Ковен озера Шамплейн

Лицо Гидеона недоуменно вытянулось. Не говоря ни слова, Коул положил нож на стол.

– Видишь? Я могу о себе позаботиться. Перестань считать меня безобидным плюшевым мишкой!

– Ах, вот оно как, – протянул Гидеон, и его весенние глаза сощурились. Вены выступили на руках, когда он сжал их в кулаки, закатав рукава. Подавшись к нему вплотную, Гидеон схватил Коула за грудки и вышвырнул в коридор.

Я в панике заскочила в гостиную, чтобы они, сцепившись, не снесли меня с ног. Слишком занятые друг другом, они пронеслись мимо и вывалились на улицу, даже не обратив на меня внимания.

– Я не хочу с тобой драться, Гидеон!

– А я вот еще как хочу! И прямо сейчас надеру тебе твою лживую задницу!

Гидеон кинул Коула через ступеньки, но тот, вцепившись в свитер брата мертвой хваткой, утянул его за собой. Оба повалились в грязь: каждый пытался удавить в ней другого.

Я поспешно вылетела из дома тоже и, перескочив ступеньки, попыталась вклиниться между ними.

– Прекратите немедленно!

Гидеон молча оттолкнул меня, не сводя пылающих глаз с брыкающегося Коула. Я ударилась спиной о перила крыльца и раздраженно фыркнула, беспомощно наблюдая за ними и стараясь блокировать отголоски тех болезненных ощущений, что передавались мне от Коула из-за нашей связи. Магия, бессильная против охотника, не могла даже помочь их разнять. Я бросила умоляющий взгляд на конюшню, откуда уже со всех ног мчался Ганс.

– Уйми их! – попросила я, но тот лишь опасливо глянул на небо, где еще просвечивался лик некогда полной луны.

– Я очень нервный несколько дней после полнолуния, – пробормотал тот. – Боюсь не сдержаться…

Я удрученно застонала. В это время Коул уже перевернулся и, вдавив Гидеона в лужу, несколько раз несильно приложил его о землю под лай Бакса, скачущего вокруг. Два брата сплелись в клубок, как ворох змей: оба покатились по склону еще дальше от крыльца, пытаясь придушить друг друга.

– Невыносимый, упрямый мальчишка! – взревел Гидеон, вжимая Коула лицом в землю. – Тебе явно не хватило бабушкиного ремня.

Коул схватился за его плечо, заламывая ему руку, и я увидела метку атташе, загоревшуюся оранжево-красным под задравшимся рукавом куртки. Отдаленно знакомое чувство завибрировало на уровне солнечного сплетения. Я тут же вспомнила, как Рэйчел подключалась к моей магии, как к источнику силы, чтобы дать Джулиану отпор, а мне – шанс сбежать.

Метка на руке Коула светилась, словно выжженная снопом искр.

А затем он вдруг с легкостью взобрался на Гидеона и обездвижил его за считаные секунды, перехватив одной рукой оба машущих кулака.

– Угомонись! – гаркнул Коул ему в лицо.

Дыхание братьев клубилось в воздухе, обращенное в пар. Их лица раскраснелись и покрылись испариной. В грязи и сырой траве, помятые и избитые, они были похожи как две капли воды, если бы не цвет глаз. А еще эта сила, которую отныне источал Коул, забирая у меня… Я отдавала ее неохотно, не желая, чтобы он использовал ее против брата, но моего согласия это не требовало: связанные вместе, мы разделяли на двоих все.

Гидеон не сразу понял, что потерпел поражение, и бился на земле еще несколько минут. Коул упрямо держал его, придавливая своим весом. Несмотря на то что Гидеон был шире его в плечах раза в два и сильнее по всем меркам, включая охотничьи, теперь он не мог даже пошевелиться.

– Как ты… – выдавил он растерянно, и взгляд зеленых глаз прилип ко мне, стоящей сбоку. Я невольно поежилась. – Хм, должен признать, ты и впрямь стал сильнее.

– Именно, Гидеон, – вздохнул Коул, обрадованный тем, что он хотя бы признал это. – Ты закончил? Тогда я отпущу тебя. Медленно…

Коул зря поспешил: едва он разжал пальцы, как Гидеон, воспользовавшись этим, ударил его снова, на этот раз по лицу. Вскрикнув не столько от боли, сколько от бессильной злости, Коул замахнулся в ответ.

– Ты меня достал!

И приложил Гидеона головой о землю с такой силой, что тот упал и больше не поднялся.

Оцепенев, как и мы с Гансом, Коул слез с него и на всякий случай приложил два пальца к его шее.

– Фух! – выдохнул Коул. – Он жив. Я что, правда его вырубил?! Я не хотел!

Я подошла к бессознательному Гидеону и присела рядом, кивнув Коулу на его горящую метку:

– Взгляни. Ты становишься сильнее, когда активируешь нашу связь. Силой атташе тоже нужно уметь управлять, иначе ты можешь навредить кому-нибудь ненароком.

– Буду знать, – промямлил Коул, с сожалением глядя на Гидеона, который действительно походил на бездыханный труп, выкопанный из грязи. – Черт… И как мне теперь извиняться перед ним? Боже, – Коул закрыл ладонями лицо. – Это все из-за меня. Ты была права. Не стоило нам сюда приезжать…

– Он твой брат, – попыталась утешить его я, мягко обняв за плечи. – Простит уже вечером, вот увидишь. Но только если мы занесем его в дом и сами приготовим ужин.

Коул хмыкнул и нашел взглядом Ганса, рядом с которым уже стояла Марта.

– Гидеон умер? – спросила она, надрывно всхлипнув. – А где же мы жить теперь будем?

Ганс покачал головой и велел ей подняться на второй этаж и сидеть там, пока не позовут. Когда Марта ушла, он взял Гидеона за ноги. Коул же поднял брата за спину, и вместе они внесли старшего Гастингса в дом, уложив на диван в гостиной.

Пока Коул отдирал от сковородки сгоревшую капусту и пытался придумать, чем ее заменить, чтобы закончить готовить рагу из утки, я обтерла Гидеона мокрым полотенцем и даже сварила ему котелок ландышевого зелья.

– Для чего оно? – поинтересовался Ганс, помогающий Коулу натирать яблоко на терке.

Я зачерпнула половник и отхлебнула чуть-чуть, проверяя, правильно ли выверила пропорцию гвоздики и пчелиного воска.

– Для лечения душевных ран. Буквально. От разбитого сердца, неудач, депрессии… И, заметь, здесь нет ни грамма алкоголя! Им часто невзначай угощают подростков, когда у тех бушуют гормоны, – ухмыльнулась я, причмокивая от терпкого сладкого вкуса. – А еще это отличное обезболивающее. Уверена, Гидеону оно понадобится.

Я налила ландышевый чай в кружку, давая ему немного остыть до пробуждения Гидеона. Ганс замялся, поглядывая в котелок, где зелья хватило бы еще на одну порцию.

– А мне можно?

Я вопросительно нахмурилась, но тут же прокляла себя за то, что не догадалась сразу, когда он неловко пояснил:

– Я тоскую по Анне. И Марта тоже. Иногда она плачет перед сном, а я только и думаю, что будет, когда она узнает, как умерла ее мать… – Ганс замолчал и свинцовым взглядом попросил меня не разубеждать его в том, что смерть Анны – его вина. Винить себя ему было проще, чем признать, что его жена погибла по трагической и несправедливой случайности. – Я хотел бы дать Марте немного зелья. Если останется, конечно.