Кощег
Шрифт:
— Поругались с Вольхом? — спросила она, с валуна поднявшись.
— Не то чтобы, — ответил Кощег и махнул рукой в сторону своего жеребца. — Все из-за этой клячи. Мало бросил меня в болоте, едва отыскав, принялся защищать от кого не следовало. Лучше бы лягушек на болоте пожрал, честное слово!
Конь, будто поняв его слова, громко и, как показалось, недовольно заржал.
— От такого слышу, — бросил в его сторону Кощег. — Разговорился…
Злата рассмеялась.
— Не питаются лошади лягушками.
— Эта кляча чего только ни ест, — проворчал Кощег. — Я оттого и столь сильно задержался.
— Неужто серебро?! — Злата охнула, правда почти сразу и успокоилась. По тому судя, что говорил Вольх нормально без завываний и шипения, не так уж сильно ему досталось. Хотя серебро для нечисти всегда не сладость.
— С волком я помирился.
— Неужели?
— Истая правда. Зла он не таит. Даже наоборот, пожалуй.
Злата сделала себе зарубку на памяти вернуться поскорее и Вольха расспросить, однако сейчас спешить следовало.
Стоило из лесу выйти, взлетел Кощег в седло, руку Злате подал. Та чуть-чуть на нее оперлась, заскочила на жеребца позади. Чай она не невеста, чтобы посередь всадника ехать да в его объятиях. К тому же самой обнять его за пояс показалось гораздо приятнее.
— Даже так? — лукаво спросил Кощег.
— Я хорошая наездница, — озорно ответила Злата.
— Тогда держись!
Конь сорвался с места и не побежал, а полетел над землей, едва-едва копытами ее касаясь. Дух у Златы захватило, восторг рвался из груди, только не могла она ни слова вымолвить. Казалось, звезды с небосвода попадали и летели рядом — лишь руку протяни, тотчас дотронешься. Жаль кончился невероятный полет-скачка слишком быстро. И сига не минуло встал конь, как вкопанный, возле ворот городских.
Глава 4
На ярмарке уже вовсю народ толпился. Кому хотелось, покупал чего ему недоставало или продавал ненужное. Кто просто пришел других посмотреть да себя показать. Повсюду гуляли лотошники с пряниками печатными, леденцами да баранками. Скоморохи забаву затеяли: на руках вместо ног ходили, песни пели и на дудках играли.
— Весело у вас, — заметил Кощег. — Так всегда?
За городскими воротами пришлось ему спешиться и вести коня в поводу. Больно много людей вокруг было. Все спешили по своим невероятно важным делам, не только по сторонам не смотрели, а даже под ноги. Дородная баба с корзиной яблок споткнулась, упала и весь товар выронила. Местная ребятня набежала, да устыдилась воровать: собрала яблоки в корзину, взяв каждому по одному.
— Последнюю неделю только, — отвечала Злата громко, иначе гомон толпы не перекричать было. — Царевны женихов перебирают, ищут мужей достойных.
Смоляная бровь Кощега взметнулась вверх крылом вороновым. На лице мелькнуло и тотчас исчезло неудовольствие.
— Вот как?
— Забава, Любава, Гордея и Василиса одновременно мужей себе ищут, — пояснила Злата. — Все они — царские дочери, а потому претендентов нынче видимо-невидимо понаехало. Как без ярмарки обойтись? Иноземцы прибыли с обозами, своими купцами, шуткарями да морочниками. Торговый люд и наши скоморохи подтянулись, зеваки всякие и многие прочие.
Только нам не туда. — Злата ухватила коня за повод, а Кощега за руку. Увлекаемые людским потоком они дошли до перекрестка дорог. — Ко дворцу царя-батюшки повернуть налево нужно.Люди же в основном направо сворачивали, видать именно там и находилась главная ярмарочная площадь. Повернуть против основного течения людского оказалось не так уж и просто. Прохожие напирали, подталкивали. Пусть некоторые и видели Злату, отвернуть пробовали, а не выходило.
— Ну и толпа… — Кощег подхватил ее и закинул в седло. Сам локтями стал освобождать путь в нужном направлении. Люди неохотно, но подавались в стороны. Так и въехали на широкий царский двор.
Здесь свое столпотворение имелось, благо не столь великое. Всюду шатры высились, раздавались слова всякие на множестве наречий, часто смутно ясные, а иногда и вовсе непонятные. Находились странного вида люди в шароварах и чалмах восточных, смешные краснолицые приезжие, закованные в железо воины, у которых не только стати, но и лиц не разобрать было.
— Ну и ну, — сказал Кощег. — Вот так громадина!
— Элефандин, — назвала Злата коня огромного серого с ушами-занавесями, бивнями и рукой вместо носа. — Прибыло посольство из страны Индеей прозванной. Сын самого Варуны явился счастье свое испытывать, руки Василисы добиваться. Может, и добьется, — Злата пожала плечами и ловко спрыгнула с седла, не заметив протянутой руки Кощега. — На востоке люди мудры и многое ведают.
— Добьется. Как не добиться? Этакая громадина любого раздавит, — заметил Кощег.
— Что ты! Элефандины умны и добры. Никого давить не станут даже по приказу. Ну разве хозяину смерть грозить будет.
— Как же иначе станет добиваться сын раджи царской дочери? — спросил Кощег. — В королевствах, западнее расположенных, турниры устраивают. Так там бьются прецеденты промеж собой.
— Ох, слышала я про это, — Злата махнула рукой. — У них как у лосей или оленей: дерутся, а самка в отдалении стоит и наблюдает. Только у нас девицы — не чета тамошним, не станут безмолвно стоять дуры-дурами. Василиса вот загадки загадывает. Кто ответит, тот и станет ее суженым.
— Вот как? Пойдем послушаем, — предложил Кощег.
Злата пожала плечами и первой направилась к шатру с нарисованными жар-птицами. Там аккурат испытание происходило. Василиса, разодетая так, что от блеска каменьев самоцветных глаза болеть начинали, в сарафане атласном алом с вышитым узором и в высоком кокошнике нараспев читала очередную премудрость. Закованный в железо жених стоял на одном колене, чуть пошатываясь, но пока не падая, внимал нежному чарующему голосу:
— Полна конюшня красных коров, а как черная зайдет, всех выгонит.
Толпящийся вокруг народ из претендентов на руку царевны забубнил, переговариваться начал. Железонарядный жених чуть покачивался, видать, в эдаком доспехе нелегко ему на колене стоять было, стискивал свой шлем с перьями разноцветными, как у петуха на хвосте, и только глазами хлопал.
— И это сложная загадка, которую лишь мудрец отгадать в силах? — удивился Кощег.
— Ну и что это по-твоему?
Кощег приблизил губы к уху Златы, так что теплое дыхание щекотно коснулось мочки уха и прошептал: