Коронованный наемник

– Нет. Кем бы я ни становился – я все еще твой принц и твой командир. И мне нужно, чтоб ты обещал мне нечто очень важное.

Сарн провел рукой по лбу и угрюмо поднял глаза на друга:

– Я слушаю тебя.

– Брат, – принц запнулся, коротко касаясь шрамов на лице, – я боюсь того, что может статься со мной. Это недостойное чувство, но я не умею пока ему противиться. Быть может, я научусь. А сейчас я хочу попросить…

Сарн почувствовал, как что-то сжимается внутри, и вдруг понял, что знает, о чем попросит его принц. Леголас же сдвинул брови, словно ища в лице друга какой-то важный ему знак, и медленно проговорил:

– Поклянись мне, Сарн, что если я не найду выхода из этого лабиринта, если окончательно обращусь в чернокровую тварь… ты убьешь меня собственной рукой.

Секунду десятник молча смотрел на принца, а потом коротко и отрывисто рассмеялся:

– Моргот бы подрал меня … Давно ли я ядом на местных крестьян исходил, а ты мне сказал тогда, дескать, сам бы ты смог спустить тетиву, зная, что стоящий перед тобой монстр был прежде твоим братом?.. Сурово Валар за гордыню карают, Леголас… Вот и мой черед пришел розог получить за нерадение. Только вот что я скажу тебе. Мы пойдем по этому пути до конца, ты и я. Мы испробуем все средства, мы будем сражаться с этой бедой до последнего, слышишь? И если… у нас не получится… только тогда, не раньше… я исполню твою просьбу, брат. Клянусь.

Леголас ничего не сказал в ответ. Только крепко сжал плечо Сарна рукой, по-прежнему украшенной тонким перстнем, гротескно смотревшимся на узловатом, когтистом пальце.

…Они не касались больше этой тягостной темы. Слуга принес ужин и вино, и эльфы проговорили до поздней ночи. Принц жадно расспрашивал о новостях в фортах, а потом долго слушал о странной атмосфере тревоги, царящей в лесах и изнуряющей защитников лесных укреплений. Выслушав десятника, Леголас задумался.

– Это выходки нашего таинственного супостата, Сарн. Он сметлив, мерзавец, этого не отнять. Если так все продолжится еще неделю или две – форты можно будет взять голыми руками, почти не понеся потерь – вдесятером не защитить толпу обезумевших от страха людей. Этого нельзя допустить… А значит, его нужно спровоцировать. Только как?..

Принц допил вино и покрутил в руках кубок.

– Нужно найти Йолафа, дружище. Я уверен, он многое знает о происходящих в княжестве странностях. Вот нутром чую, он и врага нашего знает. Иначе как бы он оказался у Моровых болот в ту ночь? Нет, он знает много интересного и к тому же, он на нашей стороне, как это ни странно. Не скрою, я мало что понимаю в его мотивах, но он не стал бы лезть в пекло просто так, из жажды приключений.

Сарн машинально крошил кусочек хлеба, похоже, он думал об ином…

– Леголас, – вдруг встрепенулся он, – Моргот с ним, с врагом. У меня сейчас другое на уме. О твоей хвори государя надо известить. Он нам, юнцам, не ровня. Сколько уж веков Ирин-Таур у наших границ стоит, неужто, не слыхал король об этой напасти? Не может такого быть.

Десятник вскочил, наклоняясь к другу:

– Подумай, брат. Не государь – так владычица Галадриэль, не она – так Кэрдан-Старейший, кто-то да найдет на твой недуг управу. Дозволь, я посольство отправлю, на добрых конях споро доберутся!..

– Нет… – прервал Леголас, тоже поднявшись и отходя к неплотно закрытому окну, а Сарн заметил, как ссутулились плечи принца, – не могу я таким отцу показаться…

– Что за блажь, опомнись! – десятник снова сорвался на крик, – а королевство без наследника оставить можешь?

Но Леголас обернулся, сжимая челюсти, и Сарн увидел в янтарных глазах какое-то новое, жесткое выражение:

– Будет уж тебе яриться. Не пытай меня, брат. Просто поверь мне, я чувствую, что к отцу обращаться не след.

И с этими словами, эльф снова отвернулся к окну, за которым уже румянилась над лесом первая розовая полоса…

– Будь осторожен.

Принц смотрел, как Сарн затягивает ремни колчана. Десятнику пора было возвращаться в форт, а Леголас не мог отделаться от мысли, что сейчас снова останется наедине с собой и своим несчастьем. К Морготу… Он сегодня же вернется к поискам Йолафа. И наконец, дочитает шестую рукопись Эрвига. Два дня его терзал зов Хельги, и эльф не мог сосредоточиться на разбегающихся строчках.

Сарн поднял с пола сброшенный вчера плащ и брезгливо поморщился.

– Мокрый, хоть выжимай. И чего стоило поближе к очагу его обронить…

Принц усмехнулся:

– Брось, охота тебе в непогоду еще и в сыром плаще разъезжать? Возьми мой, не зябни.

– Спасибо, дружище, – Сарн не стал отказываться и охотно натянул черный, отделанный мехом леголасов плащ. Застегивая чеканную серебряную фибулу, не без лукавства заметил:

– Впервые в гербах разъезжаю, ты уж батюшке не сказывай, не по чину оно мне.

На прощание, крепко сжимая изуродованные болезнью пальцы друга, он ободряюще кивнул:

– Держись, брат. Не падай духом. Князю я скажу, особая у тебя рана, эльфийские снадобья потребны были, но теперь на поправку пойдешь. Негоже ему лишнее знать, со своими бедами совладать не силен.

…Утренний лес стоял продрогший и стеклянный от инея, солнце еще не взошло, и просека тонула в густой лиловой тени. У корявого ствола старой сосны прятался в зябкой полутьме бесформенный силуэт. Он и сам казался бы тенью, если б иногда осторожно не переступал с ноги на ногу, стараясь не потревожить волглого ковра опавшей хвои. Наблюдатель кого-то ждал…

Вот издали донесся гулкий лязг открывшихся ворот, и фигура у ствола подобралась, словно перед прыжком, но не двинулась с места. Вскоре лязг раздался вновь, возвещая, что ворота закрылись, а из эха вынырнул глухой и дробный топот резвых копыт – от Тон-Гарта несся всадник. Наблюдатель прижался к стволу, сливаясь с темной корой и глядя, как через скупо освещенную зимней зарей поляну мчится конь темной масти, несущий седока в черном плаще. Вот холодной искрой поймала утренний луч серебряная фибула, и наблюдатель нагнулся, поднимая что-то, прислоненное к коленям. Он знал этот плащ.

Конь стремительно пересек поляну и нырнул в тень просеки. Ближе, ближе… Наблюдатель вскинул руки, тускло блеснувшие кольчужными рукавами, и теперь было видно, что в них сжат легкий лук. Длинная стрела уверенно и твердо легла на тетиву. Всадник показался из-за косматой группки молодых деревьев, и стрелок плавно согнул упругое древко. Три шага… два… один… дзинннь!

В сени леса звонко разнесся звук, похожий на всхлип лопнувшей струны, всадник рефлекторно дернулся и упал с коня. Скакун всхрапнул, становясь на дыбы, и загарцевал у распростертого на тропе тела. Смявшийся капюшон по-прежнему прикрывал лицо упавшего всадника, из складок превосходного черного сукна торчало изящное древко стрелы, и полоса меха чернобурки влажно блестела у этого древка, словно выделанная с особенным, невиданным мастерством…