Космопроходимцы (вторая часть). Ксеноопера "Жнец, Швец, Игрец"

– Роберт, сколько мож...

– Не называй меня так.

– ...но! Как тебя тогда? Ноем нельзя, Робертом...

'Надо же, я не назвался. Всё успел, кроме этого'.

– Владимир Иванович Швец, - представился Игрец.

– Очень приятно, а я - Ио... ну, ты-то меня знаешь. И хватит ломать комедию, я тебя уже битый час жду.

– Кау! Кау! Ха-ха-ха-ха!
– комедийно захохотала чайка. Висела, раскинув крылья над срезом причала совершенно неправдоподобно. Игрецу снова послышался всплеск. Он не выдержал, подошёл к ограждению, глянул в воду. Изумрудные мочалки водорослей на чёрном от воды камне причала вздувались и оседали - лениво, сонно. Не волны, а так, сопливая рябь. Прохладой несёт оттуда и йодом.

– Что там?
– спросил, перегнувшись через парапет, Иосиф.
– Ничего не вижу.

– Ничего и никого.

– А кого ты там хотел увидеть? Головоногого? Это земное море, а не терранский океан. Или они и здесь тоже завелись?

– Нет. Ладно, пойдём отсюда.

Неуютно было Игрецу. Что-то было не так. Как будто не хватало чего-то. Он тащился следом за Циммерманом по набережной, потерянно озираясь. Понятно, почему холмы кажутся ниже, чем раньше. Не с чем сравнить, нет портовых кранов. Ни одного. Порт без судов, как без зубов, а без кранов - как без рук. Чего не хватает, тоже понятно. Звуков. Вот этого вот чаячьего кау-кау пополам с плеском и чмоканьем - мало. В порту - бум-вс-бум-вс-бум-вс - бьёт паровой молот, - и-и-э!
– скрипит стрела крана, - ви-из!
– зудит трос, - бу!бу!бу!
– сапоги по сходням - вс-с!
– пар - о-о-о!
– гудок, после которого глохнешь. У-о-о!
– дрожь от него до самых печёнок. Так вот, ничего этого теперь нет, поэтому кажется мёртвой бухта, а город на холмах - как декорация.

– ...в Метизной бухте, - болтал на ходу Циммерман, - причал двухэтажный. И вот представь, вышел я однажды туда развеяться и подумать про невесёлые свои дела, стою, бросаю в воду ржавые болты, никого не трогаю, и вдруг слышу...

'Это он про Киноду, - сообразил Игрец.
– Байку травит о том, как встретил на причале проповедника. Я помню, дружище, читал уже твой опус. Но ты же не знаешь, что я читал. Трепач. Как дырявая кастрюля, ничего доверить нельзя, всё разболтает первому встречному. Почему-то доверился мне. Собственно, этого от меня и хотел шеф, чтоб я втёрся в доверие к Циммерману. И я втёрся, это оказалось несложно. А он ко мне втёрся? Верю ли я Циммерману?

– Что?
– оборвав на полуслове рассказ, спросил Иосиф.

'Осторожно!' Зрячее щупальце политерия притронулось, отступило. Деликатно, мягко.

– Да, так на чём я?.. Этот тип похож был не на пса, а на перепуганную насмерть крысу. Жался возле пролома, ряса мокрая, - как ни в чём не бывало продолжал Циммерман.

Игрецу опять хорошо стало, спокойно. Иосиф свой парень. Он знает, что я знаю, болтает просто так. Он всё знает.

– Я и говорю ему... Э-э... Слушай, куда мы идём? Эй, Роб... То есть, эй, Владимир... э-э... Иванович. Володя, куда мы идём?

'Всё-то всё, да не всё. Видит горы и леса облака и небеса, да не видит ничего, что под носом у него. Детская считалочка. По слухам, автор расстрелян. Не знаю, не знаю. Что под носом у него. Есть ли у политерия нос? Нет, наверное, поэтому он не интересуется, что под носом у Ёси. Куда мы идём, он спрашивает. К лестнице, конечно. Как она называлась?' Из памяти пришёл ответ: Потёмкинская лестница.

– К Потёмкинской лестнице, - сказал Игрец и для наглядности махнул рукой: туда.

Восьмой раунд

– На что такая громадина?
– спросил Иосиф, глядя вверх.

Про лестницу спросил. Ответа не дождался, стал рассуждать вслух: не похоже, чтоб нужна была такая широкая и высокая, а лучше бы она сама двигалась, потому что взбираться туда - это уже ни на что не похоже. 'Похоже, - думал Игрец, - на партитуру она похожа, вот на что. Когда-то была заполнена, сейчас без нот выглядит пустовато'.

Стайка девчушек-восьмушек, щебеча и хохоча, спускалась по нотным линейкам марша. Куда они в такую рань? Такт. Навстречу - половинки, он и она. Он подождал на площадке, протянул ей руку. Лига. Такт. 'Когда-то нот на ней было густо, грохотали аккорды...' Иосиф, ответа не дождавшись, поставил ногу на первую ступень. Целый Циммерман. Такт. Обернулся. Бемоль?

– Прямо лестница в небо!
– обернувшись, восхитился Иосиф.

Лестница Иакова, припомнил Игрец. Якоба, Джейкоба и ещё кого-то. Однажды я думал про неё так же. Или то была другая? Иосиф на целую октаву взошёл. Тоже мне Иаков. Не в небо, если следом за ним, а в преисподнюю, в самое пекло. Но выбора нет.

Игрец стал подниматься, догнал Циммермана. 'Тише, не беги. С больным коленом - лучше на полтона ниже. Бемоль. Нет, не про эту лестницу я думал, а про ту, другую, парижскую бульварную лестницу. Что я забыл в Париже? Маленькую гелиотроповую луну, лестницу, над которой белым монгольфьером висел купол Сен-Кёр, готовый улететь... В небо? Щёлк! Щёлк! Щёлкали в узеньких улочках Монмартра пистолетные выстрелы. Перестрелка. И что-то ещё было. Не помню. Забыл.

– Что?
– поджидая на площадке, спросил Иосиф.
– Одышка? Сердце?

Мягко прошлось по душе зрячее щупальце политерия. Отпустило. Криз минул благополучно. Игрец заметил: легко стало, точно как тогда. Париж! Свобода! Les Escaliers de Montmartre! Он понял: это потому, что нет сетевых щупалец. Заповедник же, а капсулы далеко. Вон они где, внизу. Трёхцветный патронташ. Свобода!

– Нет, - ответил Игрец.
– Разболелось колено.

При этом подумал: 'Поговорить с ним начистоту? Тогда прямо здесь, на лестнице, мало ли что будет там, наверху. А здесь никого и ничего'.

– Отдохнёшь?
– участливо спросил Иосиф.

– Да. Надо поговорить.

Иосиф кивнул, прошествовал к боковому кубическому надолбу, пакет пристроил на ступени и уселся на него, изобразив собою басовый ключ. Глянул на Игреца: 'Ну? Говори, я слушаю'. Игрец думал начать издалека, но - свобода!
– внезапно изменил решение, сказал:

– Я знаю, что с тобой произошло на Киноде.

Реакция Циммермана: удивление, страх (за пакет схватился! что там у него?) успокоение, заинтересованность. Реакция политерия: безразличие. Он и так знает? 'В пакете у Ёси рукопись, забрал с пересадочной станции то, что отстучал на машинке, догадался Игрец. А политерию безразлично, в курсе я или не в курсе. Возможно он вообще вне игры'.

– Там у тебя рукопись?
– спросил Игрец.

Иосиф кивнул.

– Зачем она тебе? Ты же намертво связан с кинодским политерием.

– На тот случай, если порвётся связь, - с кривой улыбкой ответил Циммерман.
– Я не хочу потерять единственное, что у меня из своего осталось. Кто ты и зачем тебя ко мне приставили?

– Это долго рассказывать.

Иосиф закрыл глаза. 'Когда трудно - закрывает глаза. Обращается за советом к политерию?' Иосиф заговорил, не открывая глаз:

– Можно обойтись без долгих разговоров. Если бы ты согласился передать память...

– Нет, - отрезал Игрец.

Иосиф открыл глаза. Зрачки во всю радужку.

– Почему?
– мягко спросил он.
– Не доверяешь мне?

Тёплая волна коснулась души Игреца и тут же отхлынула. 'Не лезь!' - Игрец, изо всех сил противясь расслабляющему влиянию, сквозь зубы выдавил:

– Полностью доверять можно только себе. И то не всегда.

Мелькнула мысль, показалась удачной. Игрец тут же спросил:

– Когда ты говоришь 'мне', кого ты имеешь в виду, Иосифа или кинодского политерия?