Корректировка 2

— Подъем!

Иван с трудом выполнил команду. На теле, кажется, живого места не было — болело каждой своей клеточкой.

— Сними с него браслеты, дуболом! — пискнула из своего угла женщина.

— Захлопнись, прошмандовка! — не оборачиваясь, буркнул милиционер. Несмотря на нарочито грубый тон, голос у него был не злой. — Ну-ка, поворотись-ка сынку.

Щелкнуло, и Иван почувствовал, что руки свободны. С трудом вытащил их из-за спины и принялся растирать онемевшие запястья и кисти.

— Видать шибко на тебя ребята злые были, — тон у «человека-горы» был примирительный, — крепко ты их приложил… Ваську Калягина в травматологию пришлось отвезти… Оправиться не желаешь?

Иван молча кивнул, чувствуя, что если откроет рот хотя бы для единого слова, тут же сблюёт прямо на доброго старшину.

— Дверь в сортир направо, — напутствовал милиционер, — и смотри, не выкинь чего! Со мной не забалуешь, не посмотрю, что десантура… а к сроку твоему добавка выйдет.

«К какому еще сроку?» — хотел спросить Иван, но не спросил — приступ тошноты скрутил особо свирепо, заставив поспешать к унитазу.

Его чуть не вывернуло наизнанку, а легче не становилось. Попил холодной воды из-под крана, набирая ее в ладони. Поплескал на лицо и, наконец, посмотрел в маленькое треснутое зеркало над умывальником. Лучше бы не смотрел. В существе, глядящем из зеркала, прежний Иван, довольно-таки симпатичный парень, узнавался с большим трудом. Опухшее потерявшее форму лицо; фингалы под обоими глазами, засохшая кровь под носом; вместо губ оладьи. Зубы? Кажется, все целы, что удивительно.

Интересное ощущение — словно выпил не воды, а водки. Как говорится, заколбасило по старым дрожжам. В голове, и без того неясной, все поплыло. Захотелось упасть обратно на лавку и отключиться. Но вопрос, который Иван так и не задал старшине, свербел в мозгу раскаленным гвоздем.

— К какому сроку? — спросил он, едва извлекшись из туалета.

— Что? — удивился, было, милиционер, — а-а… так ты не помнишь, что ли ничего? Да, начудил ты парень изрядно. Я тут почитал твой протокол… лет на пять, минимум… тут тебе и злостное хулиганство, и нанесение тяжких телесных… и оказание сопротивления сотрудникам органов правопорядка, с избиением оных. Не говоря уже про материальный ущерб кафе «Жар-птица».

Что, блин, за «Жар-птица»?

— Правду говорят, — продолжал старшина, — пьяная десантура хуже динамита!

— Откуда вы знаете? — понуро спросил Иван.

— Про десантуру? Так билет же военный при тебе нашли.

«Верно, — подумал он, — военник забыл вытащить из кармана».

Старшина запер за ним дверь камеры, но уходить не спешил. Все стоял, загораживая свет могучей спиной.

— У меня сын такой, как ты, — пояснил он, наконец, причину своего сочувствия. — Э-эх… сломал ты себе жизнь парень… зачем было так нажираться?

— Да, я вообще не пью, — зачем-то соврал Иван, — пиво только иногда…

— Не пьет он… — удивился милиционер, — да от тебя до сих пор разит, хоть закусывай. Я понимаю — все бухают, — продолжил он свою мысль, — жизнь щас такая… Но не все же после этого людей убивают. Моли бога, чтобы тот охранник, которому ты чердак проломил, живым остался, — еще раз вздохнув, он удалился на свой пост.

Улегшись на лавку лицом к стене и положив голову на сгиб локтя, Ваня стал мучительно вспоминать вчерашний вечер. Именно мучительно — другого слова и не подобрать. Мысли вращались тяжело, словно каменные жернова. Снова пришел старшина и, отперев дверь, забрал сокамерницу. По их вялому диалогу, он понял, что за нее кто-то заплатил и теперь она может валить на все четыре стороны. Проститутка, наверное, — подумал Иван, и тут же забыл про нее.

А где же Игорек? — вдруг полыхнуло в голове, — мы же все время были вместе. Куда он делся-то? Судя по разглагольствованиям старшины — протокол был составлен на него одного. Никого другого мент не упоминал. Так… как же было-то?

* * *

Когда они выбрались из завалов шмотья и увидели залитый кровью пол и Ирку, Ивана охватила истерика, он хотел её спасать, куда-то бежать, звонить в скорую, но Игорек, проверив пульс, сказал, что спасать уже некого и надо им побыстрей отсюда валить. Щас приедут менты и привлекут их, в лучшем случае, как свидетелей, а могут и как соучастников с них станется, им лишь бы человека посадить и дело закрыть. Какая-то извращенная логика в его рассуждениях была, и Иван совершенно обалдевший, от произошедшего, дал себя увести.

Потом они пили «Букет Молдавии» по очереди из горлышка на лавочке в сквере, поминали Ирку. Игорек говорил, что этих уродов ему не жалко, пусть хоть все друг друга перестреляют, а вот за девчонку обидно, хоть и шалавистая была, но веселая. Иван возражал, что она просто еще молодая и её еще можно было перевоспитать — вышла бы замуж, нарожала детишек. Да он бы, даже сам на ней женился и у них родились бы мальчик и девочка. Девочка, красивая в маму, мальчик умный в него.

Потом вермут кончился, и Игорек сказал, что поминать надо водкой, а не этим сладким говном и зашвырнул пустую бутылку в кусты. Они решили идти в ларек за водкой, но тут начался дождь. Да какой дождь — тропический ливень! Игорек сказал: «А на хер всё, пошли в кабак!» и они пошли в кафе «Жар-птица»

Что же там было?

Сперва все было чинно-благородно — это Иван еще помнил хорошо — они сидели пили водку, запивали пивом, вспоминали Афган. Игорек даже пытался спеть: «Вспомни, товарищ, ты Афганистан, зарево пожарищ, крики мусульман…» но спьяну забыл продолжение.

Потом появились две шмары… и как-то все пошло вразнос.

Откуда они взялись? Этого, он сколько не вспоминал, вспомнить не мог. Просто Игорек пошел за добавкой пива и вернулся уже с ними. Плотные такие, девки, мясистые. Пиво как-то сразу полилось рекой. К нему добавились какие-то коктейли.

Девахи оказались весьма компанейские, и полчаса не прошло, как одна из них уже сидела у Ивана на коленях. Кажется, ее звали Марина, а возможно и нет. Он хорошо запомнил только ее пальцы в перстнях, с длинными блестящими ногтями и зажатой между ними сигаретой, постоянно мелькавшие перед его носом — она курила одну за одной.

Потом они целовались, а Игорек со второй, обнимались со своего краю стола. То ли он ее щекотал, то ли просто дура набитая, но она беспрерывно хихикала.

Тут все и началось.

К тому времени Иван уже был изрядно пьян. При этом опьянение его было каким-то странным — голова ничего не соображала, а координация движений, как показали дальнейшие события, почему-то не утратилась.

Внезапно он вспомнил, что пришел сюда поминать Ирку, а вместо этого сидит, целуется с какой-то шалашовкой и тем самым предаёт Иркину память. На душе стало совестливо и гадливо, как из душа окатило, и он брезгливо спихнул «кажется Марину» с колен, которые она ему отсидела своей толстой жопой.