Коронованный наемник

Поглощенный этими мыслями и уже разгоравшимся гневом, Леголас потерял бдительность и едва не подскочил на месте, когда навстречу неожиданно метнулся новый звук – негромкий скрежет замка, хорошо смазанного, но все равно кряхтящего от подземельной сырости. Похоже, неизвестный пришел к цели…

Лихолесец затаил дыхание и заскользил вперед, где во тьме слабо проступали очертания закругленного поворота. Он уже почти достиг его, когда впереди дважды звякнуло кресало, и коридор озарился скупым отблеском, тут же разгоревшимся неярким светом. Леголас прижался к стене и осторожно выглянул из-за изгиба тоннеля. Перед ним, всего в нескольких ярдах, была массивная дверь, на совесть сколоченная из толстых досок, уже местами позеленевших, несмотря на осмолку. На ее фоне виднелась высокая фигура с могучими плечами, одной рукой держащая короткий факел, а другой осторожно снимающая с петель отомкнутый замок. Справившись со своей задачей, рыцарь оставил замок покачиваться на одной петле, сам же потянул жалобно заскрежетавшую дверь на себя и проскользнул в едва открывшийся проем, явно стараясь не тревожить лишний раз скрипучие петли. Леголас выждал несколько секунд, прокрался по вновь потемневшему коридору и беззвучно шагнул вслед за рыцарем. В рассеянном свете факела перед ним открылся обширный круглый грот с высоким потолком. Противоположная сторона его терялась во мраке, но эльф различил там глубокую арку, тоже отсеченную дверью. Стало быть, грот был сквозным… Само же помещение было заставлено средних размером круглыми бочонками, у боковой стены лежали несколько объемистых мешков с чем-то комковатым, словно обыкновенный мелкий картофель, и валялись несколько пустых. Так что же, это банальный продовольственный склад, куда один из вояк влез тайком поживиться? И ради бочонков со скверным элем и мешков с овощами он устроил всю эту нелепую погоню? От досады эльф готов был в голос взвыть, но раздражение вдруг остыло, словно на угли плеснули водой. Этот грот поневоле что-то напомнил ему, словно где-то он уже видел… видел что? Не эти основательные двери, не бочонки… Небольшой кружок на карте с двумя короткими штрихами, обозначавшими два выхода, заключенный в косое кольцо и помеченный коротким словом «орки». Неужели это и есть склад, где Йолаф заготовил оружие для свержения предполагаемых захватчиков? Стало быть, бочонки предназначены для страшного зелья, в которое обращается вода под действием луны и Бервировых кристаллов, которыми, конечно, и полны мешки…

Грот, конечно, выбран не просто так. Наверняка противоположный выход как-то сообщается с поверхностью земли…

Пока все эти мысли лихорадочно теснились в голове Леголаса, замершего у кромки двери, рыцарь укрепил факел на стене и склонился над мешками. Лицо его повернулось к эльфу вполоборота, и тот без особого удивления узнал Вигге. Гослин не лукавил – рыцари действительно собирались дать оркам решающий бой… Только в дело должны были пойти не клинки. Йолаф всерьез вознамерился стереть Сармагата и его армию с лица Арды, презрев все былые договоры. Что ж, Сармагат первый нарушил старинные клятвы о мире, кто сможет осудить ренегата за этот отчаянный шаг?

И вот Вигге здесь. Значит, долгожданные вести получены, и бой будет дан. Только почему он один? Зачем такая осторожность?

Взволнованный этой мыслью, Леголас уже собирался сделать шаг назад. Не стоит обнаруживать свое присутствие, Вигге и так не слишком ему доверяет и наверняка справедливо решит, что полу-орк шпионил за ним. Все равно завтра новости будут оглашены… Но что-то не позволяло лихолесцу ретироваться. Он продолжал стоять на месте, наблюдая за рыцарем – действия того вызывали некоторое недоумение. Вигге взял за углы один из полных мешков и с усилием поволок в противоположный угол, где виднелась небольшая ручная тележка. Погрузив на нее два мешка, он вдруг принялся набивать порожние, лежащие здесь же, мелкими камнями, в изобилии усыпавшими пол вдоль стен. Леголас подобрался. Он, несомненно, чего-то не понимает… Что-то неверно истолковывает. Иначе остается лишь заподозрить, что Вигге незатейливо собрался украсть кристаллы. Рыцарь тем временем снова вернулся в темный угол и сейчас чем-то там деловито громыхал. Замок… Он отпирает замок противоположной двери и сейчас попросту уйдет вместе с кристаллами… Леголаса охватило уже не раз испытанное им в княжестве чувство – понимание, что его очередной раз пытаются обвести вокруг пальца, а он болваном стоит на месте, не понимая, что за игра ведется прямо перед ним, и потому не зная, как повести себя в этот миг. Дудки, он больше не княжеский наемник, не иноземный принц, облеченный тонкой и цепкой сетью дипломатических условностей… Он просто недообращенный орк, изгой, отщепенец, и он волен поступить так, как сочтет нужным. В крайнем случае придется извиниться…

С этой мыслью он вошел в каземат, досадуя, что не может закрыть скрипящую дверь, не спугнув интригана. Отсутствие оружия его не тревожило – как ни силен был Вигге, в рукопашной схватке против лихолесского воина ему было не устоять, а уж разоружить мерзавца он сумеет. Обойдя бочонки, Леголас оказался прямо за спиной рыцаря, неспешно привязывавшего мешки к тележке. Эльф прикинул, успеет ли тот разогнуться и выхватить клинок… как вдруг Вигге, не оборачиваясь, спокойно произнес:

– Доброй ночи, милорд. Вы как раз ко времени.

Леголас замер. А рыцарь неспешно выпрямился, обращая к эльфу обожженное холодным ветром лицо.

– Ваше любопытство всегда было сущей бедой для вас, ваше высочество, – протянул он, зачем-то снимая с пояса флягу, – к счастью, оно делает вас куда более предсказуемым, чем я думал поначалу.

Леголас помолчал, а потом медленно скрестил на груди руки:

– Да, за мной водится такая слабость. И сейчас меня тоже одолевает интерес, чем вы тут заняты. Вам не нужна помощь, Вигге? Тележка, полагаю, тяжелая…

Рыцарь усмехнулся, вынимая из фляги тугую пробку.

– Вы так любезны, друг мой. Ну просто взаправдашний принц.

Услышав эту фразу, Леголас едва не расхохотался. С самого начала разговора он не мог разобрать, что в Вигге сегодня не так, как обычно. А сейчас понял: рыцарь говорил на другой манер, нарочито куртуазно вставляя изящные обороты. Но это нимало не походило на порой прорывавшиеся в Йолафе подлинно вельможные повадки. Главарь мятежников получил некоторое воспитание, пусть и был по-солдатски грубоват. Вигге же явно пытался кого-то копировать, но просторечные словечки выдавали его с головой.

Видимо, во взгляде лихолесца отразилась ирония, поскольку рыцарь тут же посерьезнел и воззрился на Леголаса с неприкрытой тенью враждебности.

– Да, мне понадобится ваша помощь, милорд, – отрезал он с издевкой, – и прежде всего, не вздумайте показывать свой норов, – с этими словами он встряхнул флягу, из которой послышался плеск, – поверьте, там вовсе не эль. И, хоть вы еще и не до конца обратились в поганую тварь, которой вам суждено доживать свой век, вы едва ли захотите проверять на себе, насколько Бервирово зелье уже действует на вас, не правда ли?

На лице принца не дрогнул ни один нерв, но Леголас почувствовал, как внутри сжалась ледяная спираль. Он ни разу не задумывался об этом… Ему казалось, что он сумел примириться со своим незавидным положением. Он даже научился пользоваться доселе несвойственными ему, сугубо орочьими особенностями. Однако эльф, все глубже уходящий под орочью оболочку, но продолжавший жить в лихолесце, не позволял ему думать о себе, как об орке, и применять к себе орочьи представления об опасности… А ведь Вигге прав. Беспощадно прав. И соваться в этот каземат для Леголаса изначально было смертельно опасно.

Рыцарь же верно истолковал молчание противника:

– Вам это не приходило в голову? Ей-Эру, милорд, да вы еще глупей моего простака-братца. Тот тоже – как восстание поднять, али голову прямиком варгу в пасть сунуть, так куда как скор. А свой собственный интерес под самым носом узреть не умеет.

Смысл этой фразы не сразу настиг Леголаса, он вскинул голову, не умея сдержать потрясения, а Вигге рассмеялся так громко, что под потолком заплясали причудливые переливы эха.

– Морготова плешь, видели б вы сейчас свои глаза… Да, милорд, я о командире, будь он неладен. Старый греховодник Аксель в прежние времена втихомолку хаживал к моей маменьке, каков потаскун! Потом, правда, своя жена понесла, он и остепенился. А там и маменька овдовела. Ох, как все Акселем восхищались! Благороден, каналья, вдовую соседку с малым дитятей на руках заботами не оставляет, то крышу починит, то дров привезет. Я его любил, дядюшкой называл. Только Йолаф, сынок законный, бельмом на глазу сидел. С малолетства выскочкой был, восьми лет уже в гарнизон затесался, а уж как в плечах шире стал – вовсе возомнил о себе. Камрин, правда, мне больше по душе была. Ретивая кобылка, характерец – сущая соль с перцем. Я за ней приударить было затеял, тут-то маменька вразнос и пошла. Сперва ухватом меня огрела, душу отвела, а там уж объяснила, отчего мне Акселева дочь не пара…

Вигге запнулся. Он уже не играл в придворного, сбившись на прежний естественный тон, а в глазах погас самодовольный огонек превосходства, уступив место тяжелому тоскливому озлоблению.

– И как я тогда Йолафа за кабаком не прирезал – сам не знаю. Все ему одному досталось. И отец, и по службе фавор, и даже сестра. А я… пащенком был, пащенком и остался. Кабы он меня хоть не жаловал – все б легче было, вроде как, на равных были бы. А он-то… Дурак дураком, за приятеля меня держал. Маменька моя за простым дровосеком замужем была, мне по его стопам была дорога, вроде как, по отцовским. А Йолаф в меня репьём впился – охота тебе всю жизнь с топором раскорячиваться, давай фехтовать научу. Потом перед старшиной за меня похлопотал, меня в гарнизон взяли. Благодетель балрогов… Подаяние, вишь, сироте пожаловал.

Вигге, казалось, забыл о Леголасе. Он безучастно сжимал смертоносную флягу в руке, мерно покачивая ею, глядел куда-то мимо эльфа и говорил, говорил, отрывисто, зло, словно воспаленный нарыв накопившихся обид, много лет тайно зревший в душе, вдруг вскрылся и теперь неудержимо исходил гнилой кровью.

Лихолесец ощущал, как от рыцаря исходит тошнотная волна застарелой ненависти, пробуждая где-то в глубине его собственной натуры мелкую дрожь омерзения, в которую вплеталась нотка сладострастного удовольствия. Орк жадно впитывал животворную злобу, эльфа трясло от отвращения, и этот внутренний разлад уже привычно рождал неудержимое черное бешенство, затапливающее душу и лишающее разума.