать монаршую невозмутимость, – я с ними почти восемь сотен лет в бой ходил. А комендант нынешний мне роднее дюжины братьев. Они там сейчас грудью чужое знамя прикрывают, а я здесь сижу, эль хлещу.
Эльф осекся и устало потер лоб:
– Прости, друг, я не со зла так о твоих соплеменниках.
Но повар покачал головой:
– И не думал в обиды играть, сам все понимаю, вы, и правда не за свою землю кровь лить пришли. Эх… – Гослин отхлебнул пива и отер усы, – я ж не слепой, милорд, вижу, невмочь вам в нашей крысоловке прятаться. Сами уж волками воем. Да только сейчас не наше время еще, надобно обождать.
– Чего ждать-то, Гослин! – Леголас невольно повысил голос, – вас две тысячи клинков! И бойцы вы – не чета деревенским пахарям. Как вы можете оставаться в стороне, словно осада вашей столицы вас вовсе не касается? Неужели вы ждете, когда останется только мстить?
Здоровяк нахмурился, тон эльфа его задел:
– Не велено, милорд, сейчас в ту похлебку соваться, – сухо отсек он.
– Кем не велено? – рявкнул Леголас, чувствуя, как скопившаяся злость взбухает ядовитой пеной, готовая выплеснуться через край на ни в чем, в сущности, не виноватого, лишь попавшегося под горячую руку Гослина.
– Йолаф запретил, – твердо припечатал повар, и в его голосе громыхнул гнев, – а мы, пусть повстанцы, но все же солдаты, и командир у нас один.
Леголас зарычал, стискивая кулаки, но тут же боль от вонзающихся в ладони когтей отрезвила его, напоминая, что ядреная орочья злоба не должна брать верха над эльфийской сдержанностью.