Коронованный наемник

– Ты прав, – медленно процедил он, разжимая пальцы, – но это бездействие душу вон вынимает. Я порой чувствую, что готов совершить любую чудовищную глупость, лишь бы сделать хоть что-нибудь.

– Ваша правда, – мирно отозвался Гослин, сразу остывая. Несколько минут оба молчали, а потом повар шумно вздохнул:

– Мы вам, поди, дураками кажемся. Но мы привыкли подчиняться Йолафу даже тогда, когда вовсе не понимаем смысла его распоряжений. Он во всей этой истории солонее всех хлебнул. У Йолафа с Сармагатом, репей ему в печенку, свои счеты, а потому он из кожи вон вылезет, чтоб орка к ногтю прижать. Так что наше дело верить ему и подчиняться…

Неловко оборвав фразу, Гослин налил себе еще эля, но не притронулся к кружке, хмуро глядя перед собой.

– В штабе опасаются, что Йолаф мертв, а потому не подает вестей? – напрямик спросил Леголас, и повар вздрогнул.

– Все возможно, милорд, – глухо ответил он, – командир всегда как-то с Сармагатом умел договориться, только, кто его знает, где веревочке конец. Ждать надо.

– Эдак можно прождать, пока столицу угольями не положат, – проворчал эльф, и Гослин вскинул голову:

– Это вы зря, милорд принц, – горячо выпалил он. Несколько секунд помолчав, словно набираясь решимости, он ударил кулаком по столу:

– Вы, верно, решили, что мы, как девки на выданье, сидим, да по звездам гадаем? У Йолафа в штабе Сармагата шпион есть. Верный, надежный. Сам человечьей крови, только давно промеж орков, даже имя ихнее носит, смешное такое, шипящее, словно уголек из камина выпал. Мальчуган совсем, а ни разу не подвел. Никто не знает, какое он к Йолафу касательство имеет, а только я раз видел, как он приехал, спешился, да обнялся с командиром, словно брат родной. Дело оно, конечно, не мое, а только сдается мне, парень этот Йолафа сестрицы нареченным был.

Леголас нарочито удивленно поднял брови. Он знал от Йолафа, что о личности самозваной княжны, как и судьбе княжны подлинной, в штабе неизвестно. Но, оказывается, слухи уже восполнили нехватку сведений. Гослин же взахлеб продолжал:

– Вы, милорд, видели же зверюгу, что командир опекает? Он сам-то молчит, только дураку понятно, крепко он беднягу любит, если так с ней нянчится. Тварь эта его не раз прикончить пыталась, а он все за свое… Не иначе, Камрин это, что все погибшей считают. Сами поглядите, невелик зверь, в кости тонок, да грива ореховая. Как же так-то, а? Жаль девочку до слез. Я ж ее ребенком помню, резвушка была, все к Йолафу ластилась, будто котенок, а уж он души в ней не чаял. Эх, горе.

Лихолесец поневоле почувствовал, как мгновенно трезвеет. Он вовсе не пытался вызвать Гослина на пьяную откровенность, незатейливо коротая с ним скучный вечер, но сейчас понял, что повар действительно может ненароком сболтнуть нечто важное.

– Это ужасно, – пробормотал он, вертя в руках кружку, – так Вигге его ожидает? Шпиона? – спросил он без обиняков, и Гослин кивнул, все еще расстроенно сопя, словно опечаленный медведь.

– Что-то Йолаф затеял, милорд, опасное – не приведи Эру. Но если выгорит замысел – тогда нам враз руки развязаны будут. И вот тут надобно будет прямиком на Тон-Гарт идти да Сармагатовым ублюдкам по шее надавать. Вот и ждем, словно на каленых иглах сидим, когда душу отвести позволят.

Еще договаривая эту фразу, повар неловко заерзал и еще сумрачнее сдвинул брови:

– Разболтался я во хмелю… Водится за мной. Только вы, принц, уж не выдавайте. Не пойму я, чего от вас этакие тайны городят. Вам-то в том самый кровный интерес имеется, чтоб Йолаф Сармагата прижучил.

Леголас мягко покачал головой:

– Конечно, не выдам. Спасибо, друг.

С этими словами он поднялся, отставляя пустую кружку. Ноги неприятно покалывало – он сам не заметил, сколько времени провел в гостеприимном гроте, сидя на неудобно низкой для его высокого роста скамье.

Распрощавшись с поваром, принявшимся сонно тушить печь, лихолесец углубился в уже хорошо знакомый ему лабиринт тоннелей. Впервые за последние дни ему ни о чем не хотелось думать и тревожиться, словно он опасался, что улегшаяся было злость опять встрепенется и наградит его новой ночью беспокойного сна и дурных, выедающих душу видений.

Он неспешно шел по темному коридору – за прошедшее время необходимость в факелах почти совсем отпала, и Леголас старался не размышлять, стали ли привычней к темноте его орочьи глаза, или просто слишком хорошо изучено убежище мятежников. Длинный тоннель разветвился, и эльф совсем было собрался свернуть влево к сети узких нор, где помещались жилые келейки, как вдруг услышал торопливую осторожную поступь. Это никак не могло показаться странным – убежище было плотно населено, и возвращавшиеся с караула рыцари, как правило, старались не шуметь. Звуки разносились далеко, а уважать короткий отдых соратников здесь было неписаным законом. Но внимание Леголаса привлек не звук… Кто бы ни спешил сейчас во тьме по коридору, это не был просто один из часовых. До эльфа донесся запах, сопровождавший таинственного визитера…

…Прежний Леголас, как все лесные эльфы, обладал превосходным обонянием. Но, перейдя первый тягостный порог перевоплощения и смирившись с происходящими переменами, он заметил, что обретает новые, прежде неизвестные ему уменья. Раньше запахи были для него лишь незримыми следами материального: огонь, вода, перемена погоды, съедобные или несъедобные растения, пораженная болезнью плоть – все это были реальные явления, обладающие определенным ароматом или зловонием. Теперь же полу-орк постиг, что свой запах имеют также чувства и ощущения. За последние недели он многое узнал об орках – эти существа, как ни посмотри на них, все равно были порождены тьмой, но оказались намного сложнее и тоньше, чем привык думать о них лихолесец. Его новое чутье слабо ощущало лучшую сторону чужих чувств и намерений. Зато превосходно различало запах страха, боли, ненависти и других отравляющих душу демонов. И сейчас он отчетливо чуял, как за осторожными шагами тянется легкая кисея усталого удовлетворения, вплетающаяся в душный шлейф злорадства и чего-то еще, что он назвал бы нетерпеливым предвкушением.

За проведенные в убежище дни Леголас ни разу не замечал меж рыцарями более серьезных разногласий, чем игровые долги или пустые перебранки под сварливую руку. Кто же крадется сейчас во мраке, преисполненный этих пряных, остро пахнущих чувств?

Лихолесец и прежде без особых колебаний совал нос туда, где видел в том нужду, вне зависимости от согласия противоположной стороны. Сейчас же, изнемогший от бездействия, взбудораженный ароматом интриги, он бесшумно двинулся следом негромкими шагами, еще не успев осознанно принять такое решение.

Шаги споро и уверенно шелестели сквозь тьму, а самый обычный нюх эльфа явственно улавливал лошадиный пот и кольчужную смазку. Это, несомненно, был один из рыцарей. Кто же? И куда он торопится? Хотя кто знает, не таинственный ли это шпион, принесший долгожданные вести? Но отчего же тогда он так скрытен?

Машинально отсчитывая повороты, прячась за углами и стараясь подмечать уклон коридоров, Леголас вскоре понял, что жилая часть лабиринта осталась позади и потянулись запертые цейхгаузы. Здесь нужно было быть осторожным – эту часть убежища он почти не знал. Пол заметно пошел вниз – путь лежал глубже под землю, а неизвестный ускорил шаги. Леголас мысленно выругался – преследование затруднялось. Его все так же по-эльфийски легкий шаг малого стоит, если в этом неизвестном ему месте он не приметит под ногой выбоины или глупо оскребет локтем стену на повороте. А медлить нельзя, слишком легко потерять зыбкий след, остающийся в воздухе звуком шагов и запахом. Следовать за огнем факела было бы намного надежней…

А неизвестный нимало не волновался. Шаги сделались чуть громче, и Леголас чувствовал по этой уверенной и ровной поступи, что рыцарь точно знает, что делает, и ощущает свое непререкаемое право на эти действия. Моргот, неужели кто-то из мятежников просто спешит по каким-то важным делам, в которые полу-орка вовсе не обязаны были посвящать? Тогда эта игра в разоблачение становилась донельзя глупой, и в груди Леголаса вдруг снова затлел уже привычный злобный уголек. Поделом, господа. Йолаф сам велел не отказывать эльфу в доверии. Ему в нем отказали, и он сам решил взять то, чем с ним не поделились добровольно. Он узнает, зачем какой-то олух шастает ночью по лабиринту, даже если тот всего лишь припрятал в одном из гротов кусок окорока.