Кошмарное преступление в курятнике

Лицо Мартышки выразило величайшее недоумение.

— Но почему, милая Виктория Регия, почему это вас так задевает? Я просто не в состоянии этого понять! На вашем месте меня задевало бы обратное…

— Вы говорите так потому, что не были на моем месте, — отвечала гостья с Амазонки. — Все видят во мне лишь красавицу и не желают замечать, что я еще и личность — творческая, технически одаренная, ищущая… Вероятно, считают, что раз у меня есть привлекательная внешность, ничего другого у меня быть уже не может, что я для этого слишком мелко плаваю. Да, я живу на мелководье, в илистой заводи с глубиной не больше двух метров — ну и что? Разве это мешало когда-нибудь рождению глубоких инженерных идей? Особенно бионических. А вот была бы я дурнушкой — сразу разглядели бы и поощрили мою изобретательность, техническую сметку, умение находить оригинальные бионические решения…

— Но, дорогая Виктория Регия… — начал было Кашалот, однако она не дала ему договорить:

— Не спорьте — кому это знать, как не мне? Я даже примерно догадываюсь, о чем думают те, кто любуется моим цветком: «Чем может быть занята эта хорошенькая головка? Уж наверно не техническими проблемами! Каким ароматом сегодня благоухать поизысканней, в какой цвет выкрасить лепестки, чтобы поразить воображение… Сегодня они белоснежные? Прекрасно — завтра пусть будут нежно-розовыми, а послезавтра, перед тем, как скрыться под водой до следующего года — ярко-пурпурными…» И невдомек им, что цвет лепестков занимает меня меньше всего, — я его меняю машинально, потому что как раз в эту минуту размышляю над чисто технической проблемой: как увеличить диаметр от цветка на два и семь десятых сантиметра. Почему именно на два и семь десятых? — Виктория Регия задала вопрос, который явно читался на лицах ее слушателей, хотя никто не решился произнести его вслух. — Но это же так очевидно! Сейчас диаметр моего цветка — тридцать семь и три десятых сантиметра. Если бы мне удалось увеличить его на два и семь десятых сантиметра, диаметр цветка стал бы равным сорока сантиметрам. А диаметр моего листа — два метра, то есть в пять раз больше!

— Понятно, — сказал Рак. — Вам нравятся круглые цифры.

— Мне нравится соразмерность деталей. В еще большей степени она нравится технике и Природе — без соразмерности деталей или органов и тут и там наступил бы хаос. Отсюда и любовь моя к круглым цифрам.

— И лист-то у тебя круглый, — умилилась Сова, — будто на станке огромадном выточили. Ровнехонько эдак, вместе с бортиком по краю.

Реплика Совы очень обрадовала Викторию Регию.

— Вот-вот-вот! — она одобрительно закивала цветком. — Видите, какие замечательные мысли возникают у вас при взгляде на мой лист! О технике, о станке — очевидно, о карусельном станке. Чрезвычайно полезные мысли — в отличие от тех, что возникают у людей…

— А какие мысли возникают у людей? — немедленно спросила Мартышка.

— Даже не мысли, а мысль — одна-единственная, причем невероятно примитивная: «Удержит ли этот круглый зеленый плотик моего драгоценного отпрыска?» Тут же ставят или сажают его на лист. Удержал. И что? Ничего!

— А что должно быть? — Удильщик был так заинтригован, что задал этот вопрос не только устно, но и, можно сказать, письменно — фонариком на конце своей удочки он непроизвольно написал его в воздухе.

— Что должно быть? — повторила Виктория Регия. — Задуматься надо — вот что должно быть! Как удержал? За счет чего? Ну, большая плавучесть листа обеспечивается специальными воздушными камерами — тут вроде бы все ясно. Но ведь это все-таки не плот из бревен, а нежный лист! А отпрыск, — безразлично, мальчик или девочка, — как правило, акселерат, полцентнера весит, не меньше. Как же лист не прогнется под его тяжестью? Что придает мягкому листу жесткость и прочность бревенчатого плота c настилом? А вот что…

— Подождите, не говорите! — в один голос закричали Кашалот и его сослуживцы по КОАППу, потому что как-то незаметно для себя оказались втянутыми в решение увлекательнейшей технической головоломки. Однако все их потуги оказались тщетными, и они нехотя признали свое поражение: найти решение самостоятельно им не удалось…

— Не огорчайтесь, — утешила их Виктория Регия, — нам, чтобы решить эту задачу, понадобились миллионы лет. Вы, по крайней мере, проявили к ней интерес. А вот среди людей за полтора с лишним века, прошедшие с того дня, когда посланцы цивилизованного мира впервые познакомились с гигантскими кувшинками с Амазонки, лишь один заинтересовался секретом прочности наших листьев.

— Вы, конечно, имеете в виду архитектора Джозефа Пакстона, построившего в Лондоне в середине прошлого века знаменитый Хрустальный дворец? — вставил Человек.

— Разумеется! Не знаю, известно ли вам, уважаемый Человек, что Джозеф Пакстон был не только архитектором, но и садоводом-любителем…

С удовлетворением узнав, что данный факт Человеку известен, гостья с Амазонки заявила:

— Возможно, это и помогло ему обнаружить у нас инженерную жилку — и даже не одну, а триста восемьдесят четыре.

— Триста восемьдесят четыре инженерных жилки! — с изумлением повторяли коапповцы, а дотошный Удильщик попросил уточнить, у какого количества викторий регий столько инженерных жилок.

— У одной, — был ответ. — Дело в том, что… Впрочем, это легко понять, если взглянуть, вслед за Джозефом Пакстоном, на оборотную сторону…

— Медали, — закончила фразу Мартышка.

— Какой медали? — удивилась Виктория Регия. — Медаль Джозеф Пакстон получил уже после того, как построил свое выдающееся сооружение. Но прежде чем его спроектировать, он взглянул на оборотную сторону моего листа. Переверните же его — и вы увидите то, что предстало в свое время перед взором одного из пионеров архитектурной бионики…

Кашалот тотчас спустился в озеро и выполнил повеление королевы кувшинок, получившей, кстати, имя в честь английской королевы Виктории (правда, когда 1 января 1837 года первооткрыватель царственной кувшинки Ричард Шомбург нарек ее этим именем, юная Виктория была еще только наследницей английского престола, но она заняла его в июне того же года).

Стоило председателю, действительным членам и членам-корреспондентам КОАППа взглянуть на «изнанку» листа — и они не смогли сдержать вздох восхищения. Перед ними был огромный светло-фиолетовый диск, напоминавший старинный круглый витраж. Он был покрыт сеткой мощных жилок, образующих четкий, очень графичный рисунок. Однако Человек обратил внимание коапповцев на то, что этот рисунок красив красотой не только эстетической, но и технической.

Виктории Регии замечание Человека очень понравилось.

— Вы абсолютно правы, — подтвердила она, — именно эту сторону Пакстон оценил в первую очередь! Он понял, что секрет прочности листа в его жилках: они расходятся из центра двенадцатью лучами, и каждая разветвляется пять раз. Легко подсчитать, что до края листа доходит уже триста восемьдесят четыре жилки — в тридцать два раза больше, чем в центре, где они начали свой путь. Оставалось лишь приспособить эту идею к строительной практике, и Пакстон справился с этим блестяще: проектируя Хрустальный дворец, он использовал тот же принцип, заменив, естественно, жилки балками, — и добился небывалой легкости, ажурности, воздушности сооружения в сочетании с его прочностью и устойчивостью. Это была победа — «виктория» по-латыни!

— К чести архитектора, — добавил Человек, — Пакстон не только не утаил от общественности, у кого он позаимствовал принцип конструкции, а напротив, всячески афишировал причастность Виктории Регии к проекту Хрустального дворца.

— И не символично ли, — подхватила Виктория Регия, что слово «регия» — «царственная» — может быть переведено с латыни и словом «дворец»!

То, что председатель КОАППа услышал от прекрасной жительницы Амазонки, и то, что он увидел на нижней стороне ее листа, внезапно натолкнуло его на плодотворную мысль. Об этом свидетельствовал лихорадочный блеск глаз — верный признак того, что Кашалота осенила новая идея.