Ковыль-трава на Куликовом поле

На это обычно возражают следующее: поскольку биологическая компонента человека стабильна, а социальная — развивается стремительно, то последняя полностью подчиняет себе первую. Однако вряд ли можно говорить о полной консервативности биологии Homo sapiens с момента его появления около 40 тысяч лет назад только на основе постоянства строения костной системы. С другой стороны, несомненная замедленность биологического развития может как раз являться важным тормозящим фактором, определяющим некоторые стороны социальной сферы.

Нельзя сказать, что наука уже овладела рычагами, способными разрешить это противоречие, выражающееся в накоплении груза мутаций, врожденных аномалий, генетических болезней, психофизиологических расстройств и т. д. «В настоящее время уже ясно, что попытки до предела «социологизировать» и, так сказать, «онаучить» жизнь потерпели неудачу. Человек как мыслящее и чувствующее существо еще раз доказал, насколько он сложнее тех сциентистских ограниченных представлений о нем, которые когда-либо создавались в прошлом, существуют в настоящем и, наверное, будут создаваться в будущем» [90] .

90

Фролов И. Т. Перспективы человека. М., 1983. С. 292.

Важнейшая функция всех жизненных форм на Земле заключается в стремлении к продолжению себя в потомстве. Этот всеобщий биологический закон, определяющий непрерывность существования видов, относится и к человеческому обществу. Реализация этой задачи в биологическом плане связана прежде всего с воспроизводством потомства, питанием родителей и подрастающего поколения. Для этого человеку всегда была необходима определенная территория Земли, откуда он черпал природные ресурсы главным образом для производства материальных благ.

Для кочевников-скотоводов, как уже говорилось, такая территория должна была быть гораздо большей по сравнению с территорией племен и народов, развивавших иные типы хозяйства. Это обстоятельство оказывало определенное влияние на социальную структуру кочевого общества. Все это вело к политической нестабильности в степной зоне и к «выплескивавшимся» за ее пределы нашествиям.

Конечно, не нужно впадать в крайность, биологизируя процессы, имеющие ярко выраженную социальную окраску. По этому пути идут те, кто пытается сравнить прослеживаемые в истории подъемы и спады в развитии отдельных народов с эволюцией индивидуального живого организма, ограниченной схемой «рождение — расцвет — плодоношение — смерть». Так рассуждал, например, знаменитый арабский писатель, историк и мыслитель Ибн Хальдун (1332–1406) — современник эпохи Куликовской битвы. «Государства, как и люди, — писал он, — имеют собственную жизнь. Они развиваются, достигают зрелого возраста, а потом начинают идти к упадку. Эти превращения совершаются не по произволу людей, а по объективным причинам. Каждое государство несет в себе неизбежные причины своего развития и падения» [91] .

91

Григорян С. Н. Средневековая философия пародов Ближнего Востока и Среднего Востока. М., 1966. С. 341.

В конце XVII века наш великий соотечественник — писатель, поэт и историк Н. М. Карамзин, путешествуя по Западной Европе, писал по этому поводу следующее: «Наблюдайте движения природы, читайте историю народов в Сирии, в Египте, в Греции — и скажите, чего ожидать невозможно? Все возвышается или упадает: народы земные подобны цветам весенним; они увядают в свое время — придет странник, который удивлялся некогда красоте их; придет на то место, где цвели они… и печальный мох представится глазам его… Одно утешает меня — то, что с падением народов не упадает весь род человеческий: одни уступают место другим, и если запустеет Европа, то в середине Африки или в Канаде процветут новые политические объединения, процветут наука, искусство и художества» [92] .

92

Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. Т. 1. Л., 1984. С. 299.

В дальнейшем Н. Я. Данилевский вывел особый «закон», по которому «ход развития культурно-исторических типов похож на многолетние однополые растения, у которых период роста неопределенно продолжителен, но период цветения и плодоношения относительно краток и истощает раз навсегда их жизненную силу». «Для римского мира этот период расцвета составляет 400 лет, для Греции — 600 лет, для евреев от времени Самуила до Ездры и последних пророков — от 500 до 600 лет и т. д.» [93] . В последнее время эти цифры, определяющие якобы периоды подъемов и спадов в развитии отдельных народов и их объединений, были удвоены и «округлены» до 1200 лет [94] .

93

Данилевский Н. Я. 

Россия и Европа. СПб., 1888. С. 96.

94

Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли: Автореф. дис. д-ра геогр. наук. Л., 1973.

Обсуждение этой проблемы может увести нас в сторону от основной темы книги. Поэтому ограничимся лишь одним замечанием. Расцвет былых племен и народов должен определяться не по физиологической мощи людей и их объединений, а по их вкладу в развитие цивилизации, в мировую культуру, в поиск новых, прогрессивных форм развития человечества. Абсурдно считать, что монголо-татарские, фашистские нашествия относятся к периодам расцвета породивших их государств.

Подведем итог затянувшемуся рассказу о причинах миграций кочевников-скотоводов. Несмотря на всю условность выделения чистых типов миграций степняков (имевших часто смешанный характер), можно все же попытаться подразделить их на хозяйственные, спасительные и агрессивные [95] .

95

Подробнее о различных типах и стадиях кочевания степняков см.: Плетнева С. А. Кочевники средневековья. М., 1982.

Хозяйственные перемещения имели главным образом социальную основу, так как определялись особенностями экономики кочевников, находившихся в постоянном движении в поисках пастбищ. Такие передвижения скотоводов не выходили, как правило, за пределы степной зоны.

Спасительные миграции определялись экологическими кризисами, возникавшими в степях в связи с засухами и падением биологической продуктивности пастбищ. Гонимые бескормицей кочевники в этом случае иногда уходили за пределы привычной для них степной зоны.

Агрессивные миграции имели в основном социальные корни, они не могут быть объяснены ни хозяйственными нуждами, ни экологическими причинами. Орды воинственных кочевников в этих случаях выходили далеко за пределы степной зоны. В дальнейшем большая их часть должна была вернуться в степи, так как иначе они должны были бы изменить тип своего хозяйства, к чему кочевники еще не были подготовлены.

К этому третьему типу миграций, несомненно, относятся нашествия монголо-татарских орд Чингис-хана, Батыя и Мамая.

Русь перед битвой

трашная туча батыевских орд ушла так же внезапно, как и появилась. Трудно даже представить степень разорения и опустошения земли Русской. В руинах и пепелищах лежали многие города и веси. Оставшееся в живых население скрывалось в лесных и болотных дебрях.

Епископ Владимирский Серапион писал в 1270 году: «Се уже к 40 лет приближаеть томление и мука, и дане тяжькыя на ны не перестануть, глади, морове живот наших; и всласть хлеба нашего изъести не можем… Кровь и отец и братья нашея, аки вода многа землю напои… мьножаища же братья и чада наши в плен ведени быша; села наша лядиною поростоша» [96] .

96

Кочин Г. Е. Сельское хозяйство на Руси конца XIII — начала XVI в. М.; Л., 1965. С. 91–92.

Созданной неимоверными усилиями земледельцев Северо-Восточной Руси системе сельского хозяйства был нанесен страшный удар. Перед монголо-татарским нашествием этот район (благодаря переходу от подсечно-огневой системы земледелия к паровой и трехпольной) находился в стадии хозяйственного расцвета [97] . Особую роль играло испокон веков мало облесенное Владимирско-Суздальское ополье с его черноземовидными плодородными землями. Уже в XII веке этот район отличался от окружающих лесных территорий высоким уровнем пашенного земледелия, пришедшего на смену менее рентабельному подсечному, или лядинному, огневому земледелию.

97

Там же. С. 91.